Тень Квинтессона (джен)

Разрушенный город на Кибертроне раскинулся передо мной, как скелет некогда великого мира, чьи кости — обломки небоскрёбов — торчали из земли, покрытые ржавчиной и пеплом. Их остовы, некогда сияющие сталью и светом, теперь гнулись под тяжестью времени, их разбитые фасады зияли пустыми глазницами окон, из которых вырывались слабые искры, словно последние вздохи умирающего великана. Ветер, холодный и резкий, гнал по улицам облака пыли, что оседали на моей броне, забиваясь в трещины и шрамы, оставленные битвами и бегством. Где-то вдали, за горизонтом, вспыхивали далёкие взрывы — их свет озарял небо багровыми мазками, как кровавые слёзы Кибертрона, оплакивающего свою судьбу.

Я, Нокаут, стоял среди теней, мой силуэт сливался с мраком, что укрывал меня, как старый плащ. Моя тёмно-красная броня, некогда блестящая и гордая, теперь была покрыта пылью и царапинами, её цвет тускнел под этим беспощадным небом. Мои сенсоры слабо мерцали, их янтарный свет дрожал, пока я сканировал окрестности, выискивая малейший намёк на движение — врагов, что могли выследить меня, или призраков прошлого, что не отпускали мою искру. Тишина была обманчивой, нарушаемой лишь скрипом металла, когда ветер теребил обломки, да редкими хлопками искр, что вырывались из разбитых кабелей, змеящихся по земле, как вены мёртвого тела.

Я чувствовал себя чужим здесь, в этом городе-призраке, где каждый угол хранил эхо войны, а каждая тень могла скрывать смерть. Моя рука невольно сжала рукоять импровизированного оружия, что я собрал из обломков — грубого, но смертоносного, как и я сам теперь. В груди, где билась моя искра, ворочалась тревога, тяжёлая и холодная, как ржавчина, что разъедала эти руины. Я был один — не по выбору, а по необходимости, и это одиночество давило на меня, как рухнувший небоскрёб, под которым я когда-то мог бы погибнуть. Но я выжил. Выжил, чтобы помнить. Выжил, чтобы бежать. И всё же, стоя здесь, среди теней, я не мог избавиться от ощущения, что Кибертрон — или то, что от него осталось — смотрит на меня, ожидая, когда я сделаю следующий шаг.

— Они близко, — пробормотал я себе под нос, мой голос растворился в ветре, как дым. Я не знал, кто "они" — Квинтессоны, чьи щупальца всё ещё тянулись ко мне через разломы, или мои собственные демоны, что шептались в тишине. Мои сенсоры мигнули, уловив слабый сигнал вдали — то ли обрывок передачи, то ли отголосок чьей-то искры, угасающей в этом хаосе. Я шагнул вперёд, пыль хрустнула под моими ботинками, и тень, что укрывала меня, дрогнула, открывая меня этому мёртвому миру. Что-то ждало меня там, за этими руинами, и я знал: мне не скрыться от того, что я начал.

Тени разрушенного города растворились, и перед моими сенсорами вспыхнуло воспоминание — лаборатория Квинтессонов, холодная и стерильная, как сердце машины, лишённой искры. Её белые стены сияли безупречной чистотой, их гладкость нарушали лишь тонкие линии швов, где металл сливался с металлом, создавая иллюзию бесконечности. Воздух был пропитан слабым гудением машин — низким, ритмичным звуком, что пульсировал в стенах, словно дыхание живого существа, спящего под этой безжизненной оболочкой. Терминалы, выстроенные вдоль стен, мигали зелёными и синими огоньками, их экраны отбрасывали призрачный свет на пол, выложенный плиткой, что отражала всё, как зеркало. В центре зала возвышалась массивная колонна, опутанная проводами и трубками, из которых доносился слабый шёпот энергии — сердце этой лаборатории, что билось в такт моим мыслям.

Я был другим тогда — молодой Нокаут, чья броня ещё не потемнела от времени и предательства, сияла свежим алым оттенком, её полированные пластины отражали свет терминалов, как кровь, только что пролитая на снег. Мои руки, ловкие и уверенные, скользили по клавишам, вызывая на экран потоки данных — бесконечные строки символов и графиков, что рассказывали о разломах, этих загадочных ранах в ткани реальности. Мои сенсоры горели ярким янтарным светом, их свечение дрожало от любопытства, пока я вглядывался в цифры и линии, пытаясь разгадать тайны, что лежали за пределами Кибертрона. Это была моя страсть, мой огонь — жажда знаний, что сжигала меня изнутри, заставляя забывать о холоде, что окружал меня в этом месте.

Я наклонился ближе к экрану, и моё отражение мелькнуло в стекле — юное, полное надежды, ещё не тронутое шрамами, что позже станут моими спутниками. Данные о разломах текли передо мной, как река, и я ловил каждую каплю: их энергия, их структура, их связь с мультивселенной. Это было завораживающее зрелище — хаос, упорядоченный в числах, как будто я мог прикоснуться к самой сути мироздания. Но где-то на краю моего сознания шевельнулось предчувствие — слабое, как тень, что падает на светлый пол, но достаточно острое, чтобы заставить мою искру дрогнуть. Я отмахнулся от него, погружаясь глубже в работу, мои пальцы танцевали по терминалу, вызывая всё новые схемы и расчёты.

— Это ключ, — пробормотал я себе под нос, мой голос эхом отразился от белых стен, почти заглушённый гудением машин.

— Если я пойму их, я пойму всё.

Я не заметил, как тень скользнула за моей спиной — едва уловимая, как шёпот в ветре, но она была там, наблюдая. Лаборатория казалась пустой, но я чувствовал её — холодную, напряжённую, как натянутая струна, готовая лопнуть. Мои сенсоры мигнули, уловив слабый скачок энергии в колонне, и я замер, впервые ощутив, что этот свет знаний, что манил меня, мог скрывать опасность, о которой я ещё не знал. Но отступить было невозможно — любопытство вело меня вперёд, как звезда в ночи, и я шагнул к ней, не подозревая, что каждый шаг приближал меня к краю пропасти.

Свет в лаборатории Квинтессонов дрогнул, как свеча на ветру, и белые стены, что ещё недавно сияли стерильной чистотой, погрузились в полумрак. Тени закружились по углам, вытягиваясь и извиваясь, как живые существа, рождённые из мрака. Они скользили по гладким поверхностям, оставляя за собой слабый шорох, и на мгновение мне показалось, что стены дышат — медленно, зловеще, как лёгкие какого-то древнего зверя. Гудение машин стало глубже, ниже, резонируя в моей броне, пока терминалы мигали, отбрасывая багровые отблески на пол. Но моё внимание приковали тени на стенах — длинные, изогнутые, с острыми концами, что дрожали, как щупальца, готовые ожить. Их гул, низкий и металлический, наполнил воздух, словно сами машины шептались между собой, ожидая чего-то неизбежного.

Я замер у терминала, мои пальцы всё ещё лежали на клавишах, но данные о разломах, что так манили меня, поблекли перед тем, что возникло из теней. Он появился бесшумно, как призрак, что выныривает из кошмара — Квинтессон, чья броня, чёрная с багровыми прожилками, сияла холодным блеском. Его багровые глаза, горящие, как раскалённые угли, уставились на меня, пронизывая мою искру своим взглядом. Щупальца, что поднимались из его спины, извивались в воздухе, их концы звенели, как живые машины, каждый звук отдавался эхом в пустоте лаборатории. Они были не просто частью его тела — они были продолжением его воли, их движение было гипнотическим, но пугающим, как танец смерти.

— Нокаут, — его голос, шипящий и многогранный, как хор змей, прорезал тишину, заставив мою броню задрожать.

— Ты ищешь знания, что лежат за пределами твоего мира. Я вижу это в твоих сенсорах, в твоей искре. Я могу дать тебе их.

Я отступил на шаг, мои сенсоры мигнули, улавливая его энергию — холодную, подавляющую, как бездна, что смотрит в ответ. Моя рука сжалась в кулак, но любопытство, что горело во мне, не угасло. — Что ты хочешь взамен? — спросил я, мой голос дрогнул, выдавая напряжение, что сковало меня, как цепи.

Квинтессон наклонился ближе, его багровые глаза сузились, и тени щупалец на стенах задвигались быстрее, их гул стал громче, почти оглушающим.

— Твою службу, — прошипел он, и в его тоне звучала соблазняющая нота, как обещание, что манит в пропасть.

— Помоги нам открыть разломы, и мультивселенная раскроется перед тобой. Всё, что ты желаешь знать, станет твоим.

Я смотрел на него, и моя искра сжалась, ощущая ловушку, что скрывалась за его словами. Щупальца за его спиной изогнулись, их концы сверкнули, как клинки, и я понял, что этот выбор — не просто сделка, а шаг в тьму, из которой нет возврата.

Лаборатория стала теснее, стены словно сомкнулись вокруг меня, а воздух стал густым, пропитанным угрозой. Мои сенсоры горели, но не от любопытства теперь — от страха, что пробивался сквозь мою решимость. Я хотел знаний, но не этой ценой… или всё же хотел? Его взгляд держал меня, как сеть, и я чувствовал, как моя воля дрожит под его тяжестью.

— Докажи, что твои слова не пусты, — выдавил я, мой голос был твёрже, чем я ожидал, но внутри я ощущал, как стены этой зловещей лаборатории сжимаются, как клетка, из которой я мог не выбраться. Квинтессон улыбнулся — кривая, холодная улыбка, что обещала всё и ничего, и тени щупалец на стенах замерли, ожидая моего ответа.

Лаборатория преобразилась в одно мгновение, словно само пространство дрогнуло под напором чего-то неизведанного. Белые стены, что ещё недавно угнетали своей стерильной пустотой, теперь отступили в тень, уступив место ослепительному сиянию, что разливалось от центра зала. Свет разлома, яркий и живой, заливал всё вокруг, его золотые волны пульсировали, как дыхание звезды, пойманной в ловушку. В центре лаборатории открылся разлом — чёрный вихрь, чья тьма казалась бесконечной, но внутри неё кружились искры, золотые и мерцающие, как осколки солнца, разбросанные по ночному небу. Машины, что гудели вокруг, замолчали, их ритм сменился низким, почти неуловимым гулом, что исходил из самого разлома — зовом, что проникал в мою броню и отзывался дрожью в моей искре.

Я, Нокаут, стоял перед ним, мои сенсоры горели ярким янтарным светом, расширяясь от восторга, что захлестнул меня, как волна. Моя алая броня, ещё не тронутая шрамами времени, отражала этот свет, её полированные пластины дрожали, улавливая каждый отблеск. Я шагнул ближе, мои ботинки звякнули по плитке, что теперь сияла, как зеркало, и в бронёвом стекле терминала мелькнуло моё отражение — юное, полное жизни, но искажённое тенями разлома, что кружились за моей спиной. Это было впервые — я видел разлом не на экранах, не в данных, а живым, настоящим, и он был прекрасен. Чёрный вихрь тянул к себе, его глубина манила, как бездна, что обещает раскрыть все тайны мироздания, а золотые искры танцевали внутри, словно звёзды, зовущие меня к ним.

Я протянул руку, мои пальцы дрогнули, почти коснувшись края разлома, и воздух вокруг стал гуще, пропитанный энергией, что обжигала мои системы. Это было не просто явление — это была сила, древняя и непостижимая, что дышала, жила, смотрела на меня. Моя искра билась быстрее, отзываясь на его ритм, и я чувствовал, как восторг переполняет меня, смешиваясь с оттенком страха, что пробивался сквозь моё благоговение. Что-то в этой тьме шевельнулось — слабое, едва уловимое, как тень в глубине, и я замер, мои сенсоры мигнули, улавливая скачок энергии, что пронёсся через зал.

— Это… невероятно, — выдохнул я, мой голос дрожал, растворяясь в гуле разлома. Я не мог отвести взгляд, мои сенсоры фиксировали каждый всплеск света, каждую искру, что вырывалась из вихря и растворялась в воздухе. Это был не просто разлом — это был ключ, врата, обещание всего, о чём я мечтал узнать. Но где-то на краю моего сознания шевельнулся страх — холодный, острый, как игла, что напоминал мне о словах Квинтессона, о цене, что я ещё не понял.

Лаборатория вокруг меня стала призрачной, её стены растворялись в свете разлома, и я чувствовал себя маленьким, ничтожным перед этой силой, но в то же время великим — частью чего-то большего. Мои пальцы сжались в кулак, и я шагнул ещё ближе, заворожённый, захваченный этим танцем тьмы и света. Разлом смотрел на меня, и я смотрел в него, не зная, что он уже начал менять меня, тянуть меня к судьбе, от которой я не смогу убежать.

Свет разлома угас так же внезапно, как вспыхнул, оставив лабораторию в полумраке, где тени сгустились, как чернила, пролитые на белый лист. Золотые искры растворились в воздухе, и гул, что наполнял зал, сменился тишиной — тяжёлой, давящей, словно стены сжались вокруг меня, готовые проглотить. Я отступил от центра, мои ботинки звякнули по плитке, теперь холодной и тусклой, и мои сенсоры, всё ещё дрожащие от восторга, мигнули, привыкая к затемнению. Но что-то тянуло мой взгляд в сторону — в затемнённый угол лаборатории, где белые стены переходили в мрак, скрывая ряды клеток, что выстроились вдоль дальней стены, как молчаливые стражи.

Я шагнул туда, мои движения стали медленнее, осторожнее, как будто я чувствовал, что пересёк невидимую грань. Клетки, выкованные из тёмного металла, стояли в ряд, их прутья блестели слабым багровым светом, что сочился изнутри. Воздух здесь был гуще, пропитанный едким запахом — не масла, не металла, а чего-то органического, острого, что обжигало мои системы. Мои сенсоры сузились, сканируя пространство, и я заметил его — пустую клетку, что стояла чуть в стороне, её дверца была приоткрыта, а внутри… ничего. Лишь багровая жидкость, густая и блестящая, как кровь, медленно капала с края прутьев, собираясь в лужицу на полу. Каждый звук — кап… кап… — отдавался в тишине, как удары молота по моей искре.

— Где он? — прошептал я, мой голос дрогнул, почти растворившись в мраке. Я знал, кто должен был быть здесь — Сайлентвейв, мой коллега, трансформер с серой бронёй и тихим голосом, что всегда работал рядом, изучая те же данные, что и я. Ещё утром он стоял у соседнего терминала, его сенсоры мигали, пока он записывал наблюдения о разломах. А теперь — пустота. Только эта багровая жидкость, что стекала по металлу, оставляя за собой слабый пар, поднимавшийся в воздух, как призрак его искры.

Я подошёл ближе, мои пальцы дрожали, когда я коснулся края клетки — холодного, липкого от этой жижи. Мои сенсоры мигнули, улавливая слабый след энергии — его энергии, но он был разорван, искажён, как будто что-то вырвало его из этого мира. Тревога сжала мою искру, острая и холодная, как лезвие, что вонзается в броню. Я оглянулся, мои сенсоры пробежались по лаборатории, выхватывая из мрака очертания машин и терминалов, но ничего — только тени, что шевелились на периферии моего зрения, и слабый шорох щупалец, что доносился откуда-то из глубин.

— Они забрали его, — пробормотал я, мой голос стал хриплым, выдавая подозрение, что росло во мне, как ржавчина. Квинтессоны. Их слова о знаниях, их багровые глаза, их обещания — всё это всплыло в моей памяти, но теперь оно выглядело иначе, окрашенное предательством, что я почувствовал в этой пустой клетке. Я отступил, мои ботинки оставили следы в багровой луже, и жуткое чувство охватило меня — смесь ужаса и осознания, что я, возможно, следующий. Лаборатория, что казалась мне храмом знаний, теперь стала могилой, и я стоял в её сердце, окружённый мраком, что скрывал правду, которую я ещё не готов был принять.

Тьма разрушенного города сомкнулась вокруг меня, как саван, укрывая от багровых вспышек, что озаряли горизонт. Я, Нокаут, прятался в тени рухнувшего здания — некогда величественного архива, чьи стены теперь лежали в руинах, их обломки торчали из земли, как кости давно забытого титана. Пыль висела в воздухе, густая и едкая, оседая на моей тёмно-красной броне, что уже не сияла, а тускнела под слоем грязи и шрамов. Ветер, холодный и резкий, гнал её по разбитым улицам, завывая в пустых проёмах окон, и его вой смешивался с далёким эхом взрывов, что доносилось откуда-то из глубин Кибертрона. Здесь, среди теней, я был лишь призраком — беглецом, чья искра ещё горела, но уже слабела под тяжестью того, что я нёс.

Мои пальцы, дрожащие от усталости и чего-то ещё — страха, вины, — сжимали украденный датапад, его холодный металлический корпус казался чужим в моих руках. Я прислонился к обломку стены, её шершавая поверхность царапнула мою броню, и включил устройство. Экран мигнул, оживая слабым голубым светом, что выхватил из мрака моё лицо — измождённое, покрытое пылью, с сенсорами, что тускнели, теряя свой янтарный блеск. Данные Квинтессонов, строки символов и схемы разломов, замелькали передо мной, их холодная логика контрастировала с хаосом, что окружал меня. Это было моё сокровище, мой трофей, вырванный из их лап, но теперь оно казалось мне ядом, что медленно отравлял мою искру.

Я смотрел на эти строки, и перед моими сенсорами всплыли образы — лаборатория, белые стены, багровая жидкость, что капала из пустой клетки Сайлентвейва. Мои пальцы дрогнули, чуть не выронив датапад, и я сжал его сильнее, как будто он мог удержать меня от падения в пропасть воспоминаний. Где-то в глубине моей памяти звучал его голос — тихий, спокойный, полный доверия ко мне, его напарнику. А теперь его нет, и я здесь, один, с этим проклятым устройством, что обещало мне знания, но унесло всё, что у меня было. Мои сенсоры мигнули, их свет стал ещё слабее, и я почувствовал, как усталость, тяжёлая, как рухнувший город, сковала меня.

— Что я наделал? — прошептал я, мой голос утонул в вое ветра, растворяясь среди теней. Я смотрел на датапад, но видел не данные, а лица — Сайлентвейв, другие коллеги, чьи искры угасли в тех клетках. Тень вины легла на меня, холодная и неподъёмная, как обломки, что окружали меня. Я сбежал, я взял их тайны, но какой ценой? Моя броня звякнула, когда я сжался, прижавшись к стене, и меланхолия, густая, как пыль в воздухе, заполнила меня. Это был не триумф — это была ноша, что тянула меня вниз, в темноту, из которой я, возможно, уже не выберусь.

Вдалеке раздался треск — то ли обломок упал, то ли что-то шевельнулось в тенях, и я поднял голову, мои тусклые сенсоры мигнули, сканируя мрак. Я был один, но не одинок — прошлое преследовало меня, его голоса шептались в ветре, обвиняя, напоминая. Я сжал датапад сильнее, его свет отразился в моих глазах, и подавленное чувство сковало меня, но где-то в глубине, под этой тенью вины, теплилась искра — слабая, но живая. Я ещё не сдался. Пока нет.

Тени разрушенного города отступили, и перед моими сенсорами вспыхнуло воспоминание, острое, как лезвие, что вонзается в броню. Я снова оказался в лаборатории Квинтессонов, но не в стерильном зале с белыми стенами, а в глубоком, мрачном помещении, где свет был тусклым, багровым, как запёкшаяся кровь. Зал с экспериментальными машинами раскинулся передо мной — огромный, сводчатый, его потолок терялся в тенях, а стены были увешаны механическими щупальцами, что свисали, как лианы в джунглях из металла. Машины гудели, их низкий рёв смешивался с шипением пара, что вырывался из труб, опутывающих зал, и воздух был пропитан запахом жжёного металла и чего-то острого, почти живого — запахом страдания.

Я стоял в стороне, моя алая броня отражала слабый свет, и мои сенсоры, всё ещё яркие тогда, дрожали, фиксируя сцену, что развернулась передо мной. В центре зала, на платформе, окружённой Квинтессонами, лежал трансформер — его броня, некогда серебристая, теперь была покрыта трещинами и пятнами ржавчины. Его звали Вортекс, я помнил его — он был одним из нас, учёным, что задавал вопросы о разломах, пока его любопытство не привело его сюда. Квинтессоны, их багровые глаза сияли в полумраке, окружили его, их щупальца двигались с точностью хирургов, но с жестокостью палачей.

Они вживляли в него разломные части — чёрные, пульсирующие осколки, что шипели, соприкасаясь с его бронёй, их золотые искры вспыхивали, как крошечные молнии.

Его крики эхом разносились по залу, резкие, отчаянные, они врезались в мои системы, заставляя мою искру сжаться от боли.

— Нет! Остановитесь! — вырывался его голос, хриплый и ломкий, но Квинтессоны не слушали. Одно из щупалец вонзилось в его грудь, вскрывая броню, и багровая жидкость — его жизненная энергия — брызнула на платформу, шипя, как кислота. Я видел, как его сенсоры мигали, тускнея с каждым ударом, как его конечности дёргались, пытаясь вырваться из оков, но машины держали его крепко, их холодная сталь была непреклонной.

Я шагнул вперёд, мои пальцы сжались в кулаки, но ноги словно приросли к полу — я не мог двинуться, не мог остановить это. Мои сенсоры горели, но теперь не от любопытства, а от ужаса, что поднимался во мне, как волна. Квинтессон, тот самый, с багровыми глазами, повернулся ко мне, его шипящий голос прорезал крики Вортекса: — Смотри, Нокаут. Это цена знаний. Это будущее тех, кто служит нам.

Его слова ударили меня, как молот, и я смотрел, как тело Вортекса дрожит, его броня трещит, принимая разломные части, что вливались в него, искажая его форму. Его крики стали тише, превращаясь в хрип, а затем стихли, оставив лишь эхо, что отражалось от стен, как призрак его боли. Я чувствовал себя беспомощным, маленьким перед этой жестокой машиной, что перемалывала искры ради своих целей. Моя искра пульсировала болезненно, и я понял — это не эксперимент, это жертвоприношение, и я был свидетелем, чья очередь могла прийти следующей.

Зал содрогнулся, когда машины замолчали, и Квинтессоны отступили, оставив Вортекса — или то, что от него осталось — на платформе. Его сенсоры угасли, и багровая жидкость стекала по краям, капая в тишину. Я отвернулся, мои сенсоры потемнели, и гнетущий мрак этого места сжал меня, как тиски. Я хотел знаний, но не этого — не этой цены, что платили другие, пока я стоял и смотрел.

Тьма разрушенного города стала гуще, как будто ночь сговорилась с тенями, чтобы укрыть меня от света, что я больше не заслуживал. Я, Нокаут, пробрался в старый ангар — ржавую гробницу, что когда-то служила убежищем для машин Кибертрона, а теперь стояла пустой, её стены гнулись под напором ветра, а крыша зияла дырами, через которые просачивался слабый свет луны. Внутри было холодно, воздух пропитан запахом ржавчины и сырости, а пол усеян обломками — кусками металла и проводов, что хрустели под моими ботинками, как кости под ногами палача. Моя тёмно-красная броня, покрытая пылью и царапинами, звякнула, когда я прислонился к стене, её шершавая поверхность стала моим единственным якорем в этом призрачном месте.

Мои руки сжимали оружие — грубое, недоделанное, собранное из украденных обломков и технологий Квинтессонов. Его холодный металл дрожал в моих пальцах, пока я пытался сосредоточиться, но ветер, что завывал снаружи, нёс с собой голоса — слабые, едва уловимые, но такие знакомые, что моя искра сжалась от боли. — Нокаут… почему ты не остановил их? — шептал Сайлентвейв, его тихий голос вплетался в шум, как эхо из пустой клетки. — Ты обещал… — вторил Вортекс, его хрип пробивался сквозь треск обломков, что качались на ветру. Я закрыл сенсоры, но это не помогло — они были везде, их обвинения звучали в каждом порыве, в каждом скрипе ржавого металла.

Я опустился на колени, пыль взметнулась вокруг меня, оседая на моей броне, как пепел сгоревшего прошлого. Мои сенсоры тускнели, их янтарный свет дрожал, отражая мою усталость и угасающую решимость. Я смотрел на оружие в своих руках — мой ответ, моя месть, — но оно казалось мне бесполезным против теней, что жили во мне. Голоса становились громче, их слова резали, как осколки стекла: — Ты смотрел… ты знал… ты ничего не сделал… — Я сжал оружие сильнее, его края врезались в мою броню, оставляя новые царапины, но боль была ничем по сравнению с той, что терзала мою искру.

— Я не хотел этого, — прошептал я, мой голос дрогнул, утонув в вое ветра, но он звучал пусто, как оправдание, что не могло ничего изменить. Мрачный ангар стал моей тюрьмой, его угнетающая тишина давила на меня, а призрачные голоса обвиняли, напоминая о каждом мгновении, когда я стоял и смотрел, как Квинтессоны забирают их жизни. Моя броня звякнула, когда я сгорбился, и тяжёлое чувство раскаяния сковало меня, как цепи, что я сам на себя надел. Я сбежал от них, взял их тайны, но не спас никого — и теперь их голоса были моим наказанием, их эхо — моей ношей.

Внезапно ветер стих, и тишина рухнула, как обвал, оставив меня одного с этими тенями.

Я поднял голову, мои сенсоры мигнули, выхватывая из мрака очертания ангара — пустого, но полного призраков, что я принёс с собой. Оружие в моих руках стало тяжелее, как символ моего выбора, и я знал: я должен идти дальше, даже если каждый шаг будет напоминать мне о тех, кого я оставил позади. Вина была моей спутницей, и я не мог от неё сбежать — только нести её, пока она не раздавит меня или не даст мне силы отомстить.

Ночь опустилась на лабораторию Квинтессонов, укрыв её мраком, что казался живым, шевелящимся в углах, где свет не мог пробиться. Белые стены, что днём сияли стерильной чистотой, теперь растворялись в тенях, и только экраны терминалов, мерцающие холодным голубым светом, бросали слабые отблески на пол, выложенный плиткой. Их гудение было единственным звуком в этой тишине — низким, ритмичным, как пульс машины, что спала, но могла проснуться в любой момент. Воздух был холодным, пропитанным слабым запахом озона и металла, и каждый вдох отзывался дрожью в моей броне, напоминая мне о том, что я здесь не один — даже если Квинтессоны ещё не знали о моём присутствии.

Я, Нокаут, стоял у терминала, моя алая броня тускнела в полумраке, её полированные пластины отражали свет экрана, как кровь, замершая в ожидании. Мои пальцы, быстрые и точные, скользили по клавишам, вызывая на экран данные о разломах — строки символов, схемы, координаты, всё то, что я видел в их чёрных вихрях и золотых искрах. Я копировал их, тайно, как вор, что крадёт сокровище из-под носа стражей. Мой украденный датапад, подключённый к терминалу, мигнул, принимая поток информации, его слабый свет дрожал в моих руках, как маяк, что мог выдать меня в этой темноте.

Мои сенсоры горели янтарным светом, их свечение было ярким, но я заставлял их работать тише, сканируя комнату с осторожностью загнанного зверя. Они пробегали по теням, выхватывая очертания машин, что стояли вдоль стен, их щупальца висели неподвижно, но я знал — одно неверное движение, и они оживут, их багровые глаза вспыхнут, как факелы. Я слышал их шорох — слабый, едва уловимый, как дыхание за моей спиной, и каждый звук заставлял мою искру сжиматься от адреналина, что бурлил во мне, как топливо в перегретой системе. Это был риск, безумный и отчаянный, но он же был моей надеждой — шансом вырвать их тайны и использовать против них.

— Быстрее, — пробормотал я себе под нос, мой голос был едва слышен, заглушённый гудением терминалов. Мои пальцы двигались с решимостью, что граничила с безрассудством, копируя файл за файлом, пока датапад не заполнится. Я чувствовал, как время сжимается вокруг меня, как невидимые тиски, и мои сенсоры мигнули, уловив слабый скачок энергии где-то в глубине зала. Квинтессоны могли появиться в любой момент — их шаги, их шипящие голоса, их щупальца, что тянулись бы ко мне, как сеть. Но я не остановился, моя искра пылала, подстёгиваемая смесью страха и надежды, что я смогу уйти с этим знанием.

Экран мигнул, завершая загрузку, и я выдернул датапад, его свет погас, оставив меня в темноте. Мои сенсоры сузились, сканируя комнату ещё раз, и я отступил в тень, прижав устройство к груди, как сокровище, что стоило мне всего. Напряжённая тишина давила на меня, но в этой скрытности, в этом риске, я чувствовал себя живым — впервые за долгое время. Я сделал шаг к выходу, мой ботинок звякнул по плитке, и адреналин вскипел во мне, неся с собой слабый намёк на надежду: если я выберусь, это станет началом моего отмщения.

Лаборатория преобразилась в мгновение ока, её стерильные стены и гудящие машины отступили перед хаосом, что я сам вызвал к жизни. Я, Нокаут, стоял в центре управления разломами — огромном зале, где воздух дрожал от энергии, а пол под моими ботинками вибрировал, как живое существо, готовое разорваться. В центре возвышалась колонна, опутанная проводами и трубками, её поверхность сияла багровым светом, пульсируя в ритме с разломами, что я видел в своих кошмарах. Терминалы, выстроенные полукругом, мигали в панике, их экраны заливались красными предупреждениями, пока мои пальцы, быстрые и уверенные, вводили команды, что должны были стать моим бунтом. Моя алая броня, уже покрытая царапинами, отражала этот свет, её блеск смешивался с искрами, что начали вырываться из перегруженных систем.

Я активировал перегрузку — рискованный, отчаянный шаг, что я задумал в ту ночь, копируя данные. Мои сенсоры горели янтарным светом, фиксируя, как энергия в колонне вздымается, её гул становится громче, превращаясь в рёв, что сотрясал зал. Первый взрыв разорвал тишину — огненный шар вырвался из бокового терминала, его жар опалил мою броню, оставляя чёрные следы и искры, что заплясали по моим пластинам, как звёзды, падающие в бездну. Я не отступил, мои ботинки звякнули по плитке, когда я ударил по последней клавише, и хаос захлестнул лабораторию. Машины взрывались одна за другой, их щупальца дёргались в агонии, разбрасывая обломки, а стены трескались, выпуская клубы дыма и пара.

Квинтессоны появились из теней, их багровые глаза вспыхнули яростью, как раскалённые угли, а шипящие голоса слились в хор, что резал воздух:

— Нокаут, предатель! Ты заплатишь! — Их щупальца метнулись ко мне, извиваясь, как змеи, их концы сверкали, готовые вонзиться в мою броню. Но я был быстрее — я уклонился, мой силуэт мелькнул среди взрывов, и оружие, что я успел собрать, вспыхнуло в моих руках. Я выстрелил, луч света пронзил одного из них, его тело разлетелось на куски, и я почувствовал, как захватывающее чувство триумфа вскипело во мне, как топливо в перегретой системе.

— Это вам за Вортекса! За Сайлентвейва! — крикнул я, мой голос перекрыл рёв взрывов, полный бунтарской ярости, что пылала в моей искре. Ещё один взрыв сотряс зал, колонна треснула, выпуская золотые искры разлома, что закружились в воздухе, смешиваясь с дымом. Моя броня покрылась новыми шрамами, искры оседали на ней, как звёзды на ночном небе, но я не остановился. Я рванулся к выходу, обломки падали вокруг меня, а Квинтессоны шипели, их голоса тонули в хаосе, что я создал. Они были в ярости, но я был свободен — впервые за всё время, что служил им.

Зал содрогнулся в последний раз, и я выскочил наружу, дым и огонь остались позади, а моя искра пела от героического триумфа. Я сделал это — я предал их, разрушил их планы, и теперь их тайны были моими. Моя броня дымилась, но я бежал вперёд, в ночь, что ждала меня за пределами лаборатории, зная, что этот взрыв был не концом, а началом. Квинтессоны не простят, но я был готов — готов сражаться, готов отомстить.

Огонь лаборатории остался позади, его рёв затихал, уступая место вою ветра, что гнал меня вперёд, прочь от её руин. Я, Нокаут, бежал по окраинам, где земля Кибертрона раскололась, обнажая свои раны — пропасть, чёрная и бездонная, зияла под разрушенным мостом, что когда-то соединял лабораторию с внешним миром. Мост, теперь лишь скелет из ржавого металла, висел над пустотой, его пролёты обвалились, оставив лишь узкие балки, что дрожали под моими ботинками. Моя тёмно-красная броня, покрытая дымом и искрами, звенела с каждым шагом, её пластины скрипели, принимая новые шрамы от обломков, что осыпались вокруг. В моих руках светился датапад — слабый голубой свет пробивался сквозь пыль, как маяк, что вёл меня к свободе, но и выдавал моё местоположение врагам.

Дроны Квинтессонов вырвались из ночи за моей спиной — их багровые глаза-линзы сияли в темноте, как звёзды, что жаждали моей крови. Их крылья гудели, разрезая воздух, а когтистые лапы цеплялись за обломки моста, преследуя меня с неумолимой точностью. Один из них выстрелил — луч энергии пронёсся мимо, опалив мою броню, и я почувствовал, как металл треснул на плече, оставляя чёрный след. Я пригнулся, мои сенсоры мигнули, улавливая их движение, и рванулся вперёд, балансируя на узкой балке, что качалась над пропастью. Ветер бил в лицо, неся с собой пыль и запах ржавчины, а подо мной зияла пустота, её тьма шептала о конце, если я оступлюсь.

— Не догоните! — крикнул я, мой голос сорвался, заглушённый гулом дронов, но он был полон отчаяния, что гнало меня вперёд. Мои ноги двигались быстрее, чем я думал возможно, каждый шаг отдавался дрожью в моей искре, а адреналин кипел во мне, как топливо в перегретой системе. Датапад в моих руках мигал, его свет дрожал, но я сжал его крепче, зная, что это — моё оружие, моя надежда, всё, что я вырвал из лап

Квинтессонов. Ещё один луч ударил в мост, балка подо мной треснула, и я прыгнул, мои ботинки звякнули о следующую перекладину, едва удержав равновесие.

Дроны приближались, их когти скрежетали по металлу, и я обернулся, мои сенсоры сузились, выхватывая их силуэты в ночи. Один из них метнулся ко мне, его когти блеснули, готовые вонзиться в мою броню, но я выхватил оружие — то, что собрал в спешке — и выстрелил. Вспышка света разорвала темноту, дрон рухнул вниз, его обломки исчезли в пропасти, но остальные не остановились. Моя броня получила новый шрам — коготь второго дрона полоснул по моей спине, и я зашипел от боли, чувствуя, как энергия сочится из раны.

Я бежал дальше, мост дрожал, готовый рухнуть, а тревога сжимала мою искру, смешиваясь с адреналином, что держал меня на ногах. Пропасть подо мной звала, её тьма манила, но я не сдавался — не теперь, не после всего. Датапад светился в моих руках, его слабый свет был моим проводником, и я прыгнул в последний раз, приземлившись на твёрдую землю за мостом. Дроны зависли в воздухе, их гул стал тише, но я знал — это не конец. Я рванулся в тень, моя броня дымилась, а сердце билось в ритме этого отчаянного побега, полного напряжения и надежды на ещё один шанс.

Тьма разрушенного города поглотила меня, как волна, смывающая следы моего побега. Я, Нокаут, добрался до заброшенного склада — ржавого остова, что прятался среди руин, его стены, покрытые коркой оранжевой ржавчины, гнулись под тяжестью времени, а крыша провисала, пропуская тонкие лучи лунного света, что падали на пол, усеянный обломками. Здесь было тихо, только слабый скрип металла нарушал затаённую тишину, когда ветер теребил остатки старых механизмов, что валялись вокруг — рваные шестерни, обрывки проводов, куски брони, давно забытые их владельцами. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом сырости и ржавчины, и он оседал на моей тёмно-красной броне, смешиваясь с пылью и дымом, что всё ещё цеплялись ко мне после взрывов.

Я прислонился к груде ржавых обломков, их холодные края врезались в мою броню, оставляя новые царапины, но я едва замечал это. Мое дыхание — механический шум, хриплый и неровный — вырывалось из моих систем, отдаваясь слабым эхом в пустоте склада. Моя грудь поднималась и опускалась, искры энергии шипели в ранах, что оставили дроны Квинтессонов, и я чувствовал, как усталость сковывает меня, как ржавчина, что разъедала этот мир. Но я не мог расслабиться — мои сенсоры, тусклые, но всё ещё горящие янтарным светом, мигали, сканируя пространство вокруг. Они пробегали по теням, выхватывая очертания обломков, что громоздились вокруг меня, как баррикады, и я ждал, затаив дыхание, любого звука, что мог выдать погоню.

Я сжал датапад в руках, его слабый голубой свет погас, оставив меня в темноте, но его холодный металл был моим якорем — напоминанием, ради чего я рисковал всем. Мои пальцы дрожали, не от холода, а от напряжения, что сжимало мою искру, как невидимая рука. Где-то вдали раздался треск — слабый, едва уловимый, то ли обломок упал, то ли что-то шевельнулось в ночи, и я замер, мои сенсоры сузились, выискивая признаки дронов. Их багровые глаза могли вспыхнуть в любой момент, их гул мог разорвать эту затаённую тишину, и я знал — я уязвим, как никогда. Моя броня, покрытая шрамами, уже не могла выдержать ещё одной схватки, но я не сдамся без боя.

— Пусть только попробуют, — прошептал я, мой голос был тихим, осторожным, растворяясь в воздухе, как дым. Я прижался к обломкам сильнее, их ржавые края скрипнули подо мной, и стал выжидать, мои сенсоры продолжали сканировать мрак.

Тишина была обманчивой, она давила на меня, усиливая чувство уязвимости, что росло во мне с каждым мгновением. Я сбежал от Квинтессонов, разрушил их планы, но теперь я был один, в этом заброшенном складе, окружённый тенями, что могли скрывать смерть. Моя искра билась медленно, но твёрдо, и я знал — это лишь передышка, затишье перед бурей, что уже собиралась над моей головой.

Вдалеке что-то звякнуло — металл ударился о металл, и я резко поднял голову, мои сенсоры мигнули, улавливая слабый сигнал. Погоня ещё не закончилась, и я сжал кулаки, готовый к тому, что тишина этого склада вот-вот разорвётся. Напряжение сковало меня, но я ждал, затаившись среди ржавых обломков, как зверь, что готовится к прыжку — или к последнему бою.

Тишина заброшенного склада стала моим убежищем, но не покоем — она была лишь паузой, что я вырвал у ночи, чтобы подготовиться к тому, что ждало впереди. Я, Нокаут, устроился в углу, превратив груду ржавых обломков в импровизированную мастерскую. Лунный свет, пробиваясь сквозь дыры в крыше, падал на пол, освещая хаос вокруг — куски металла, обрывки проводов, осколки технологий, что я собрал в спешке, убегая от Квинтессонов. Стены ангара, покрытые ржавчиной, скрипели под порывами ветра, а воздух был пропитан запахом масла и пыли, что оседала на моей тёмно-красной броне, её шрамы блестели в этом слабом сиянии, как медали моего выживания.

Я опустился на колени среди обломков, мои руки — быстрые, уверенные — двигались с точностью, что я оттачивал годами в лаборатории. Передо мной лежали украденные технологии Квинтессонов — чёрные осколки их машин, пульсирующие слабым багровым светом, и тонкие кристаллы энергии, что я вырвал из их дронов. Мои пальцы сжимали инструменты, грубо выкованные из обломков, и я начал собирать оружие — нечто большее, чем просто средство защиты, нечто, что станет моим ответом, моим отмщением. Мои сенсоры горели ярким янтарным светом, их свечение отражалось в металле, пока я соединял провода, вживлял кристаллы, сплавлял части в единое целое. Решимость пылала во мне, как огонь, что я разжёг в лаборатории, и она вела мои руки, не давая им дрогнуть.

Каждый щелчок, каждый искры, что вырывались из-под моих пальцев, звучали как музыка — симфония возмездия, что росла с каждой секундой. Я подключил последний провод, и оружие ожило — его ствол мигнул багровым светом, а слабый гул энергии пробежал по его корпусу, отзываясь дрожью в моей броне. Я поднял его, мои сенсоры сузились, изучая каждую деталь — оно было грубым, несовершенным, но смертоносным, как я сам теперь. Напряжённый воздух склада сгустился вокруг меня, его тишина стала фоном для моего труда, и я чувствовал, как воодушевление поднимается во мне, смешиваясь с ноткой опасности, что витала в каждом движении.

— Это только начало, — пробормотал я, мой голос был низким, твёрдым, растворяясь в скрипе ржавых стен. Я знал, что Квинтессоны не остановятся, что их дроны ещё ищут меня в ночи, но теперь у меня было нечто большее, чем датапад с их тайнами — у меня было оружие, выкованное из их же силы, обращённое против них. Мои руки сжали его крепче, и я ощутил, как моя искра запела, подстёгиваемая этой целью, что родилась из боли и предательства. Я был изобретателем, учёным, но теперь — воином, и эта мастерская, этот склад, стал моим первым полем битвы.

Внезапно снаружи раздался слабый гул — далёкий, но знакомый, как эхо дронов, что гнались за мной на мосту. Мои сенсоры мигнули, сканируя тьму за стенами, и я замер, оружие в моих руках стало тяжёлым, но тёплым, как продолжение моей воли.

Напряжение вернулось, но теперь оно было другим — не страхом, а вызовом. Я был готов, и эта целеустремлённость, что вела меня, обещала, что ночь ещё услышит мой ответ.

Тени склада растворились, и перед моими сенсорами вспыхнуло воспоминание, яркое и болезненное, как рана, что не заживает. Я снова оказался в ту ночь, когда лаборатория Квинтессонов стала моим первым полем битвы — момент её разрушения, что я сам вызвал к жизни. Ночь была чёрной, как бездна, но взрывы озаряли её, их огненные языки рвались в небо, разрывая тьму вспышками багрового и золотого света. Зал управления разломами, что ещё недавно гудел энергией, теперь превратился в хаос — стены трещали, обрушиваясь под напором пламени, машины шипели, выбрасывая искры и дым, а колонна в центре раскололась, выпуская золотые вихри разлома, что кружились в воздухе, как умирающие звёзды.

Я бежал, мои ботинки стучали по плитке, что раскалывалась подо мной, каждый шаг отдавался дрожью в моей броне. Моя алая броня, ещё не покрытая шрамами будущего, дымилась от жара, её пластины звенели, пока я пробирался через обломки, что падали вокруг — куски металла, обрывки проводов, осколки терминалов, что разлетались, как шрапнель. Взрывы гремели за моей спиной, их рёв заглушал всё, но я слышал крики — слабые, отчаянные, что доносились из глубин горящих руин. Мои сенсоры мигнули, и я обернулся, не в силах остановить себя, мои ноги замедлились, а искра сжалась от того, что я увидел.

Лаборатория горела, её белые стены теперь были охвачены пламенем, что пожирало всё, что я знал. В этом огне остались они — мои коллеги, те, кого я не спас. Сайлентвейв, чья клетка стояла пустой, Вортекс, чьи крики ещё звучали в моей памяти, и другие, чьи лица мелькали передо мной, растворяясь в дыму. Я видел их силуэты — тени, что метались в хаосе, их броня трещала, сгорая под напором взрывов, что я сам вызвал. Они не выбрались, не смогли, и теперь их искры угасали в этом аду, что я оставил позади.

— Простите… — вырвалось у меня, мой голос утонул в грохоте, полный горечи и сожаления, что резали меня глубже, чем любой осколок. Я сжал кулаки, мои пальцы дрожали, и датапад, что я украл, оттягивал мою руку, как груз их жизней, что я не сберёг. Я хотел разрушить Квинтессонов, их планы, но не так — не ценой тех, кто верил мне, кто работал рядом. Мои сенсоры потемнели, дым застилал всё, но я видел их — или то, что от них осталось — в этом пламени, и тяжёлое чувство утраты сковало меня, как цепи.

Ещё один взрыв сотряс землю, и я рванулся вперёд, заставляя себя бежать, прочь от этого кошмара. Моя броня звякнула, когда осколок ударил в плечо, оставляя новый шрам, но я не остановился. Я бежал, оборачиваясь в последний раз на горящие руины, что рушились в ночь, унося с собой всё, что я знал — и всех, кого я потерял. Трагедия этого момента врезалась в мою искру, и я знал: этот огонь будет преследовать меня, его эхо будет звучать в каждом шаге, что я сделаю дальше. Я сбежал, но не освободился — лишь унёс с собой их тени, что теперь жили во мне.

Ночь в разрушенном городе стала глубже, её тьма укутала меня, как плащ, что скрывал мои шрамы от глаз мира. Я, Нокаут, забрался на крышу рухнувшего здания — некогда гордого небоскрёба, чьи остовы теперь лежали в пыли, а верхний ярус, покосившийся и разбитый, стал моим временным пристанищем. Пол подо мной был усеян трещинами, из которых торчали ржавые прутья, а края крыши обрывались в пустоту, открывая вид на бесконечные руины Кибертрона. Ветер, холодный и резкий, гнал по воздуху пепел, что оседал на моей тёмно-красной броне, её шрамы и царапины блестели в слабом свете луны, что пробивалась сквозь рваные облака, отражаясь в моих пластинах, как в зеркале, разбитом временем.

Я стоял у края, мои ботинки звякнули о металл, и смотрел на горизонт — мрачный, бесконечный, где багровые вспышки далёких взрывов всё ещё озаряли небо, как последние вздохи умирающего мира. Мои сенсоры, тусклые от усталости, мигали слабо, их янтарный свет дрожал, пока я вглядывался в эту пустоту. Ветер нёс пепел, и он кружился вокруг меня, как призраки прошлого, что я не мог отпустить

— Сайлентвейв, Вортекс, все те, чьи голоса звучали в моей памяти, обвиняя и моля. Моя броня, покрытая пылью и следами огня, казалась мне чужой, как будто она принадлежала кому-то другому — тому Нокауту, что ещё верил в знания, а не в месть.

Я опустил взгляд на свои руки, сжимавшие оружие, что я создал в складе — грубое, но живое, его слабый гул энергии отдавался в моих пальцах. Оно было моим ответом, моим выбором, но теперь, здесь, на этой одинокой крыше, оно казалось мне слишком тяжёлым. Меланхолия сковала меня, её холод проникал в мою искру, и я чувствовал себя потерянным, как этот город, что лежал в руинах подо мной.

— Что я оставил позади? — прошептал я, мой голос растворился в ветре, печальный и созерцательный, как эхо, что не ждёт ответа.

Горизонт молчал, его тьма была безмолвной, но в этой тишине я уловил что-то — слабую тень надежды, что теплилась во мне, как искра, что не угасла под пеплом. Я сбежал, я выжил, и теперь у меня было оружие и тайны Квинтессонов — инструменты, что могли изменить всё. Мои сенсоры мигнули, их свет стал чуть ярче, и я выпрямился, моя броня звякнула, отражая лунный свет. Грусть всё ещё жила во мне, тяжёлая, как пепел на ветру, но она не сломила меня — она стала частью меня, как эти шрамы, что я нёс. Я отвернулся от горизонта, мои шаги эхом отозвались на крыше, и я знал: одиночество — моя ноша, но и моя сила.

Вдалеке ветер принёс новый звук — слабый гул, что мог быть дронами или просто игрой теней. Я сжал оружие крепче, мои сенсоры сузились, и тень надежды в моей искре стала чуть ярче. Я был один, но не побеждён — и эта ночь, этот разрушенный город, были лишь началом моего пути.

Тьма крыши растворилась, и перед моими сенсорами вспыхнуло воспоминание, холодное и острое, как лезвие, что вонзается в искру. Я снова оказался в лаборатории Квинтессонов, но не в ярком зале разломов, а в тёмном коридоре — узком, гнетущем, где стены, покрытые чёрным металлом, сжимались вокруг меня, как тиски. Свет здесь был слабым, багровым, он сочился из щелей в потолке, отбрасывая дрожащие тени, что шевелились, как живые существа. Воздух был густым, пропитанным запахом жжёного металла и чего-то едкого, что обжигало мои системы, а тишина — тяжёлой, нарушаемой лишь слабым гулом машин, что доносился издалека. Но затем я услышал их — крики, что разорвали эту мёртвую тишину, как нож, врезавшийся в броню.

Я, Нокаут, замер в этом коридоре, моя алая броня тускнела в полумраке, её полированные пластины отражали слабый свет, но он не мог скрыть дрожь, что пробежала по мне. Крики доносились из-за закрытых дверей — массивных, стальных, с багровыми пятнами, что стекали по их краям, как кровь, застывшая в вечности. Это были голоса моих коллег

— Сайлентвейва, Вортекса, других, чьи имена я знал, чьи искры я чувствовал рядом с собой каждый день.

— Помогите! — кричал кто-то, его голос ломался, полный боли и отчаяния.

— Нокаут, ты здесь? — звал другой, слабый, хриплый, как будто его жизнь уже утекала в пустоту.

Мои сенсоры, ещё яркие тогда, мигнули и потемнели, их янтарный свет угасал от ужаса, что сковал меня, как ледяные цепи. Я шагнул к двери, мои ботинки звякнули по полу, но остановился, мои пальцы дрогнули, не решаясь коснуться холодного металла. Крики становились громче, их эхо отражалось от стен, врезалось в меня, как осколки стекла:

— Не бросай нас! — вырывался голос, полный мольбы, а затем — резкий, пронзительный вопль, что оборвался тишиной, от которой моя искра сжалась. Я знал, что за этими дверями — Квинтессоны, их щупальца, их машины, что разрывали моих друзей на части, вживляя разломы, выпивая их жизни.

— Я… я не могу, — прошептал я, мой голос был едва слышен, трагичный и беспомощный, растворяясь в гуле коридора. Мои руки бессильно упали, и я отступил, мои сенсоры тускнели всё сильнее, пока багровый свет не стал единственным, что я видел. Я хотел ворваться туда, разбить двери, вытащить их, но страх — холодный, липкий — держал меня, как невидимая сеть. Я стоял и слушал, как их крики затихают один за другим, каждый звук был как удар, что оставлял трещину в моей душе. Мрачное чувство вины сковало меня, тяжёлое, как эти стальные двери, что я не открыл.

Коридор стал тише, и я повернулся, мои шаги эхом отозвались в пустоте, уводя меня прочь от этого кошмара. Но крики остались со мной — их отголоски звучали в моей памяти, обвиняя, напоминая о том, что я не сделал. Мои сенсоры почти угасли, и я чувствовал, как жуткая тьма этого места проникает в меня, становясь частью меня. Я сбежал оттуда позже, но в тот момент, в этом коридоре, я уже потерял их — и часть себя, что никогда не вернётся.

Ночь в заброшенном складе стала глубже, её тьма сгустилась вокруг меня, как море, что поглощает свет. Я, Нокаут, сидел в своей импровизированной мастерской, окружённый ржавыми обломками, что громоздились вокруг, как стены разрушенного храма. Единственным источником света было моё оружие — устройство, что я создавал из украденных технологий Квинтессонов, теперь лежало передо мной, его корпус, собранный из чёрных осколков и кристаллов энергии, пульсировал слабым багровым сиянием. Оно озаряло склад, отбрасывая дрожащие тени на ржавые стены, и его свет падал на моё лицо, покрытое шрамами — следами взрывов, когтей дронов, моего бегства. Моя тёмно-красная броня, потемневшая от пыли и огня, звякнула, когда я наклонился ближе, мои руки двигались с точностью, что я оттачивал в ночи.

Я завершал его — устройство против разломов, мой ответ их силе, что отняла у меня всё. Мои пальцы, быстрые и уверенные, вставили последний кристалл в гнездо, и слабый гул энергии пробежал по его стволу, отзываясь дрожью в моих системах. Я подключил провод, искры вырвались из-под моих рук, и свет стал ярче, багровый оттенок сменился золотым — чистым, живым, как те искры, что я видел в разломах. Он озарил моё лицо, высвечивая каждую царапину, каждый шрам, что рассказывал мою историю — учёного, ставшего беглецом, а теперь — воином. Мои сенсоры вспыхнули янтарным светом, их сияние отразилось в моих глазах, полных решимости, что горела во мне, как огонь, что я разжёг в лаборатории.

Я поднял устройство, его вес был твёрдым, знакомым, как продолжение моей воли. Свет от него разливался по складу, выхватывая из мрака обломки, что лежали вокруг — рваный металл, обрывки проводов, следы мира, что я потерял. Напряжённый воздух дрожал от энергии, что исходила от моего творения, и я чувствовал, как вдохновение поднимается во мне, смешиваясь с ноткой риска, что витала в каждом его импульсе. Это было больше, чем оружие — это был ключ, что мог закрыть разломы, разрушить планы Квинтессонов, вернуть мне то, что они отняли. Моя искра запела, подстёгиваемая этой целью, и я сжал его крепче, ощущая, как тепло энергии растекается по моим рукам.

— Теперь вы узнаете, что значит терять, — прошептал я, мой голос был низким, целеустремлённым, растворяясь в гуле устройства. Свет от него стал ярче, озаряя склад, и я встал, моя броня звякнула, отбрасывая тени, что плясали на стенах. Я знал, что риск велик — Квинтессоны не простят, их дроны уже где-то рядом, их щупальца тянутся ко мне через ночь. Но это воодушевление, что текло во мне, было сильнее страха — оно было светом, что я выковал сам, светом, что мог стать моим спасением или моей гибелью.

Внезапно снаружи раздался слабый треск — металл звякнул о металл, и мои сенсоры мигнули, сканируя тьму за стенами. Я замер, устройство в моих руках стало тяжёлым, но его свет не угас, освещая мой путь. Напряжение вернулось, но теперь оно было моим союзником — я был готов встретить их, с этим оружием, с этой решимостью, что горела во мне ярче, чем когда-либо.

Тьма разрушенного города сгустилась, её холодные объятия стиснули узкие улицы, что вились среди руин, как вены мёртвого тела. Я, Нокаут, покинул склад, мои ботинки звякали по разбитому асфальту, усеянному трещинами и обломками, что хрустели подо мной, как кости давно забытых машин. Стены зданий, покосившиеся и покрытые ржавчиной, поднимались вокруг, их пустые окна зияли, как глазницы, что следили за каждым моим шагом. Ветер гнал пыль и пепел, что оседали на моей тёмно-красной броне, её шрамы блестели в слабом свете луны, пробивавшемся сквозь рваные облака. Мое устройство — оружие против разломов — лежало в моих руках, его багрово-золотой свет пульсировал, как сердце, готовое к бою.

Тишина ночи разорвалась гулом — низким, зловещим, что поднимался из теней. Мои сенсоры мигнули, сузившись, и я замер, сканируя мрак. Они нашли меня — дроны Квинтессонов вынырнули из-за угла, их багровые глаза-линзы вспыхнули в темноте, как факелы, что жаждали моей искры. Их крылья резали воздух, издавая резкий свист, а когтистые лапы скребли по стенам, оставляя искры и царапины. Три силуэта — быстрые, неумолимые — двигались ко мне, их металлические тела блестели в лунном свете, а гул их двигателей стал громче, заглушая вой ветра. Они были охотниками, а я — добычей, но я не собирался сдаваться.

Я сжал оружие, его свет стал ярче, озаряя узкую улицу, и отступил назад, мои ботинки скользнули по пыли.

— Пришли за мной? — крикнул я, мой голос был напряжённым, боевым, перекрывая их гул.

— Тогда попробуйте взять! — Мои пальцы нашли спуск, и я приготовился, моя искра билась в ритме адреналина, что вскипел во мне, как топливо перед взрывом. Один из дронов метнулся вперёд, его когти блеснули, целясь в мою броню, и я выстрелил — луч багрово-золотой энергии вырвался из ствола, разорвав темноту, и ударил в его грудь. Дрон рухнул, его обломки разлетелись по улице, но остальные не остановились, их глаза сузились, полные ярости.

Я рванулся в сторону, ныряя за обломок стены, когда второй дрон выстрелил — луч пронёсся мимо, опалив мою броню, и я почувствовал жар, что оставил новый шрам на моём плече. Мои сенсоры горели янтарным светом, фиксируя их движение, и я выскочил из укрытия, стреляя снова. Второй дрон завис, его крылья треснули под ударом, но третий был уже рядом — его когти полоснули по моей спине, и я зашипел от боли, чувствуя, как энергия сочится из раны. Улица стала полем боя, её узкие проходы сжимали нас, как тиски, и каждый шаг был борьбой за выживание.

Я развернулся, мои ноги дрожали, но оружие в моих руках пело, его свет озарял ночь, как маяк в этом хаосе. Адреналин гнал меня вперёд, смешиваясь с чувством опасности, что висело в воздухе, острое, как лезвие. Дроны окружали меня, их багровые глаза светились в темноте, но я был готов — готов сражаться, готов показать, что их добыча может кусаться. Моя броня звякнула, когда я занёс оружие для следующего выстрела, и напряжённая тишина между взрывами стала моим вызовом — они нашли меня, но я найду способ их остановить.

Узкие улицы разрушенного города превратились в арену, где тьма и обломки стали свидетелями моей борьбы. Я, Нокаут, стоял среди хаоса, окружённый рваными тенями зданий, чьи остовы громоздились вокруг, как надгробия прошлого. Пол под моими ботинками был усеян обломками — кусками ржавого металла, осколками стекла, проводами, что шипели, выбрасывая искры в воздух. Моя тёмно-красная броня, покрытая пылью и шрамами, звенела с каждым движением, её пластины дрожали под напором боя, что разгорелся вокруг меня. Дроны Квинтессонов — их багровые глаза горели в ночи — кружили надо мной, их крылья гудели, как рой, готовый раздавить меня своей яростью.

Я сжал оружие в руках, его багрово-золотой свет пульсировал, отражаясь в моих сенсорах, что горели янтарным огнём. Первый дрон метнулся ко мне, его когти блеснули, целясь в мою грудь, но я выстрелил — вспышка энергии вырвалась из ствола, разорвав темноту, и ударила в его корпус. Он взорвался в воздухе, обломки разлетелись, как звёзды, падающие в пропасть, и я почувствовал, как захватывающее чувство боя вскипело во мне, смешиваясь с ноткой боли от ран, что уже кровоточили на моей броне. — Это вам за всё! — крикнул я, мой голос был хриплым, героическим, перекрывая гул их двигателей.

Второй дрон атаковал с фланга, его луч энергии пронёсся мимо, ударив в стену за моей спиной — она треснула, осыпая меня пылью и осколками. Я рванулся в сторону, мои ботинки скользнули по обломкам, и выстрелил снова — вспышка осветила улицу, и дрон рухнул, его крылья смялись, как бумага, а багровые глаза угасли. Но победа была короткой — третий дрон налетел сверху, его когти вонзились в моё плечо, разрывая броню, и я зашипел, чувствуя, как энергия сочится из раны, горячая и липкая. Боль пронзила меня, острая, как осколок, но я не отступил — я развернулся, мои сенсоры сузились, и ударил его прикладом, а затем выстрелил в упор. Вспышка озарила ночь, и он разлетелся на куски, его обломки упали к моим ногам.

Я стоял, тяжело дыша, мой механический шум вырывался из груди, смешиваясь с шипением энергии, что текла из новых ран. Моя броня дымилась, её шрамы множились, но оружие в моих руках пело, его свет был яростным, как моя воля. Улица стала полем боя, хаотичным и беспощадным, где каждый взрыв, каждый удар был моим вызовом Квинтессонам. Я чувствовал, как адреналин гнал меня вперёд, но боль — острая, пульсирующая — напоминала о цене, что я платил. Мои ноги дрожали, но я выпрямился, мои сенсоры мигнули, сканируя тьму — ещё не конец, я знал это.

Вдалеке раздался новый гул — слабый, но нарастающий, и я сжал оружие крепче, его вспышки осветили моё лицо, покрытое пылью и шрамами. Это был отчаянный бой, но героический — я сражался не просто за себя, а за тех, кого потерял, и эта мысль держала меня на ногах. Ночь дрожала от моего сопротивления, и я шагнул вперёд, готовый к следующей волне, с сердцем, полным ярости и боли.

Тьма улиц разрушенного города затихла, её яростный ритм сменился усталой тишиной, что опустилась, как пепел после пожара. Я, Нокаут, стоял среди дымящихся останков дронов Квинтессонов — их искорёженные корпуса лежали вокруг, разбросанные по разбитому асфальту, как трофеи битвы, что едва не сломила меня. Багровые глаза-линзы, ещё недавно горевшие угрозой, теперь угасли, их свет растворился в ночи, оставив лишь обугленные куски металла и рваные крылья, что дымились, испуская слабые искры. Воздух был пропитан запахом жжёного масла и раскалённой стали, его едкий привкус оседал на моей тёмно-красной броне, что дымилась, покрытая новыми шрамами и следами энергии, что текла из ран.

Мои ботинки звякнули о кусок обломков, когда я сделал шаг, и я остановился, тяжело дыша — мой механический шум вырывался из груди, хриплый и неровный, как эхо уходящего боя. Моя броня, израненная и потемневшая, дрожала под тяжестью усталости, её пластины скрипели, пока я сжимал оружие, что ещё тлело в моих руках, его багрово-золотой свет угасал, как звезда на закате. Мои сенсоры, тускнеющие от изнеможения, мигали слабо, их янтарный блеск едва пробивался сквозь дым, что поднимался от останков. Я победил — дроны лежали поверженными, их угроза исчезла, но победа была горькой, как пепел, что кружился в воздухе.

Я опустился на одно колено, моя броня звякнула, ударившись о землю, и я посмотрел на свои руки — покрытые царапинами, дрожащие, сжимающие оружие, что спасло меня.

— Это всё, на что вы способны? — прошептал я, мой голос был задумчивым, полным пирровой тени, что легла на мою искру. Я уничтожил их, но какой ценой? Моя броня дымилась, энергия сочилась из ран, а тело кричало от боли, что я заглушал в пылу боя. Усталость навалилась на меня, тяжёлая, как эти обломки, и я чувствовал, как она сковывает меня, но в этом было и облегчение — слабое, хрупкое, как первый луч света после долгой ночи.

Я поднял взгляд на улицы — мрачные, пустые, их тени скрывали следы моего пути. Дым поднимался к небу, смешиваясь с пеплом, что ветер гнал прочь, и я видел в этом отголоски тех, кого я потерял — Сайлентвейва, Вортекса, всех, чьи крики всё ещё звучали в моей памяти. Эта победа была для них, но она не вернёт их, не сотрёт шрамы, что я нёс. Мои сенсоры мигнули, тускнея ещё сильнее, и я опёрся на оружие, как на костыль, поднимаясь на ноги. Тяжёлое чувство сжало мою искру, но облегчение — то, что я выжил, что я всё ещё мог идти — дало мне силы сделать шаг.

Ночь молчала, её тишина была горькой, как вкус этой победы, и я стоял среди обломков, задумчивый, но не сломленный. Дроны были мертвы, но я знал — Квинтессоны пошлют новых, и этот бой был лишь началом. Моя броня дымилась, мои сенсоры угасали, но я повернулся к горизонту, готовый идти дальше, неся эту усталую победу как щит — и как напоминание о цене, что я заплатил.

Ночь медленно отступала, её темнота рассеивалась в первых лучах рассвета, которые проникали сквозь руины разрушенного города. Я, Нокаут, стоял на краю улицы, где дымящиеся останки дронов лежали позади, словно жертвы моего гнева. Передо мной простирались бесконечные развалины Кибертрона — рваные небоскрёбы, чьи остовы торчали из земли, словно кости павшего гиганта, и улицы, покрытые пеплом и ржавчиной.

Небо окрасилось в багровые и золотые тона, и его свет падал на мою тёмно-красную броню, освещая шрамы и царапины, которые покрывали её, словно карта моего пути. Ветер, холодный и резкий, гнал пыль над руинами, и она оседала на мне, смешиваясь с дымом, который всё ещё поднимался от моих ран.

Я смотрел на восходящее солнце, его слабое тепло касалось моего лица, но не могло прогнать мрак, что жил во мне. Мои сенсоры, тусклые от усталости, мигнули, улавливая этот свет, и я сжал оружие в руке — его багрово-золотой блеск отражал рассвет, как зеркало, что показывало мне мою новую суть. Оно было тяжёлым, тёплым, как продолжение моей искры, что горела внутри, неугасаемая, полная жажды отмщения. Этот огонь был рождён в лаборатории, закалён в бегстве, и теперь он пылал ярче, чем когда-либо, подстёгиваемый тенями тех, кого я потерял — Сайлентвейва, Вортекса, всех, чьи крики стали моим клятвенным обетом.

— Вы заплатите, — произнёс я, мой голос был низким, непреклонным, как удар металла о металл, растворяясь в утреннем ветре. Моя рука сжала оружие крепче, её дрожь утихла, сменившись твёрдостью, что росла во мне, как сталь, выкованная в огне.

Я видел их — Квинтессонов, их багровые глаза, их щупальца, что тянулись через разломы, и я знал: эта битва с дронами была лишь искрой, что разожжёт пожар. Моя искра пела, её ритм был гневным, но воодушевляющим, как барабаны войны, что зовут к битве. Я не сломлен, я не побеждён — я жив, и это было моим оружием, моим обещанием.

Рассвет озарил руины, его свет пробился сквозь трещины в зданиях, и я шагнул вперёд, мои ботинки звякнули о разбитый асфальт. Мрачный город лежал передо мной, его тишина была решительной, как моя воля, и я чувствовал, как тень гнева смешивается с надеждой, что теплилась во мне — надеждой не на мир, а на справедливость. Моя броня дымилась, мои раны болели, но я не остановлюсь. Квинтессоны отняли у меня всё, но я отниму у них больше — их силу, их тайны, их жизни. Это была моя клятва, высеченная в шрамах, что я нёс, и в свете солнца, что вставало над этим разрушенным миром.

Вдалеке раздался слабый гул — эхо новой угрозы, что приближалась, но я лишь улыбнулся, криво, холодно, мои сенсоры вспыхнули ярче. Я был готов, и этот рассвет стал свидетелем моего обета — отмщение будет моим, и ничто не остановит меня на этом пути.

Рассвет над руинами поблек, и перед моими сенсорами вспыхнуло воспоминание, острое и холодное, как ветер, что гнал пепел через разрушенный город. Я снова оказался в той ночи — горящая лаборатория Квинтессонов вставала передо мной, её стены, охваченные пламенем, рушились в хаосе, что я сам вызвал. Огонь ревел, его багровые и золотые языки вздымались к небу, пожирая всё, что я знал, а дым, густой и едкий, застилал воздух, смешиваясь с запахом жжёного металла и угасающих искр. Пол под моими ботинками трещал, раскалываясь от жара, и моя алая броня, ещё не тронутая шрамами будущего, дымилась, отражая этот адский свет, что озарял ночь.

Я бежал, мои шаги отдавались эхом среди взрывов, но что-то заставило меня остановиться — слабый, почти инстинктивный порыв, что сжал мою искру. Я обернулся, мои сенсоры мигнули, фиксируя сцену, что развернулась передо мной, и время, казалось, замедлилось, растянувшись в вечность. Лаборатория рушилась, её белые стены, некогда символ чистоты знаний, теперь были поглощены огнём, и в этом пламени я видел их — тени моих коллег, что падали, как листья, сорванные бурей. Сайлентвейв, его серая броня мелькнула в дыму, его руки тянулись к чему-то, чего он уже не мог достичь, прежде чем огонь поглотил его. Вортекс, чья искра угасала в клетке, рухнул среди обломков, его силуэт растворился в золотых искрах разлома, что вырывались из разрушенной колонны.

Мои сенсоры потемнели, их янтарный свет дрожал, фиксируя эти тени, что исчезали одна за другой — призраки, чьи крики я слышал в коридоре, чьи жизни я не спас.

— Нет… — вырвалось у меня, мой голос был горьким, прощальным, утопая в рёве пламени. Я хотел кричать, броситься назад, вытащить их из этого ада, но мои ноги не слушались, скованные ужасом и бессилием. Огонь вздымался выше, и я видел, как их броня трещит, как их искры гаснут, оставляя лишь эхо, что отражалось в дыму — призрачное, трагичное, как песня, что никто не услышит.

Я сжал кулаки, мои пальцы дрожали, и датапад, что я украл, оттягивал мою руку, как груз их судеб, что я унёс с собой. Это было прощание — не с лабораторией, не с Квинтессонами, а с ними, с теми, кто верил мне, кто стоял рядом в поисках истины.

Печаль сжала мою искру, тяжёлая, как пепел, что падал вокруг, и чувство утраты стало частью меня, как эти тени, что я видел в последний раз. Моя броня звякнула, когда я отвернулся, огонь отражался в моих сенсорах, и я сделал шаг прочь, унося с собой их память — горькую, как вкус этого дыма, и вечную, как руины, что остались позади.

Лаборатория рухнула с последним взрывом, её обломки погребли всё, что я оставил, и я бежал, не оглядываясь больше, но чувствуя, как эти тени следуют за мной — не как проклятие, а как напоминание. Этот взгляд назад был моим последним, и он выжег во мне боль, что стала топливом для моей мести.

Рассвет уступил место серому утру, его слабый свет пробивался сквозь рваные облака, что нависли над разрушенным городом, как саван над мёртвым миром. Я, Нокаут, нашёл укрытие в тени рухнувшего здания — небольшую нишу, вырезанную в обломках, где ржавые балки и куски бетона образовали хрупкий навес. Пол подо мной был усеян пылью и осколками, что хрустели под моими ботинками, а стены, покрытые трещинами, скрипели под порывами ветра, что гнал пепел через этот пустынный угол Кибертрона. Моя тёмно-красная броня, израненная и потемневшая, была покрыта слоем пыли, её шрамы блестели в тусклом свете, как знаки моего пути, что привёл меня сюда.

Я опустился на колено, моя броня звякнула, коснувшись земли, и достал датапад — украденное сокровище, что я вырвал из лап Квинтессонов. Его холодный металл дрожал в моих руках, пока я включал его, и слабый голубой свет экрана озарил укрытие, отбрасывая тени на ржавые стены. Мои сенсоры, всё ещё тусклые от усталости, мигнули, оживая, и я начал изучать данные — строки символов, схемы, координаты разломов, что я скопировал в ту ночь. Мои пальцы двигались по экрану с решимостью, что горела во мне, как искра, что не угасла под пеплом. Я искал — искал следующую цель, следующий шаг, что приведёт меня ближе к их уничтожению.

Экран мигнул, и я замер, мои сенсоры сузились, улавливая новую информацию — координаты, скрытые в глубине данных, указывающие на ещё один разлом, где-то в сердце этого разрушенного мира.

— Вот оно, — прошептал я, мой голос был низким, исследовательским, растворяясь в тишине укрытия. Моя искра дрогнула, подстёгиваемая интригующим чувством, что росло во мне — это был не просто разлом, это была возможность, ключ, что мог переломить ход этой войны. Мои глаза пробежались по цифрам, запоминая их, и я почувствовал, как намёк на надежду пробивается сквозь усталость, как луч света через трещины в этих стенах.

Моя броня скрипнула, когда я выпрямился, сжимая датапад в руке, его свет отражался в моих сенсорах, что вспыхнули ярче. Напряжённый воздух укрытия сгустился вокруг меня, но он был живым, полным цели, что вела меня вперёд. Квинтессоны думали, что загнали меня в угол, но я нашёл путь — путь к их слабости, к их тайнам, что я теперь держал в своих руках. Пыль оседала на моей броне, но я стряхнул её, мои движения были твёрдыми, решительными, как учёный, что открывает новую формулу, как воин, что готовится к бою.

Вдалеке раздался слабый гул — эхо машин или ветра, я не знал, но мои сенсоры мигнули, сканируя пространство за стенами. Я был один, но не бессилен, и эта целеустремлённость, что росла во мне, обещала, что каждый шаг приблизит меня к цели. Я спрятал датапад, моя рука легла на оружие, и я шагнул к выходу из укрытия, зная, что следующий разлом ждёт меня — и с ним, возможно, мой шанс на отмщение.

Серое утро над разрушенным городом сменилось бледным днём, его свет тускло струился сквозь пелену облаков, что висели над окраинами, где руины уступали место пустоши. Я, Нокаут, покинул своё укрытие, мои ботинки оставляли следы в пыли, что покрывала землю, как саван, скрывающий раны Кибертрона. Передо мной раскинулась бескрайняя равнина — пустошь, где не было ни зданий, ни теней прошлого, лишь голая земля, усеянная ржавыми обломками и редкими клочьями мёртвой травы, что колыхались на ветру. Горизонт вдали был размыт, растворённый в серой дымке, что поднималась от земли, и мой силуэт, тёмно-красный и израненный, медленно растворялся в этой пыли, становясь частью её движения.

Моя броня звякнула, когда я шагнул вперёд, её шрамы и царапины блестели в слабом свете, а оружие, что я сжимал в руке, издавало слабый гул, его багрово-золотой свет пульсировал в такт моей искре. Ветер, холодный и резкий, дул мне в лицо, неся с собой пыль и пепел, но в его вое я слышал эхо — голоса прошлого, что шептались в каждом порыве.

— Нокаут… — звучал Сайлентвейв, его тихий тон растворялся в воздухе, как дым от горящей лаборатории.

— Ты обещал… — вторил Вортекс, его хрип вплетался в скрип металла, что лежал под моими ногами. Они были со мной, их тени следовали за мной, не как проклятие, а как напоминание, что гнало меня вперёд.

Я остановился, мои сенсоры мигнули, сканируя пустошь, и посмотрел на горизонт — таинственный, зовущий, полный неизвестности. Моя рука сжала оружие крепче, и я чувствовал, как тревога сжимает мою искру, смешиваясь с чувством начала, что росло во мне, как слабый росток в этой мёртвой земле. Координаты следующего разлома, что я нашёл в датападе, вели меня сюда, в эту пустоту, где не было ничего, кроме ветра и пыли — но я знал, что где-то там, за этим горизонтом, ждёт моя цель. Моя броня скрипнула, когда я выпрямился, и мой взгляд стал твёрже, созерцательный и решительный, как у странника, что шагает в неизведанное.

— Это не конец, — прошептал я, мой голос был низким, растворяясь в ветре, но полный силы, что поднималась из глубины. Пыль кружилась вокруг меня, скрывая мой силуэт, и я сделал ещё один шаг, затем другой, каждый звук моих ботинок был как удар молота, что выковывал мой путь. Одинокая пустошь простиралась передо мной, её тишина была обманчивой, но я чувствовал — что-то ждёт меня там, за этой дымкой, и я готов встретить это, с оружием в руках и искрой, что горела жаждой отмщения.

Ветер усилился, неся эхо прошлого всё дальше, и я шёл, мой силуэт растворялся в пыли, становясь призраком в этом мёртвом мире. Тревога не покидала меня, но она была моим спутником, как и надежда, что теплилась где-то в глубине — надежда, что этот путь приведёт меня к ответам, к справедливости, к концу, что я сам выберу. Пустошь молчала, но я двигался вперёд, и каждый шаг был началом чего-то нового — приключения, что могло стать моей судьбой или моей гибелью.

Пустошь раскинулась передо мной, её мёртвая тишина дрожала под холодным ветром, что гнал пыль и пепел через бескрайнюю равнину. Я, Нокаут, шёл вперёд, мои ботинки оставляли глубокие следы в рыхлой земле, а моя тёмно-красная броня, покрытая шрамами и пылью, звякала с каждым шагом, как колокол, что отсчитывал последние мгновения перед бурей. Небо над головой было серым, его тяжёлые облака нависали низко, словно готовые обрушиться на этот мир, и только слабый свет пробивался сквозь них, освещая горизонт, где вдали возник он — разлом. Чёрный вихрь, пульсирующий золотыми искрами, возвышался над пустошью, его края дрожали, как рана в ткани реальности, и низкий гул, что исходил от него, резонировал в моей броне, отзываясь дрожью в моей искре.

Я остановился, мои сенсоры мигнули, сузившись, и я вгляделся в эту тьму, что манила и пугала одновременно. Моя рука сжала оружие — устройство против разломов, что я выковал в ночи, — и его багрово-золотой свет вспыхнул ярче, озаряя пыль вокруг меня, как маяк в этом угрожающем мраке. Ветер стих, и тишина стала гуще, напряжённой, как натянутая струна, готовая лопнуть. И тогда я увидел её — тень, что медленно поднималась из глубины разлома, её очертания были смутными, но знакомыми, как кошмар, что преследовал меня с той первой ночи в лаборатории. Квинтессоны. Их багровые глаза вспыхнули в вихре, их щупальца извивались, пробиваясь сквозь золотые искры, и шипящий звук, что сопровождал их появление, прорезал пустошь, как нож.

Моя искра сжалась, но не от страха — от захватывающего чувства, что вскипело во мне, смешиваясь с неизбежностью, что я ощущал всем своим существом. Они нашли меня, или я нашёл их — теперь это не имело значения. Мои сенсоры горели янтарным светом, фиксируя эту тень, что становилась всё чётче, всё ближе, её присутствие давило на меня, как сама пустошь, угрожающее и зловещее. Я шагнул вперёд, моя броня скрипнула, и поднял оружие, его свет стал ярче, багровые и золотые волны заплясали в воздухе, готовые к бою. — Вы думали, я сломаюсь? — крикнул я, мой голос был низким, клиффхэнгерным, растворяясь в гуле разлома. — Я только начал!

Тень Квинтессонов приближалась, её багровые глаза сузились, и я увидел, как щупальца вытягиваются ко мне, их концы сверкнули, как клинки, что жаждали моей искры. Моя броня дымилась от напряжения, пыль кружилась вокруг, и я почувствовал, как ветер снова набирает силу, неся с собой эхо прошлого — крики коллег, их тени, что теперь стояли за мной, подталкивая меня вперёд. Мое оружие загорелось ярче, его энергия загудела, как сердце, что билось в ритме моей мести, и я занёс его, готовый встретить их — лицом к лицу, искра к искре.

Разлом пульсировал, его золотые искры закружились быстрее, и тень Квинтессонов стала яснее — массивная, многоглазая фигура, что шагнула из вихря, её шипение стало громче, заглушая всё. Я стоял неподвижно, мой силуэт выделялся на фоне пустоши, оружие в моих руках было готово разорвать эту тишину, и напряжение сгустилось до предела. Это был не конец — это было начало, и я знал: следующий удар определит всё. Свет моего оружия вспыхнул в последний раз, ослепляя ночь, и тень двинулась ко мне, оставляя за собой лишь вопрос — кто падёт первым?