Мир тебе, Воин (джен)

Прячась между будней, незаметно подкралась суббота. После экскурсии, вызвавшей водопад шуток и неприязни, Кайт радовался, что День Детей заменит собой карабканье к новым испытаниям. Но с приближением выходных стал склоняться к мнению, что лучше бы этот праздник отмечали в субботу. Занятый изготовлением бумажных амулетов, запоминанием защитных символов, волнениями по поводу предстоящего перевоплощения в существо с короной из скрещенных мечей, он почти позабыл пройденные темы. Даже когда Кайт разглядывал тетрадь с выполненным неделю назад домашним заданием, ему казалось, будто эти формулы писал кто-то другой.

Мальчик всматривался в себя, пытаясь понять причины тоски, заволакивающей сердце тяжёлым туманом. Ему и раньше доводилось не нравиться учителям. Он привык выслушивать отповеди за забытую тетрадь или сочинение на тему, которой не оказалось в списке. Возможно, причиной было то, что в Храме преподаватели оказались… другими. Они тоже сердились. Достаточно было вспомнить слова профессора Огона в день после экскурсии. Рэй Барни не упускал случая подчеркнуть физическую непригодность актёра, исполняющего роль Бога Войны. И всё же, если отложить в сторону его, Кайта, чувства, все преподаватели здесь не просто работали, но служили. Каждый чему-то своему, но искренне, с распахнутым сердцем. Он знал, что вряд ли когда-нибудь сумеет стать тем, кем был избран, но просто слушать их слова, сидя за последней партой, уже казалось некоторым служением. Потому открытая, слишком явная неприязнь профессора Войда вызывала диссонанс в этой хрупкой иллюзии гармонии. Словно расстроенная клавиша на фортепиано.

С самого утра каждый пытался проиграть мелодию, в которой она встречалась бесчисленное количество раз. Биджой и Тирс, объединённые общим поводом для шутки, призывали поскорее расправиться с завтраком и пулей лететь в класс (в этот раз на первых двух парах в группе Кайта были точные науки). Вирджи серьёзно предложила проверить его домашнее задание, чтобы на этот раз вышло «не как всегда». Он вежливо отказался. И покидая столовую, не прибавил шага. Наоборот, хотелось задержать время, спрятаться между секундами.

«Может, профессор уже всё забыл…» — подумал он.

На этот раз староста не стал проворачивать фокус с партами. Столы стояли как обычно: два впереди, два сзади. Переднюю линию заняли Биджой и Тирс. Кайт и Саймон, испытывая почти одинаковое облегчение, спрятались за их спинами.

Профессор Войд вошёл в класс вместе с ударами колокола, отмеряющего начало нового часа. Не здороваясь, он разложил учебники и бумаги, сделал пометки в журнале и произнёс, глядя в список фамилий перед собой:

— Сегодня вы решили не подчёркивать своё превосходство, Сорнэй?

— Это было недоразумение, — опустив голову, пробормотал Кайт.

Больше за весь урок Войд не сказал ему не слова, и Кайт уже решил, что прошлое осталось в прошлом. Но, уходя на перемену, профессор бросил белую от мела тряпку в ведёрко возле доски и сказал:

— А обязанности дежурного мы, пожалуй, возложим на господина Сорнэя. Разумеется, если это не слишком неподобающее занятие для Бога Войны.

— Нет, конечно, я всё сделаю, — ответил Кайт, вставая.

— Благодарю вас, — почтение в голосе казалось столь притворным, что напоминало презрение.

Под смешки обитателей первых парт, Кайт подошёл к старой во всю стену доске из дерева, покрытого коричневой краской. В его прошлой школе ещё остались такие доски: нужно было потрудиться, чтобы найти мел, способный оставить на них след. Да и в этом случае различимые взглядом знаки мог нанести только титан, способный впечатать в дерево кусок белого известняка. И всё же Кайт любил их больше тёмно-зелёных «раскладушек» в металлических рамах, больше белых экранов с маркерами. В матовой коричневой древесине виделись ему тени прошлого, оставляющие следы, наслаивающиеся друг на друга и постепенно становящиеся будущим.

Выловив тряпку из воды, в которой было уже больше мела, чем жидкости, он пытался стереть длинные ряды химических формул. Профессор Войд, похоже, вписывал буквы с такой силой, что они срастались с поверхностью. Кайт несколько минут сражался с серной кислотой и почти победил водород и кислород, но сера никак не поддавалась. Заполнив, наконец, доску рядами белесых разводов, он взял ведёрко и отправился в туалетную комнату.

Открыв кран, который, несмотря на красный кружочек, дарил лишь холодную воду, мальчик посмотрел в зеркало. Праздник уже завтра! Сумеет ли Джендэйи изобразить превосходство, которое приписывает ему профессор Войд? И можно ли тут обойтись одной лишь краской? Если он не сумеет зажечь свой взгляд, что это будет за Бог с потухшим взором? Повинуясь внезапному порыву, Кайт коснулся влажной рукой зеркала, и капли потекли, размывая его отражение.

Где-то вдалеке раздался удар колокола.

«Мне пора…»

Выжав тряпку и наполнив ведёрко до краёв, он пошёл в класс, стараясь не расплескать свою ношу.

В коридоре медленно бродил от стены к стене Саймон, бормотавший про себя заученную тему. Рассеянно подумав, что ему тоже не мешало бы повторить заданный параграф, Кайт локтем толкнул дверь, шагнул вперёд и споткнулся о поставленную Биджоем подножку.

Вскинув руки, мальчик попытался удержать свой груз, но вода рванулась вверх, освобождаясь от власти тесного сосуда, а потом, повинуясь неумолимой силе гравитации, обрушилась на преподавательский стол. В тишине замершего класса послышался резкий звук катящегося по полу жестяного ведра.

Мгновение Кайт смотрел, как вода пожирает страницы учебников и конспектов, потом бросился к столу, пытаясь спасти бумаги.

— Как вы смеете рыться в моих вещах? — раздался позади разгневанный голос.

Кайт испуганно обернулся, прижимая к себе книги, с которых капала вода.

— Что вы тут устроили? — профессор с ужасом смотрел на озеро, разлившееся на его столе.

— Сорни играл в короля водопадов, — усмехнулся Биджой.

— А вы что — стояли и смотрели?

— Мы не думали, что игра зайдёт так далеко, — извиняющимся голосом произнёс Тирс.

Войд отмахнулся от него и начал спешно переносить размокшие учебники на подоконник.

— Простите, я не… — наконец выдавил Кайт.

— Что вы «не»? — не отрывая взгляда от повреждённых бумаг, воскликнул профессор. — Это не вы устроили?

— Я, — ответил мальчик, с тоской глядя на дверь, словно пытаясь найти убежище от профессора, снова зашедшегося в крике.

На пороге появился Саймон. Расширившимися от страха глазами смотрел он на Кайта, представляя, что было бы, если бы виновником гнева профессора оказался он сам.

После урока Кайт догнал Биджоя, с довольной улыбкой шагающего в сторону столовой.

— Зачем? — спросил он, удерживая старосту за рукав. — Знаю, я тебе не нравлюсь, но сегодня было уже слишком! Зачем ты делаешь это?

— А ты до сих пор не понял? — произнёс Биджой горьким шёпотом. Потом резко сбросил его руку и пошёл за остальными.

Кайт смотрел ему в спину с ощущением отчаянной бессильной ярости. Что ещё он должен понять? Сколько ещё должен понимать? И вдруг в короткий момент ясности к нему пришло осознание. Ярость растворилась, остались только отчаяние и бессилие.

Имена участников Фестиваля Небесных Кораблей не выбираются датчиком случайных чисел в утро перед церемонией. Примерный список известен заранее. Вот только его, Кайта, в этом списке не было. Появившись там, он заставил каждого опуститься на ступень ниже. Найджел вынужден был сменить кинжальный венец Бога Войны на скальпель Бога-Целителя. Но Биджой собирался подняться на ту сцену, чтобы стать Богом. Табитом или даже Наалом, если Вирджи как первой девочке заранее было уготовано последнее место. Чайк упоминал, что претенденты обычно не афишируют своё участие в отборе, боясь, как бы потом не пришлось признаваться в поражении. Но и Найджел, и Биджой были лишены такого страха. Они с самого начала знали, что победят. Наверняка, Биджой с его обычным покровительственным превосходством говорил друзьям, как будет плыть на верхней палубе Небесного Корабля и солнце будет отражаться в его золотой короне. Каким же ударом это стало для него — быть обречённым держать в руках ножны, не имея права прикоснуться к рукояти. Служить тому, кто лишил тебя всего.

Если бы его имя не разрушило последовательность надежд и мечтаний, Найджел бы сейчас складывал крылатых волков, а Биджой искал бы в своём отражении милосердие или исцеление.

«Что же вы наделали, господин Скалатэни?» — спросил Кайт у каменных валунов, уходящих корнями в воду. Но камни молчали, как молчал сидящий на них ворон.

Даже мягкий ровный голос профессора Раэди не принёс мальчику покоя. В ушах до сих пор звенел крик профессора Войда, пытающегося спасти свои книги. Узнав о произошедшем, Магги похлопал Кайта по плечу и сказал беззлобно:

— Ты труп.

Кайт в самом деле ощущал, что он будто бы отрастил себе хитиновый покров, превращаясь в насекомое, нечувствительное к механическим и химическим повреждениям. И только под бронёй из мёртвой кожи билась тоска.

Казалось бы, что переживать? Профессор Войд вёл у них школьные дисциплины, не имеющие отношения к Фестивалю Небесных Кораблей. Окажись даже Кайт не способным сложить единицу с единицей или написать уравнение образования воды, это не лишило бы его короны из скрещенных мечей. Даже пролей он на преподавательский стол всё содержимое водопада, и это не заставило бы настоятеля перечеркнуть чёрной краской его имя. Он находился под магической защитой традиций и обрядов, но Кайту не нравилась такая магия.

Когда урок профессора Раэди закончился, мальчик неожиданно для самого себя отправился в соседнюю аудиторию. На насмешливый вопрос Биджоя, не собирается ли он снова окатить профессора Войда водой, Кайт ответил:

— Я забыл кое-что в классе.

Ему действительно казалось, будто он забыл нечто важное, но где и что, вспомнить не мог. Лишь тоска прорастала сквозь минуты и заполняла собой время.

Профессор Войд отпустил последнего ученика и теперь перебирал сушащиеся на подоконнике бумаги. Яркости солнца сегодня позавидовали бы и летние месяцы Кленверта, но, похоже, солнце никак не могло согреть профессора, на котором по-прежнему был свитер с высоким горлом. Он будто бы замерзал под этим солнцем.

Кайт некоторое время стоял на пороге, потом всё же вошёл. Почувствовав чьё-то присутствие, Войд обернулся. Бледное лицо залил гнев, который он не пытался скрыть.

— Что вам надо? — с угрозой произнёс он, словно ожидая, что мальчишка вместо ведра с водой спрятал за спиной меч.

— Я хотел извиниться, — проговорил Кайт, протягивая раскрытые ладони. — Могу я вам чем-то помочь?

Профессор Войд молчал, словно раздумывая над ответом, потом произнёс медленно и чётко:

— Идите к чёрту со своими извинениями и своей помощью!

Во время часа тишины и потом, ворочаясь в своей постели в тщетной попытке уснуть, Кайт слышал этот голос. Он заглушал даже мысли о завтрашнем дне. Кайт чувствовал, что никто ещё не ненавидел его так. И даже пролитое в классе целое море не было бы достаточной причиной для этой ненависти. Уже на краю сна он подумал, что, возможно, так же ненавидит его мальчик, чьё имя стояло последним в изначальном списке, мальчик, которого его появление лишило не просто желаемой роли, но самой возможности подняться на Небесный Корабль.

* * *

С первыми лучами солнца в Храм Даглар прибыла Джендэйи. Праздничный день никак не отразился на её наряде: тёмные кудри по-прежнему перетягивал яркий шарф, разноцветные юбки шуршали при каждом шаге. Браслеты звенели, когда она расставляла сосуды с краской и раскладывала кисти.

Юные боги опустились на пол и протянули ладони своим помощникам. Биджой и Саймон обмакнули кисти в серебристую тушь и начали выводить священные знаки. Затем роли сменились: Кайт и Саймон расписывали запястья Биджоя.

Когда последний знак был дорисован, староста критически осмотрел работу товарищей.

— Вряд ли эти закорючки способны стать сигнальными огнями, — вынес он вердикт, размахивая правой рукой. — Надо было и тебе нарисовать какую-нибудь карикатуру.

Несмотря на все тренировки, знаки у Кайта действительно получились не очень. А вот у младшего Садатони были идеальные, будто он рисовал на альбомном листе. Даже Магги произнёс восхищённо:

— Если решу набить татуировку, то обращусь только к тебе!

После короткой передышки Джендэйи занялась их лицами. Кайту приказали закрыть глаза и позволили открыть лишь тогда, когда в зеркале уже отражалась белоснежная маска с алым пятном губ и тёмными линиями слёз. Художница осталась довольна своим рисунком. Кайт видел это в её восхищённом взгляде. Год за годом она рисовала людям Бога и снова и снова обретала его для себя. Кайт почувствовал, как наполняется печалью. Он не умел быть богом для неё. Мальчик закрыл глаза, и печаль исчезла. Глаза — единственное, что было живым на его лице.

Затем настал черёд облачения. Туника с узкими рукавами, опускающимися ниже запястья и скрывающими серебристые знаки. Поверх — свободное одеяние с высоким воротником, окружавшим голову, словно овальное золотое блюдо. Широкие, расшитые золотом рукава спереди спускались чуть ниже середины локтя, а сзади почти касались пола. Последний слой — одеяние с глубоким вырезом без рукавов, сплошь расшитое золотой нитью. На голове — обруч из скованного в круг меча с рукоятью, покрытой драгоценными камнями.

Закутанный в шелка и парчу, Кайт чувствовал себя фарфоровой куклой, созданной, чтобы украсить музейную витрину. У таких кукол не было ног, расшитые подолы прятали обыкновенную металлическую подставку — ведь куклам не нужно никуда идти. Вот и его сделали для такой выставки, но забыли, что этой кукле предстоит покинуть свой стеклянный шкаф и отправиться пожимать руки посетителям музея.

Он попробовал сделать шаг, но, казалось, придал импульс движения лишь своему телу. Одежда, словно рыцарские доспехи, осталась на месте. Кайт чувствовал себя запертым в этом наряде. Птица в клетке, поверх которой набросили цветастый платок — и для неё наступила ночь.

— Из тебя получился потрясающий Мелкон! — прошептала на ухо Джэндейи, желая подбодрить мальчика. А может, она и вправду видела в его нахмуренной белой маске суровое лицо своего Бога.

— Ты тоже чудесная, Вирджи, — довольная проделанной работой проговорила женщина.

Длинные тёмные кудри девочки собрали в хвост и спрятали под воротник. Грим, многослойные одежды делали её бесполой. Даже Тирс, готовый отметить шуткой это перевоплощение, не нашёлся, что сказать. Гордое и грозное божество милосердия.

О Найджеле художница ничего не сказала, лишь наклонила голову, то ли утвердительно отвечая на свой же безмолвный вопрос, то ли испытывая неотчётное желание склониться перед этой фигурой. Высокий, на голову выше и Вирджелии, и Кайта, он будто сошёл со страниц древних поэм. Руки Найджела были пусты, но казалось, одно слово — и в них появятся прозрачные сосуды с лекарством, возрождающим к жизни друзей, и ядом, дарующим смерть врагам.

Внизу раздался долгий удар колокола, возвещающий о начале праздничной церемонии. Кайт, Найджел и Вирджи в сопровождении своих сателлитов покинули зал и направились к тропинке, которая петляя, спускалась к храмовому парку. По узкой дороге мог пройти только один человек. Согласно протоколу первым шёл Кайт. Неповоротливо ступая по белому щебню, он слышал дыхание Найджела за спиной и почти чувствовал взгляд, прожигающий слои одежды до кожи. Найджел, закутанный в те же шелка, мог идти быстрее, а он, Кайт, не мог. Каблуки сапог подворачивались на щебне, ветви кустарника цеплялись за подол, словно пытаясь остановить его. И он медленно шёл, теряя золотые нити и жемчуг. Казалось, выпал снег, и карликовые ели украсили к новому году блестящим дождиком. В какой-то миг Кайт посмотрел вниз: перед разомкнутой аркой, охраняемой каменными стражами, собралась толпа. Он сбился с шага, не в силах представить себя среди такого количества людей.

— Иди! — свистящим шёпотом приказал Найджел.

Кайт вздрогнул и продолжил путь.

На шпиле музейного павильона уже парили воздушные змеи: волк, саламандра и журавль. Из центральной части парка доносился шум детских голосов. Кто-то просил купить бананы в шоколадной глазури, кто-то хотел политые карамелью яблоки. Желающих получить бумажный талисман из рук богов разделили на три очереди. Кайт, Найдждел и Вирджи заняли свои места за столами, покрытыми алой скатертью. Сателлиты встали позади.

И потёк людской поток: один за другим подходили дети в сопровождении родителей, и Биджой с Саймоном по очереди доставали из двух больших ларцов крылатых волков и передавали Кайту, а тот, произнося заученную фразу, вручал их очередному ребёнку.

Прошёл один час, другой. Ларцы пустели и заменялись новыми, а он всё произносил слова и вручал бумажные фигурки. На каждого посетителя приходилось всего по паре минут. Кайт почти не успевал запомнить счастливые, улыбающиеся лица.

Когда солнце начало медленно клонилось к закату, очередь юных просителей начала редеть. Наконец, удар колокола возвестил об окончании церемонии. Биджой с Саймоном закрыли ларцы. Кайт, соблюдая протокол, собирался пойти первым, но тут заметил молодого мужчину, с усилием катящего по мелкому гравию свою инвалидную коляску. Закатное солнце блестело в светлых волосах, и весь он казался в ореоле светящегося облака. Виновато улыбнувшись, мужчина проговорил:

— Я уже давно не ребёнок, но, может, вы подарите мне одного волка?

— Да, конечно, — Кайт открыл ларец и протянул серебристую фигурку.

— Мне нравится Ияри, — мужчина нежно посмотрел на спящего в ладони зверя. — Волки ведь не могут летать, а он — может.

К Кайту подошёл Экейн и прошептал что-то о времени. Кайт поклонился и направился к узкой тропе.

Когда Джендэйи помогла снять церемониальную одежду и стёрла грим, Кайт отправился побродить по парку, чтобы снова почувствовать себя собой. Он медленно шёл по тропинке, где белели оставленные им жемчужины, и увидел сидящего на скамье Альраи. Мальчик испугался, что ненароком помешал его уединению, но тот указал на место рядом с собой.

Кайт вспомнил вечер в конце марта, когда они вот так же сидели вместе и смотрели на залитую солнцем реку. Теперь река стала дальше, превратившись в тонкую золотую нить, вьющуюся между домами, и только солнце по-прежнему озаряло засыпающий город.

— Сегодня ты первый раз надел на себя одежды Мелкона, — проговорил Альраи.

— Простите, я, кажется, порвал вышивку, когда шёл по тропе.

— Ничего, вышивку починят. Дело ведь не в одеждах.

Альраи помолчал, а потом спросил, глядя на сияющий золотом Гелиадор:

— Что ты почувствовал, когда стал им?

— Это большая честь и большая ответственность, — Кайт тщательно подбирал слова.

Альраи встал и, ласково коснувшись его головы, сказал:

— Отдыхай. Сегодня был трудный день.

Кайт тоже поднялся и пошёл назад в общежитие, опустив плечи. Он знал, что найденные им слова были ложью.