Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Северус уже успел оценить преимущества поэтического слова перед прозаическим: тут тебе и выразительность, и эмоциональность, а ещё стихами можно сказать куда больше, не сказав, по сути, ничего. Не называя вещи своими именами, спрятавшись за красивые образы, зашифровать такое, что по-другому не враз и решишься выразить, а если что — отговориться законами жанра — это же стихи, мол, чего вы хотите?!

Кроме того, Северусу очень хотелось не ударить в грязь лицом — после того, что Лили посвящала ему — и тогда, в детстве, и, особенно, сейчас, недавно, душа рвалась ответить чем-то, хоть отдаленно похожим. Лучшей валентинки нельзя и представить — и уж всяко она будет уникальной и неповторимой на фоне прочих!

В общем, с мотивацией проблем не было. Проблема была в том, что Сев никогда в жизни не зарифмовал ни строчки. Но ведь не должно же быть это сложнее, например, создания нового заклинания или зелья. И то, и другое — процесс творческий, что ж он — не справится?! Главное начать!

Начал он заполночь, когда все соседи по спальне угомонились и засопели. Не под сенью своего бронебойного полога — за столом, как положено, чтобы, во-первых, лучше настроиться на работу, а во-вторых, не царапать, как курица лапой, на коленке. К его ночным бдениям над книжкой или свитком все давно привыкли — если кто и откроет сонный глаз, и увидит его при свете приглушенного Люмоса за какой-то писаниной — ничего другого, кроме учёбы, им и в голову не придёт. Хотя, на совсем уж крайний случай, Северус приготовил под рукой учебник Гербологии, чтобы быстренько прикрыть им свой нарождающийся опус.

Начать оказалось несложно. Первые строки выпрыгнули на пергамент сами, легко и непринуждённо — только успевай записывать:

Твои глаза увидел я

Как солнца луч в вершинах

Начало ему понравилось, так здорово удалось передать словами цвет её глаз! И совсем это не сложно, как он и ожидал! Вот только что к этому пририфмовать?

К первой строке ничего не придумывалось, если не считать упорно долбившегося в голову наречия «нахуя», которое, хоть и определённо было рифмой, но совершенно неподходящей. Северус отмахнулся от него, как от навязчивой мухи, и решил взяться пока за четвёртую строчку, а там, глядишь, она вытянет за собой третью. Но и тут дело шло не лучше. Ибо вершины рифмоваться тоже не хотели.

«Рейсшинах», «машинах» — бубнил он, но это было явно не то. Опус забуксовал, как та самая машина на коуквортской улочке по весне, и с места сдвигаться не желал. Нет, заклинания придумывать куда проще, а с зельями и вовсе не сравнить! И как у Лили так ловко получается жонглировать этими рифмами?! Она бы, небось, мигом справилась с этими грёбаными «вершинами», и глазом бы не моргнула! «Крушина, брюшина…» Нет, неправильно, видимо, было смотреть в поисках вдохновения на корешки учебников! А что, если попробовать с другой частью речи? «Мышиных… блошиных…» — какая хрень, нах!

Час от часу не легче — начинающий поэт в раздражении дёрнул руку, чтобы скомкать ненавистный пергамент вместе с проклятущим стихом, но пергамента было мало, новый брать посреди ночи неоткуда (не дербанить же на листы какой-то из учебников!), и, воровато оглянувшись на мирно сопящие пологи, он провёл над строчками ладонью, стирая их беспалочковым «Эванеско». Главное правило исследователя, выведенное им самим и не раз помогавшее в работе: зашёл в тупик — начни с начала!

До праздничного завтрака оставалось четыре часа…

В этом году Лили никаких записок не ждала. Нет, речь не про излияния Поттера или непонятные анонимки, про них она думать не думала, если честно. Говоря себе «никаких», она старательно убеждала себя не ждать записок именно от Сева — просто потому что это Сев. Ну, вот такой он, смирись. Был бы другим — разве стал бы он тебе так дорог? А какие-то мелочи, вроде отсутствия валентинок, идут с ним в комплекте, как мозговзрывательные вопли вместе с мандрагорой или невидимость — с фестралом. Гений, язва, трудоголик, молчун и скрытная зараза, зато её зараза, её! В последнем она практически не сомневалась. Ну и пусть молчит — пока. Зато глазами порой говорит столько, что вообще страшно становится — как это всё помещается в одном, очень тощем, человеке. Валентинки — не самая страшная потеря и не самая тяжелая расплата за это.

Уговорив себя таким образом, Лили совершенно спокойно встретила Сева за завтраком — улыбнулась ему, как обычно, и подвинула тарелку, куда сложила несколько самых поджаристых кусочков пирога, как он любил. Обычно так делал Сев, приходя в Большой зал раньше — засоня-Лили играла в «перетягивание будильника» до последнего и прибегала в числе самых отстающих.

Сегодня же они словно поменялись ролями: это Сев был невыспавшимся, мрачным и явившимся к столу, когда некоторые уже начинали из-за него подниматься. Лили открыла было рот, чтобы поинтересоваться причинами его недовольства, но он, опережая её, двинул к ней по столу какой-то листок, буквально рухнул на скамейку и, глядя строго перед собой, уткнулся в стакан с соком.

Всё ещё не разрешая себе ни на что надеяться, Лили развернула пергамент — он казался хрупким, бледным и истончившимся, как бывало после десятка Очищающих. На листке не было ни единой строчки, и уж тем более — никаких сердечек, цветочков и прочей графическо-романтической дребедени, но при первом же взгляде на него она поняла, что лучшей валентинки она не получала и не получит. При втором взгляде в носу предательски защипало.

Две набросанные чернилами фигурки шли по дороге, держась за руки. Несмотря на крайнюю схематичность и небольшой размер рисунка, можно было разобрать, что у левой фигурки, той, что щеголяла совершенно неправдоподобной пышнейшей копной волос, штанины куда шире обычных и напоминают то ли треугольники, то ли паруса. Правая фигурка, выполненная гораздо более небрежно и почти полностью закрашенная черным, щемяще-знакомым жестом засунула свободную руку в карман — даже ношение мантий в течение трёх четвертей года не искоренило эту привычку, постоянно возрождающуюся в оставшейся четверти. Позади фигурок падала непроглядная, абы как заштрихованная, но очень выразительная тень, впереди них простиралась извилистая, уходящая в горизонт дорога, увенчанная огромным солнцем, перерезанным этим горизонтом ровно пополам. В это занявшее всё небо, то ли закатное, то ли рассветное светило фигурки и направлялись, не разжимая крепко сцепленных рук.

Туман, внезапно застивший обзор, удалось загнать обратно, не накапав в сок, а вот голос готов был подвести при первом же звуке. Поэтому Лили молча, так же глядя только вперёд, медленно протянула по столешнице руку и сжала тонкие, обманчиво хрупкие, ледяные от волнения пальцы.

И весь мир подождал.

______________________________

Примечание

Я не Сев, конечно, но примерно как-то так)

https://postimg.cc/v16P9b16