Веснушки (джен)

Уже далеко за полночь, но Джинни не спит. Слушает сопение портретов благородного и древнейшего дома Блэков, усталым взглядом гипнотизирует остывший ужин, смотрит в окно на пустынную площадь, где снова холодной моросью плачет октябрь. Еще немного, и она во весь голос запоет гимн "Холихедских Гарпий". Назло Кричеру, который спит без задних ног и даже не вспоминает о хозяине.

Однажды ночные аврорские рейды мужа доведут ее до нервного срыва. Джинни знает (как бы он ни старался убедить ее в обратном): Гарри каждый раз — каждый гребаный раз! — во время этих рейдов рискует жизнью. Он не умеет по-другому. Ему всегда нужно кого-то спасать, будь то волшебный мир, лучшие друзья или упавший с дерева лукотрус.

— Не спишь? — с виноватой улыбкой на лице спрашивает Гарри, в третьем часу ночи появившись из камина. Сколько его ни жди, он всегда появляется внезапно, как вспышка молнии, и Джинни на секунду замирает от неожиданности и восторга.

— Не спится чего-то, — пожимает она плечами, пристально глядя в любимое лицо, и полушутя добавляет: — Даже не знаю, в чем дело.

— Джин, ну не надо, — хрипло произносит Гарри, сокращая расстояние между ними. Зеленые глаза болезненно блестят, словно он не темных магов ловил, а весь вечер пил огневиски в "Дырявом котле". На щеках — капли дождя и сажа от летучего пороха, а может, от угодившего в него заклинания. Черные непослушные волосы, как обычно, взъерошены.

Он подходит к Джинни и прижимает ее к себе — так крепко, что у обоих сбивается дыхание. Сильные руки подхватывают ее и усаживают на стол. Устроившись меж разведенных колен, Гарри в считанные мгновения стягивает с Джинни футболку и белье, накрывает ладонями упругие холмики грудей и с жадностью целует в губы.

— Ты в опасности, Гарри? — с тревогой в голосе спрашивает Джинни, ответив на поцелуй. Она помогает ему избавиться от одежды и обвивает его шею дрожащими руками. Еще чуть-чуть, и он войдет в нее. Сорвет крышу безумными ласками и бешеным ритмом, заставит забыть обо всем, и жалкие попытки в диалог полетят к чертям собачьим.

— С чего ты взяла? — произносит Гарри, тяжело дыша. Затем снимает надоевшие очки и забавно щурится. Без очков он похож на мальчишку. Того самого, по которому Джинни когда-то тащилась как полоумная. И тащится до сих пор. — Я дома. Я живой. Разве этого недостаточно?

— Мы трахаемся на столе в три часа ночи.

Ей становится смешно от собственных слов. Но ведь она права. Это действительно странно. И она знает, в чем причина. Чувствует. Гарри снова оказался на волосок от смерти и снова ее избежал. Потому и ласкает Джинни так жадно. Как в первый раз.

Ну и пусть. Лишь бы не в последний.

— Ты так говоришь, будто это стол начальника аврората, — усмехается Гарри, сжимая ее ягодицы, и, чуть отстранившись, спрашивает: — Отнести тебя в спальню?

— Нет, — с глухим стоном отвечает Джинни, чувствуя у себя между ног его возбужденный член и мысленно посылая все к Мордреду: и постоянную тревогу за мужа, и аврорские ночные рейды, и унылый октябрь, что плачет за окном. — Нет, Гарри, не надо.

Спальня слишком далеко. А они уже не в силах остановиться.