Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Коукворт встретил чавкающим под ногами размокшим снегом, ничуть не напоминающим в своей серости незапятнанный зимний наряд Шотландии. На этом унылом фоне праздничная иллюминация смотрелась неуместно и жалко, отражаясь в растекшихся грязными лужами мостовых.

На долю Нижнего города цветных фонариков, разумеется, не перепало, так что, идя вдоль Паучьего, Сев не замечал никаких предвестников Рождества. Впрочем, до рождения магловского бога ему дела не было, а вот мрачный король Колеса года, Йоль, был буквально на носу. Точнее — сегодня. Ещё точнее — завтра, но отмечать его, как и немагический аналог, полагалось с вечера.

Граммофон его дождался, и расчувствовавшийся старичок-лавочник даже сделал скидку от и так небольшой цены — в честь того, что эта рухлядь наконец покидает стены магазинчика, перестав занимать кучу места. Северус немного стеснялся демонстрировать своё приобретение Лили — ему по-прежнему было совестно проматывать средства на себя. Тем более, что последние два месяца Лили трудилась над заказами — его заказами! — не меньше, чем он. Но Лили, к его вящему облегчению, искренне обрадовалась севовой покупке, предложение совместного ею владения отвергла — ведь у неё дома есть свой проигрыватель — и добрых полдня помогала оживить замолчавший Мерлин знает сколько лет назад прибор.

Поддавшись сдвоенным усилиям, тот наконец захрипел, затарахтел, и из «настурции» раструба полились знакомые звуки «The spy», пусть пока и в несколько ускоренном темпе. Отстроить скорость вращения пластинки в будущем не составит труда — главное, что играет! И будет играть везде, даже в Хогвартсе, как с лета мечтал Сев.

Теперь, в сгустившихся в полноценный ночной мрак ранних сумерках, он шёл к дому, который давным-давно перестал чувствовать как дом, неся перед собой короб с растущей из него громадной «настурцией». Короб закрывал ему половину обзора и непременно оттянул бы все руки, если бы Северус незаметно не поддерживал его в воздухе беспалочковой Левиосой, только делая вид, что тащит громоздкий проигрыватель. Попросить Лили захватить пластинку в школу — и полюбившееся «Индейское лето» можно будет слушать столько, сколько захочется!

На кухне опять орали. Тобиас явно пришёл не в духе, и теперь Сочельник не задался не только у него.

Помимо воли, аккуратно поднимаясь по лестнице с граммофоном наперевес, Северус расслышал и понял суть сегодняшнего скандала. Что ж, ничего удивительного, а главное — ничего нового. Чувство муторного, беспросветного дежа-вю не отпускало, пока дверь мансарды за его спиной не захлопнулась, а следом не опустился купол «глушилки».

Внизу явно завелись надолго — и хорошо, что сегодня ему не придётся торчать здесь всю ночь. Вот только оставит свою «обновку», окружит её маглоотталкивающими чарами, чтоб папаша, не дай Мерлин, до него не добрался, захватит подарок для Лили — и обратно к Эвансам! Там уже, наверное, накрывают к ужину, и фарфоровый ангел лукаво и задумчиво смотрит с верхушки ёлки, и Петунья, вся в облаке ароматных запахов, заканчивает украшать рождественский пудинг, и Лили укладывает волосы костяным гребешком…

Северус даже не стал снова спускаться вниз — чтобы не проходить ещё раз мимо наполненной криками кухни, где, вместо пудинга или хотя бы черных ритуальных свечей, сегодня только два злых усталых человека да пустой грязный стол. Сев застегнул браслет и открыл скрипнувшее рассохшейся рамой окно. Всё равно никто не обратит внимания, как он там вышел, если они даже не заметили, как он вошёл. Чужой в собственном доме, отрезанный ломоть, он осторожно ступил на подоконник, подвинув в стороны драгоценные ракушки. Сильно пригнувшись, чтобы вписаться в низкий проём, ещё раз оглянулся на комнату, где прошло его детство, и, бесшумный и невидимый, сиганул в ночь.

Распахнутое окно осталось жалобно поскрипывать, выпуская жалкие крохи накопленного тепла.

- Вау, Сев… — только и смогла сказать Лили, когда крошечная деревянная фигурка в руках друга ожила и потянулась, выгнув гибкую кошачью спину.

Черная пантера величиной с палец по очереди размяла все лапки, собралась в комок и, как шарик чернильной ртути, перетекла-перекатилась к Лили на грудь, застыв там совершенно обычной, хоть и очень красивой брошкой. На белой расписной рубахе, которую Лили предпочла атласным платьям в качестве праздничного наряда, она смотрелась несколько чужеродно, хоть и интересно. На чёрной строгой мантии же должна была прижиться, как родная, излишне не выделяясь и при этом загадочно поблескивая полированным боком.

- Это африканское дерево миботу, оно помогает сосредоточиться, придаёт ясность мыслям и облегчает изучение менталистики, — представил подарок Сев — как обычно, с сугубо практической точки зрения.

- А… как её?.. Отстегнуть? — обеспокоилась другой стороной практического вопроса Лили, упорно именуя брошку одушевленным предметом.

- Проще простого: как снимешь рубашку, протяни к брошке руку чашечкой, она и перепрыгнет на ладонь. Потом точно так же пересадишь её на мантию или куда захочешь — и она не оторвётся, не отстегнется и не потеряется.

- Потрясающе, Сев! Неужели ты и это сам сделал?!

- Было б что делать, обычная трансфигурация, — засмущался парень, моментально полыхнув ушами.

Лили этого не увидела, так как уши были прикрыты давно переросшими плечи волосами, равно как и не узнала, что над брошкой Северус просидел почти десять дней — выкраивая каждую минуту и в очередной раз жертвуя сном.

Чурочка экзотического волшебного дерева досталась ему ещё в сентябре — вместе с заказом на не менее экзотическое зелье, повышающее мужскую силу. Деревяшку, как и ещё несколько редких ингредиентов, заказчик приложил (а аптекарь добросовестно переслал) явно в превышающем необходимое количестве — то ли опасался, что с первого раза сложное зелье может не удасться, то ли руководствовался соображением «чем больше, тем лучше». Конечно, он не предполагал (как и аптекарь), что вверяет своё достоинство желторотому третьекурснику, даже не сдавшему СОВы, но Сев справился с рецептом с первой попытки, а оставшийся кусочек редкого дерева, от которого в дело пошёл лишь десяток стружек (вопреки расхожему дилетантскому мнению, сила зелья, а, стало быть, и сила потенциального героя-любовника не увеличивалась пропорционально вгроханному в него ресурсу) приберег на будущее, как раз с намерением соорудить из него что-то для Лили.

В отличие от заказчика, Сев знал, что конголезский палисандр годен не только и не столько на всяческие любистоки и что основное его свойство — усиление концентрации, столь необходимой при занятии ментальными искусствами. Вот и будет подспорье для Лили, вечно жалующейся, что окклюменция с легиллименцией даются ей куда хуже, чем ему самому. Вот только что из этой деревяшки изобразить? Лилию — пОшло, да и не любит его подруга лилий. Фестрала — как память о невероятном прошлом Бельтайне? Ворона — как символ их общего факультета? Оба варианта были неплохи, и в обоих чего-то не хватало. Чего-то очень личного, интимного, тайного, только для неё…

После того, как взращенная ими внутри себя скорлупа разлетелась вдребезги в пустой и гулкой Выручай-комнате, вопросов больше не осталось. Это должна была быть только пантера — и никто больше. Она словно ждала момента, чтобы освободиться от сковывающего движения панциря — так легко, почти без усилий переродился бесформенный брусок в изящную статуэтку. А дальше — дело техники: отполировать, закрепить форму, усилить магический эффект… Пантера игриво жмурилась, иногда поддевая деревянной лапкой его выглаживающий шероховатости палец.

- Нет, Лилс, не надо! Я не могу её взять!

- Ещё как можешь! — лукаво улыбается Лили, совсем как фарфоровый ангел, но в голосе её звучит совершенно не ангельская настойчивость. — Особенно теперь, когда тебе есть на чем её слушать! У меня их две, а на этой, я знаю, как раз та песня, что нравится тебе больше других! Та самая!

Лили говорит, имея в виду ту самую песню из показанных ему воспоминаний, но она и не подозревает, насколько она Та самая, насколько душа его переворачивается всякий раз, как он слышит «Я люблю тебя больше всех, кого я встретил тем летом…». Он даже и не думал заполучить эту пластинку, эту песню в единоличное пользование — брать у Лили послушать, крутить её вместе — да, но владеть?!

И вот он держит картонный конверт, перевязанный лентой, и твердит «я не могу это взять», одновременно не в силах разжать вцепившиеся в него пальцы.

- Такую ведь здесь не найти, — убеждает он. — Пусть бы она была твоя, а я всегда могу попросить её у тебя, если захочу послушать.

- У меня в Хогвартсе не будет проигрывателя! — смеётся Лили, и этот смех тысячей золотисто-рыжих бубенчиков радостно катается по его душе. — Так что лучше я буду просить тебя её поставить, если захочу послушать! — и добавляет, искоса бросив на него быстрый взгляд, — Мне будет приятно просить тебя об этом.

И Сев сдаётся, тем более, что сдаться очень хочется, и пальцы на перевязанном лентой конверте слегка расслабляются, но тут же костенеют вновь, потому что Лили неуловимо быстрым, истинно кошачьим движением подаётся вперёд и мимолётно, почти неощутимо целует его возле уголка губ. Вроде бы — и ничего такого, это же в щёку, как друга, но вроде — и почти уже нет, на какие-то полдюйма «почти нет» — и остаётся гадать, промахнулась ли она, или так и было задумано? И, если промахнулась, то в какую сторону? И могла ли она, ловкая маленькая пантера, промахнуться?..

Спросить?! Немыслимо! Да и что спрашивать?! «Хотела ли ты поцеловать меня туда, куда поцеловала»?! Проще умереть вот прямо сейчас на месте! Но и не выяснив этого — стоишь тут и умираешь…

Но Лили смеётся, на лестнице раздаются шаги, мистер Эванс зовёт их к столу — и Севу некогда становится умирать, потому что внизу огоньки свечей, и гирлянда, и фарфоровый ангел, и Арчи, норовящий поохотиться на блестящую мишуру, и великолепный петуньин пудинг, и миссис Эванс удивляется, как он вырос, и Лили смеётся, смеётся…

____________________________

Примечание

Представьте их в другой одежде, а между руками дорисуйте пакет с пластинками — и вуаля)

https://postimg.cc/ZCVXzBXf