Сага о Сакши́. Книга 3. Последний удар сердца (гет)

Мальви сидела в гостиной небольшого домика в Восточном квартале. На следующий день после свадьбы жена первого генерала вошла в этот дом хозяйкой. В нём не было роскоши, не было пышного убранства. Он давно не знал женской заботы и ласки. И вообще его хозяева бывали здесь редко, потому что служба отнимала у обоих братьев почти всё время и они предпочитали оставаться на ночь в казармах. Сунь Чжао так и вообще опасался оставлять своего господина надолго.

Мальви была очень счастлива с мужем. По окончании его рабочего дня они гуляли по городу, заглядывая во все сколько-нибудь любопытные места. Сунь Чжао катал её на спине, пронзая облака и поднимая к звёздной выси. Он делал всё, чтобы общительная энергичная Лала не тосковала, отлично понимая, что может посвятить ей не так уж много времени, и коря себя за то, что не в состоянии отдать ей всего себя. Но такова уж служба в императорской армии. Таково положение третьего — после его величества и его законного преемника — лица государства.

Мальви его ничуть не винила, но жила с подспудным чувством скуки. Ей было некуда деть себя, нечем заняться. Подруг себе она так и не завела, потому что, хотя рядом были очень достойные драконицы, она знала, что ни одна не поймёт её так, как поняла бы Вилан. А для Мальви драконы были не очень-то понятны. Только Сунь Чжао с его поразительным прямодушием трудно было понять превратно.

В конце концов, Мальви придумала открыть своё заведение. Она приглядела в городе милое зданьице, но никак не могла решить, чему это заведение посвятить. Варить конфитюры? Делать изысканные десерты? Создавать дамские ароматы? Шить наряды? Рисовать портреты? Открыть травяную аптеку или цветочный магазин? Или, может быть, чайную? Продавать редкие специи? Она даже склонялась к созданию салона, но от одной мысли о собирающихся в таких местах модных сплетницах всё внутри переворачивалось от отвращения. Проходили дни и недели, а она всё медлила, не отваживаясь на решительный шаг.

В тот день Мальви сидела у себя в гостиной и дулась на Вилан. Какой прок оттого, что та лежит у себя в покоях, как бревно? Кому от этого благо? Бай Лин совсем спал с лица и выглядит как человек, которого уже ничто не держит на этом свете и всё в нём устремлено туда, за грань мира, он уже почти там, остался только шаг. Как призрак. Сунь Чжао не спускает с него глаз. Жу Лань не знает, куда деваться. Жу Юн вообще вздрагивает от каждого движения императора. Придворные жмутся по углам и закоулкам... Не с кем словом перемолвиться или поиграть в шахматы по вечерам... От привидений и то больше толку.

Мальви с досады топнула башмачком. И это действие стало толчком, пробудившим вспышку озарения... Вскочив на ноги, она бросилась во дворец.

Тоска. Страшная, раздирающая внутренности, собачья тоска. По голосу, по взгляду, по улыбке и запаху, по лёгким тёплым рукам... Когда каждая минута говорит о том, что её, Ви, нет. Он цеплялся за кусок льда в своей постели, вызывая в окружающих откровенный страх и неловкость. Пусть так. Пусть это ледяная скульптура. Пусть всё её тело промёрзло насквозь. Но это Ви. Пусть лежит. Он может смотреть на неё, говорить с ней, касаться её. Это гораздо больше, чем в подобных случаях есть у всех других.

Сунь Чжао со страхом смотрел, как император медленно сходит с ума от тоски и одиночества. Почти ничего не ест, совсем не спит, практически не интересуется состоянием государства. Только сидит возле своей императрицы. Он говорил, что она ещё жива. Жизнь едва теплится в ней. Генерал чувствовал, что тоже может только наблюдать. Как неприятно чувство бессилия!

Как легко воевать! Когда с победой войска въезжали в Ливэй, горожане осыпали их лепестками цветов, славословиями, к повелителю, его генералам и воинам каждый старался прикоснуться хотя бы кончиком пальца. Тех, кто положил конец террору императора ледяных драконов, чествовали как величайших героев. Но когда смерть входит в дом и там растекается почти погребальная тишина, её ничем не удержать и не отогнать.

Бай Лин ждал последнего удара сердца Вилан. Чтобы уйти с ней. Быть вместе в жизни и в смерти. Она обещала остаться с ним. Если она просто умрёт, он перестанет существовать тоже. Какое облегчение! А если... Куда бы она ни пошла потом, он пойдёт с ней. "Красный мак похож на бумажный фонарик. Он означает верность и преданность... Выбравший его идёт за своей любовью по всем дорогам, по пересечениям миров, и никакие двери, замки́ и решётки не могут удержать его душу. Это чувство не избыть ни бедам, ни радостям, ни само́й смерти, потому что дороги миров бесконечны, куда бы они ни вели, — даже в самый ад. Красный мак — это символ одной любви до конца всех времён...".

Бай Лин узнал, что́ ему дороже всего. Вилан стала единственным смыслом его существования. Если её не будет в этом мире, то и ему тут делать нечего: без Ви он навсегда останется один. Может быть, там, куда она пойдёт после, найдётся местечко и для него. Хотя бы издали видеть Ви, не приближаясь, если она так захочет, даже этого довольно. Последний удар её сердца оборвёт и его жизнь. Да разве это жизнь? Скорее бы кончилась эта му́ка.

Сунь Чжао всё-таки удалось растормошить своего государя известиями о том, что людские государства обеспокоены всё растущей военной и магической властью императора драконов и постоянно увеличивающимися территориями драконьей империи и что назревает бунт. По донесениям разведчиков, государи людей пытаются объединиться, чтобы объявить ему войну от лица всех людей.

Нехотя Бай Лин вернулся к управлению своей страной. Но, покончив с делами, тут же спешил обратно к Вилан. Кроме неё, в его душе больше никому и ничему не осталось места. Всё в нём жило ей одной. Постепенно всё, что касалось Вилан, обрело для него статус святыни. Он взглядывался в неподвижное лицо, гладил, перебирал, расчесывал волосы, прижимался лицом к холодной щеке или плечу, рассказывал, как прошёл день. И понимал всю тщетность своих усилий. Кому это всё нужно! Если бы его слёзы могли оживить её, она давно бы купалась в них.

Временами он кричал на неё, переходя к прямым угрозам в качестве меры воздействия и требуя, чтобы она ответила ему, — сейчас же, немедля, сию секунду:

— Ты, бессердечная! Не смей уходить без меня! Не смей оставлять одного! Ты слышишь, я знаю! Не смей, поняла?! Ты никогда в жизни от меня не освободишься!

В ответ сияли кристаллы льда. Будто насмешливая улыбка.

Сунь Чжао он напоминал ребёнка, который сердится на сломавшуюся игрушку, трясёт её, требуя, чтобы она вновь стала как новая, и не хочет понять, что она уже безнадёжно испорчена, что сломал её он сам. Маленький мальчик прижимал к себе любимую игрушку, не желая расстаться с ней даже на мгновение и не поддаваясь на уговоры взрослых, как будто это могло хоть что-нибудь изменить.

— Император так молод, ему нет и тридцати... — шептались придворные. — Может быть, всё ещё устроится. Конечно, когда умирает любимая жена, всё в тебе умирает с нею. Но жизнь всё равно продолжается. Он переживёт это и успокоится.

Часами вглядываясь в неподвижные, безжизненные черты лица, император влюблялся с каждым днём всё сильнее. И все сильнее разрывалось сердце от бессилия, от невозможности вернуть счастливые, как оказалось, дни. Теперь он прожил бы их совсем по-другому. С самого начала он носил бы ее на руках. Добивался бы ее любви. Исполнял любые её прихоти. Он был бы рядом, чтобы просто любить ее, не ожидая ничего взамен и в готовности отдать всё, что она попросит. Жизнь? Какая мелочь! Возьми! Как же это может быть, что уже слишком поздно? Как это может быть, что она уже не слышит и ничего не может ответить ему? Как может быть, что она всё-таки ушла от него, покинула, оставила навсегда?

Предать ее тело огню... Он мог бы. Достаточно выпустить струю пламени. Вот только он не хочет. Ведь она лежит такая живая и красивая... Почему раньше он не замечал, что она красива? Почему не считал её красивой? Почему всегда думал, что она так себе, могла быть и лучше? Как можно уничтожить вместилище ее духа? Куда она потом вернётся? Он не хочет нового тела для неё, он хочет только это тело видеть рядом с собой — всегда, каждый миг. Хотя бы так, как сейчас. Боги, разве можно любить ещё сильнее?

— Не уходи... Не уходи от меня! Что же это такое — ни жить, ни умереть не могу... Вернись домой! Избегай меня, ненавидь, молчи... Только вернись. Вернись...

Однако, как бы ни разрывалось сердце от неутолимой тоски, Бай Лин неукоснительно следил с помощью серебряных ящериц за старшим братом. Какими бы ни были его чувства к угасающей жене, всё ещё оставались по-настоящему важные вопросы, и он не намерен был сдавать позиции.

Бай Лин даже на секунду не верил в искренность желания Жу Юна скрыть свою принадлежность к роду Сакши. Подозрительное благородство. Сам он, окажись в положении Жу Юна, шепнул бы пару слов в нужное время в нужном месте, и сплетня была бы обеспечена, а это как раз то, что нужно, чтобы посеять если не раздор, то хотя бы смуту и привлечь к себе внимание. Так почему же Жу Юн настаивает на полной секретности? Почему добровольно уходит в тень? Что это — безоговорочное преклонение, наивное прекраснодушие или хитроумная уловка?

Сунь Чжао, теряясь от собственной смелости, обмолвился, что, мол, это не только брат, но и политический соперник и другой государь просто убил бы его в тёмном закоулке. Бай Лин обдумал этот вопрос. Да, к примеру, Ло Фэн так бы и поступил. Прежде он и сам считал себя таким же. Но Вилан была о нём другого мнения, и её мнение было ему дорого. Тем не менее, он по-прежнему не знал, как поступить с этим братом правильно. К нему продолжали стекаться донесения, подтверждающие достоверность происхождения Жу Юна. Однако кому не известно, что часто всё бывает не так, как кажется.

Бай Лин, сидя в приемном зале, обдумывал эту дилемму, когда туда, не дожидаясь доклада слуги, вбежала Мальви и, не обращая внимания на устремлённый на неё недовольный взгляд повелителя драконов, прямо с порога выложила:

— Не знаю, поможет ли это тебе чем-нибудь... Сильфы — сноходцы. Они могут ходить по чужим снам, и Вилан это тоже умеет. Но если они могут ходить по снам других, может, и в их сны можно заглянуть?

— Ты хочешь сказать... — едва успев ухватить её мысль за хвост, Бай Лин поднялся на ноги.

— Да! Во всяком случае, попробовать стоит. Хуже всё равно не будет.

Он сразу поспешил к Вилан. Мальви, Мальви... Не совсем бесполезная. Её догадка давала хоть какую-то надежду, которой у него давным-давно не было. Жизнь без надежды — всё равно что вечно хмурое зимнее небо, которое стирает самую память о солнечном свете. Сердце, торопливое и слишком доверчивое, подпрыгивало радостным воробьём.

Бай Лин лёг рядом с Вилан, посмотрел долгим терпеливым взглядом, бережно взял её руку в свою. В конце концов, вся его жизнь — бесконечные потери и ожидание. Если ничего не выйдет, что ж. Но если Мальви права...

— Мы скоро свидимся, любимая. Я уже иду.

Закрывая глаза, Бай Лин чувствовал, как погружается куда-то очень глубоко и одновременно что-то внутри взмывает над телом, устремляясь в неведомое. Его окружило что-то тёмное, вязкое, тягучее, похожее на смолу. Сопротивление казалось бессмысленным. Всё равно что бороться с сонливостью. Разве не в пространство сна он хотел попасть? Нет, не в пространство сна. Туда, где сейчас душа Вилан. Если его душа найдёт её душу, быть может, вместе они смогут вызволить её из западни Ло Фэна. И тогда всё снова будет как прежде. Нет, намного лучше.

Место, где он очутился, оказалось странным. Бай Лин стоял посреди коридора, затопленного синим полумраком. Сверху, с потолка, спускалась толстенная наледь, делавшая коридор ещё более узким. Было так холодно, что дыхание превращалось в пар.

Тут не было ни души и отчего-то создавалось впечатление, что коридор этот проходит по дну моря, а наверху — огромная толща воды. Ход вёл и влево, и вправо, и не было никакой разницы, куда идти. Поразмыслив пару мгновений, Бай Лин решительно двинулся вправо. Наверное, стоило подать голос, позвать Вилан. Вдруг она где-нибудь недалеко. Может, блуждает в нескольких шагах и не может выбраться. Однако он раздумал. Мало ли, кто ещё тут шляется. К чему обнаруживать себя!

Под сапогами хрустел иней: похоже, прежде пол был затоплен водой, которая потом замёрзла. Иглы инея тускло поблескивали в полутьме. Поразительно тоскливое место.

Бай Лин шагал вперёд и вперёд с полчаса. Другого охватило бы отчаяние, но его утешала мысль, что куда-то же он попал и где-то здесь должна находиться Вилан. И, по логике вещей, каждый шаг приближает их встречу.

Коридор свернул под прямым углом один раз, другой, третий, потом привёл к залу, затопленному "подводным" сумраком. В зале не было ничего, кроме пола, стен и потолка. Чем дальше он двигался, тем больше оледеневал коридор. Идти вскоре стало трудно. Неужели Вилан проходила этими коридорами? Как, должно быть, уныло она себя чувствовала!

Тёмный лабиринт тянулся и тянулся, змеясь и петляя. Бай Лин быстро шёл, не позволяя себе останавливаться, не давая возможности ни малейшему сомнению замедлить его продвижение. Через час впереди мелькнул какой-то просвет. Бай Лин обернулся, прикидывая длину пройденного пути, и обнаружил прямо позади себя ледяную стену. Назад дороги не было, чем бы ни была эта похожая на лёд стена, она следовала за ним, точно живое разумное существо.

Бай Лин хотел попробовать ради эксперимента растопить эту стену своим Пламенем, но передумал. Вдруг это каким-то образом навредило бы Вилан? Впереди ему послышался какой-то звук, и, сорвавшись на бег, он бросился туда. Впрочем, оказалось, что звук не был издаваем живым существом. Он чуть не попал между ледяных пик, вылетевших из стен. Будь реакция Сакши немного медленнее, его пронзило бы насквозь.

Лабиринт с ловушками. Бай Лин усмехнулся. Если бы не потолок, он бы попросту взлетел и по воздуху добрался до нужного места. Чей извращённый ум забросил сюда Ви? И здесь ли она, на самом деле? Цела ли?

Ловушки не были хитроумными. Это было бы даже обидно, будь у него на это время.

Просвет становился всё более явственным. Он манил к себе обещанием облегчения и освобождения от давящих пут бесконечного коридора. И тем важнее было сохранять трезвую голову, не спешить, чтобы не ошибиться.

Наконец коридор вывел его в большую квадратную комнату, в которой не было ничего, кроме массивной каменной чаши в полу, в которой мерцала и волновалась вода болотно-зеленого цвета с поблескивающими и танцующими в невесомости крохотными золотыми искрами.

Присев на край чаши, Бай Лин заглянул в неё и увидел сперва только своё отражение. На первый взгляд, тут не было ничего интересного. Вообще тут не было ничего. Однако через несколько мгновений сквозь воды проступила картина, вызвавшая в нём возмущение и гнев. Там, на поверхности, тонкой, как волосок, и недосягаемой, была Вилан. И рядом с ней был наследный принц альвов Дар. Он держал её за руки и что-то шептал, и на её лице было выражение такой безмятежной радости, что у Бай Лина защемило сердце. Там, в водной грёзе, она была женой Дара, крон-принцессой, будущей королевой. Она никогда не встречала Бай Лина и даже не подозревала о его существовании. Вилан была частью её светлого мирка, закрытого от любого вмешательства извне. А у него не было ни единой возможности повстречаться с ней. Они не знали друг о друге и не нуждались в этом. "Пока я жив, этому не бывать!" — решил Бай Лин, чувствуя, как внутри из его глубин поднимается давняя ненависть к сопернику.

Пока он жив... Пока она жива... Там она жива. В Зелёные Холмы невозможно проникнуть против воли их обитателей. А это значит, что там она в безопасности. Никакой Су Лу не смог бы добраться до Вилан и выманить её, чтобы передать Ло Фэну. В своей стране она была бы цела и невредима. Так ли уж важно, что цена за её жизнь и счастье — его одиночество? Так ли важно, с кем она, если та́м ей ничто не грозит? Если у неё другая жизнь, то, с ним или без него, но она должна прожить свою жизнь счастливо. Бай Лин понял, что наконец повзрослел настолько, что ради Вилан смог бы отступить, уйти в тень, сойти с её дороги.

Виде́ние пошло рябью и исчезло. На его месте появилось другое. В нём главным лицом был он сам. Бай Лин увидел другую версию своей жизни. Он отказался жениться на сильфиде и сумел сбежать из дворца ЦзеЛю. После встречи с Сунь Чжао он восстановил свою суть и добрался до Юшэнга, где взошел на престол своих предков, не обременённый особой моралью и порядочностью. Он наводил порядок безжалостно, руководствуясь только личной выгодой или настроением.

Прекрасный, как самый совершенный клинок, неотвратимый, как смерть, идеальный во всём скоплении своих пороков, он не вызывал ни в ком искренней любви и уважения, только преклонение перед сильнейшим и откровенный ужас.

Бай Лин в зеркале без колебаний присягнул на верность Ло Фэну, с лёгкостью вошёл в доверие, а затем нанёс молниеносный удар в спину, сверг своего господина и занял его место. А вскоре у его ног лежал весь Альтарион.

Он отыскал Вилан и взял за себя замуж. Не потому что полюбил. Этому сердцу ни любовь, ни сочувствие не были ведомы и нужны. Он рассудил, что брак с представительницей сильфов — одной из древнейших рас планеты — выгоден. И женился на Вилан, потому что однажды её уже предлагали ему, так зачем трудиться выбирать другую невесту? Он сделал её императрицей. Однако, презрев все её женские чувства, не отказал себе в удовольствии обзавестись обширным гаремом. Сотни редчайших красавиц окружали молодого императора, не слишком стесняясь присутствия её величества. Впрочем, Вилан была всего лишь актрисой, бестрепетно исполняющей чужую роль и смирившейся с ней.

— Ты счастлива? — снисходительно-ласково улыбаясь, глумливо спрашивал порой Бай Лин голосом, исполненным насмешливой нежности, и его красивые глаза источали ложный, обманчивый свет. Свет без тепла.

— Да, мой повелитель, — отвечала она.

И это был самый лживый ответ на свете. Потому что Вилан знала, что её счастье его ничуть не интересует...

Бай Лин поднялся на ноги. Отражение зарябилось и растаяло. Его передёрнуло. Так вполне могло быть, но, по счастью, не стало. Если долго бить по одному и тому же месту, оно рано или поздно перестает чувствовать. Однажды Линь Чао перегнул бы палку, и Бай Лин попросту отказался бы от всех эмоций разом, чтобы не испытывать больше никогда боли и унижения. А отказавшись от эмоций, сам стал бы бездушным выродком, глухим к чужим страданиям.

Зачем появились эти виде́ния? Что он должен понять? Если этому уже не суждено сбыться, для чего возникают эти иллюзии?

Бай Лин быстрым шагом направился вперёд, и через какое-то время ему пришло в голову, что связавшее его и Вилан заклинание "Одна жизнь на двоих" должно вывести к ней. Эта мысль вырисовалась из смутного ощущения, которое повело, потащило вперёд. Он бежал по бесконечному коридору, задыхаясь от нетерпения и тревоги, сердце было не на месте.

Ход оборвался неожиданно. Бай Лин не заметил, как под ним образовалась пустота, а его самого окружили облака. Внизу расстилался какой-то город. Его крыши, коричневато-чёрные, изогнутые и заострённые, лежали под его ногами подобно выступившим из земли корням деревьев. Змеившиеся улицы были укрыты снегом, на деревьях серебрился иней. Над городом раскинулось небо, жемчужно-серое, с проступающими сквозь облака золотисто-жёлтыми отсветами.

Бай Лин не падал. Он умел летать силой своей магической энергии даже в человеческой облике. Далеко впереди, на одной из бесчисленных крыш, он разглядел чью-то фигуру. Некто стоял, устремив взгляд в вечереющее небо.

Преодолевая расстояние между незнакомцем и собой, Бай Лин оглядывался. Город казался совершенно безлюдным: ни случайных прохожих, ни играющих детей, ни бродячих собак. Улицы, дома, деревья... Пустота. Тишина. Безмолвие. И был... кто-то. Ветер развевал его одежду и волосы. Её.

Бай Лин вздрогнул. В лучах вечернего солнца силуэт вырисовывался каменной статуей. Смерть, что ли, явилась за ним, наконец? Во всяком случае, он совершенно точно мог сказать, что это женщина, она казалась знакомой и одновременно чужой. И эта женщина... На мгновение ему подумалось, что, возможно, он видит перед собой мать. Но только на мгновение. Подлетая, он увидел, как чёрные со спины локоны, подхваченные случайным дуновением ветерка, окрасились в цвет пламени.

Он опустился на конёк на дальнем конце крыши.

— Вилан! — голос прозвучал резко, обличающе, недовольно. Столько ждал этой встречи, её возвращения, а отыскав, ощутил секундное раздражение и обиду. Впрочем, они тут же рассеялись, уступив место совсем другим чувствам.

Она обернулась, очевидно, никак не ожидая чьего бы то ни было появления. В её движении проскользнуло замешательство, сменившееся тихой радостью, засветившейся в глазах.

— А-Лин... Ты!.. Здесь...

Пройдя скорым шагом два десятка разделявших их метров, Бай Лин обхватил её за плечи, крепко-крепко, прижался щекой к её щеке. Нашлась! Отыскалась! Наконец умолкли безумные крики сердца, утихло чувство сиротской бесприютной тоски.

— Тебя не было так давно...

— Неужели и ты?..

— Я искал тебя. Прости. Я такое с тобой сотворил!

— Я не сержусь, — Вилан вздохнула. Случилось то, чего она опасалась больше всего: Бай Лин изводит себя самоедством. — Ты вряд ли мог воспринимать те события по-другому.

— Я должен был верить тебе!

— Не вини себя. Это нам не поможет.

— Как ты сюда попала? Что ты здесь делаешь? Как тебя вытащить отсюда? Как вернуть обратно?

Бай Лин отстранился только за тем, чтобы заглянуть в её глаза. Вилан невесело пожала плечами.

— Никак. Видишь солнце?

Бай Лин перевёл взгляд на небо и, к своему удивлению, увидел, что оно, огромное и бледно-золотое, занимает чуть ли не треть обзора. Как можно было прежде его не заметить?

— Когда оно сядет, сердце остановится.

— Ни за что. Ви, я не позволю тебе умереть! И думать забудь!

— А-Лин, я не говорила тебе... Этому телу больше полутора тысяч лет. Оставь его, оно уже не оживёт. Как старое платье.

— Ты умрёшь...

— Это неизбежно.

— Тогда я умру с тобой. Мы оба перестанем существовать.

— Как это?

— Мы связаны заклинанием "Одна жизнь на двоих", оно оборвёт наши жизни разом.

— Нет! — ужаснулась Вилан. — Тебе нельзя! Я уйду одна, не спорь! Мой путь ещё долог. А ты должен остаться.

— Я пойду с тобой.

— Нет.

Император почувствовал, как похолодело сердце, как почти подогнулись колени, из-под ресниц снова потекли холодные слезы — их было слишком много в последние месяцы. Он сжал пальцы, стараясь удержать её рядом, не отпустить, не дать исчезнуть. Обиды больше не было. Только чувство смертельного опустошения.

— Так торопишься убежать от меня? — горько спросил он. — Снова уходишь... Снова покидаешь... А я? Как жить мне без тебя?

Она промолчала.

— Что мне сделать, чтобы ты любила меня? Что сделать, чтобы осталась со мной?

— Просто позво́лить мне любить тебя. Позволить себе́ любить. Любить, не испепеляя се́рдца. Любить, не разрывая жилы. Любить, не закрывая глаз. Любить, разжав руки. Любить, не сбегая.

— Ви...

Вилан протянула руку и ласково погладила его по прохладной бледной щеке, стирая слезинку, обвила руками его шею, заглянула в глаза.

— Я — дух. Мы не умираем совсе́м. Это тело уже не может вернуться к жизни. Отнеси его в усыпальницу и похорони. Или сожги. Не печалься. Я смогу нарастить новое. Только на это потребуется время.

Бай Лин растерянно перевёл взгляд на Вилан, она выглядела по-настоящему живой. Но неужто это только сгусток энергии? Как проститься с её телом? Вдруг у неё не выйдет найти себе новое воплощение? Или она обманывает, чтобы отделаться от него?

Вилан с улыбкой вглядывалась в лицо мужа, наблюдая его смятение и почти читая его мысли.

— Я вернусь сама. Дай мне сделать то, что могу сделать только я. Успокойся. Не мучай ни себя, ни меня. Это не конец.

— Не сдавайся, Ви!

— И ты не сдавайся. Твоя смерть — это побег. Разорви связь. Жди меня на этой стороне. Я вернусь. Ведь я всегда возвращаюсь.

— Обещаешь?

— Обещаю. Ещё не всё потеряно. Это моё сражение, и оно не проиграно. Но и ты обещай мне...

— Что?

— Обещай, что будешь жить дальше. Обещай, что не упадёшь духом. Обещай, что дождёшься меня.

— Буду ждать тебя до конца времён. Обещаю.

— Верю.

— Ви... Я не хочу расставаться. Что мне там делать!

— Скажи... Ты сделал всё, что мог, для своего народа?

Бай Лин долго молчал. О каком народе она говорит, когда речь о них двоих? Он дал своему народу, своей стране замену себе. Испытанного в боях воина. Того, кто не даст в обиду родину. В конце концов, есть ещё один Сакши. Разберутся. Там всё в порядке. Незаменимых нет. У него самого никогда ничего не было, а когда появилась родная душа, как будто приоткрылась дверь в счастливый край и сразу захлопнулась, поманила и оставила томительно-недосягаемые моменты в прошлом. Как возвратиться обратно одному? Что он может дать своему народу, когда внутри пусто и темно?

— Послушай меня, послушай... Я думал, что буду счастлив, добившись превосходства, победы, власти над теми, перед кем был вынужден склонять голову и терпеть напрасные обиды и унижения. Я думал, что моя судьба — править своим народом и направлять его жизнь в лучшую сторону. Я думал, что всё, что мне нужно, — это трон, роскошь и любовь тысяч и тысяч. Но это был только путь к тебе. И во всём этом нет смысла, если нет тебя.

— Ты любишь меня, потому что я была добра к тебе и освободила из плена. А скольких освободил ты? Сотни тысяч. И они любят тебя. И точно так же не хотят отпускать. Ты для них — всё. Их вождь. Их оплот, единство и надежда. Их сила. Их знамя. Для тебя они — момент из жизни, а для них в тебе — вся жизнь. Оставить их — значит сбежать. Предать их доверие. Бросить. Ни один полководец не имеет на это права.

Бай Лин, переплетаясь с ней пальцами, был не в силах оторвать взгляда. Эта Вилан была такой, какой он знал её, — любимой, близкой. Его кровью. Его плотью. Его силой и его слабостью. Она сильная. Сильнее и твёрже его. Она смогла бы смириться с его смертью и жить дальше. Он тоже мог бы. Однако смириться — значит наполовину уже позабыть. Смирение — это когда открытая рана заросла и стала шрамом. Но разве есть выход?

Он вздохнул. Жизнь правителя — это удел невосполнимых потерь. Так ли уж удивительно, что разгулом и бесчинствами всесильные властители пытаются заглушить боль расставаний, утрат и лишений? Но сердце неподкупно, его не удовлетворяют ложные утешения. И боль не утихает, и голос души со временем становится всё тише, а эго захватывает власть. Есть ли во всём этом хоть капля смысла? Если бы знать это раньше...

— Я узна́ю тебя?

— Конечно.

Обнявшись они сидели на крыше, провожая неотвратимо двигающееся к краю земли солнце. Ещё немного времени вдвоём. Час или два. Такая малость. Горло перехватывает, сжимает от мысли о предстоящей разлуке. Как разжать судорожные объятия, когда им бы проводить вместе счастливые годы и столетия? От поцелуев в душе остаются шрамы, нежность взглядов и слов разъедает, как яд, прикосновения причиняют страдание. Но эта малость всё же лучше, чем совсем ничего. Обещания друг другу похожи на лепестки яблоневого цвета на ветру.

— Прошу тебя, будь добрее к Мальви. Она, как и я, искренне беспокоится и заботится о тебе.

— Ладно!

В последних лучах закатного солнца Бай Лин разорвал связь. Они растаяли, оставив в руках друг друга пустоту. Над опустевшим городом, как звук колокола, прогремел последний удар сердца.