Не всем королькам петь (джен)

Огромный невольничий рынок Измира поражает Айгуль соседством радости и боли. И если горечь в основном мелькает в глазах рабов, то счастье испытывают и продавцы, и покупатели, и живой товар. За время утомительного путешествия Айгуль поняла, что судьба невольницы зависит от одного Аллаха: счастливого случая, который он пошлет, и от той красоты, которой он же и наделил. Чем красивее рабыня, тем больше на нее спрос и тем меньше вероятности, что она отправится на грязные работы.

Сперва татарские торговцы хотели продать ее хану, но тот, едва взглянув на девушку, сделал странный взмах рукой — и путь Айгуль продолжился. Дни на каике она почти не помнит: они прошли в темном, грязном, вонючем трюме, под качку волн и крики чаек. Она обхватывала себя руками, зажмуривалась и вспоминала родной аул, уютную саклю, сердитых корольков, проказливых братьев и снисходительно-добрую улыбку отца. Она просила Аллаха, чтобы в беспокойном, тревожном сне он послал ей образы любимой земли. Она тосковала до боли в груди, но не роптала: Аллах — велик, Аллах ее не оставит.

Стоило Айгуль ступить на чужую землю, как ее ослепило солнце, отражавшееся в бирюзовой воде, оглушил шум повозок, голосов и раскладываемого товара, крик экзотических птиц в огромных клетках. Никогда прежде Айгуль не видела такого оживленного, суетящегося города, где каждый занят чем-то важным.

Прежде чем выставить товар на продажу, невольниц привели в порядок: расплели тяжелые косы, расчесали их, одели в белые одежды, легко снимаемые при необходимости, велели ополоснуть зубы и умыться. Айгуль — не единственная адыгэ среди невольниц: вместе с ней продается и другая, не менее красивая девушка на год или два моложе нее. Она пытается с ней заговорить, но та отворачивается, заламывает руки, принимается рыдать от звуков знакомой речи и всячески отказывается вымолвить и слово. Только однажды она на выдохе произносит: "Кунчук" — и прячет лицо в ладонях.

Айгуль мгновенно понимает, что девушку похитили накануне помолвки или даже готовящейся свадьбы. Бедняжка! Ей хочется ее обнять, поцеловать, утешить, но девушка отрешенно отодвигается в дальний угол и скрывает рыдания за плотной вуалью накидки.

Айгуль же, сидя на протертом тюфяке, с затаенной тоской вспоминает загорелое молодое лицо горца, его фигуру в черном бешмете, полную сил, задора и храбрости. Мать в тот весенний день отослала ее набрать воды у горного звонкого ручья, а Ибрагим спустился напоить лошадь.

Никто из них долго не осмеливался нарушить сладкий звук журчания воды и фырканья вороного коня. И только когда Айгуль уже наполнила бадью, Ибрагим приложил руку к сердцу, поклонился и предложил свою помощь — донести бадью наверх, к сакле.

Встреча их случилась совсем незадолго до того утра, как мать вынуждена была отдать ее за десять серебряников.

После Айгуль частенько задавала себе простенький вопрос, помогая матери ухаживать за домом: влюбилась ли она тогда, у ручья, в Ибрагима? Как сердце узнает, что вот он — судьбинушка твоя на веки вечные? Хорош, красив — а нутро, а душа у него так же красивы? Как узнать? Теперь ведь и не узнаешь — в гареме разве есть любовь, да настоящая? Нет, фантазии все да джиннов уловки.

...Перед многочисленными покупателями Айгуль стоит гордо, дрожа, как норовистая черкесская лошадь, храбро выдерживая пытливые, похотливые, восхищенные и заинтересованные взгляды.

Один из мужчин осматривает ее с пристрастием и бесцеремонностью, в чем-то горячо убеждая усатого татарина, попеременно указывая то на Айгуль, то на привязанных неподалеку темно-гнедых черкесских кобыл. Татарин краснеет, возмущается, машет руками, и раздосадованный покупатель, яростно сплюнув, в конце концов уходит.

— За бесценок хотят превосходный товар, за бесценок, — бормочет татарин, поправляя на Айгуль сбившееся от грубых прикосновений платье. — Ничего, девочка, мы тебя задорого продадим, уж я-то в невольницах толк знаю, еще ни разу не продешевил.

И татарин сдерживает слово: на следующий день Айгуль покупают во дворец Топкапы. Покупателя она не видит, только его фигура мелькает возле лачуги, где содержатся пленницы. Щедро звенят невидимые монеты.

— Султаншей станешь, так помни, кто тебя сюда доставил. — Татарин от удовольствия даже наглаживает темные усы, укутывая голову Айгуль в шелковый платок, так что на воле остаются лишь глаза. — Ну, храни тебя Аллах, голубка! Прощай навек!

Дворец Топкапы вырастает перед изумленной Айгуль кружевом из камня. Великолепие внутреннего убранства лишает ее дара речи и заставляет невольно проникнуться уважением к величию османского султана, но не способно изгнать из ее сердца любовь к своей далекой маленькой сакле, стоящей на склоне холма.

— Махидевран-султан тоже черкешенкой была, — торжественно произносит встретивший ее мужчина. Голос у него высокий, как будто женский. — Ты не бойся, я провожу тебя в гарем. Меня зовут Газафар-ага, я евнух.

К вечеру Айгуль уже немного осваивается, к своей радости встретив одну из девушек из соседнего аула, Гульнару: они виделись лишь однажды, очень-очень давно, на зимней татарской ярмарке. Ее украли во время очередного набега и привезли сюда, прямиком в Топкапы.

Гульнара охотно и бойко рассказывает ей об устройстве гарема, и, к своему удивлению, Айгуль узнает, что никто не заставит ее немедленно проводить ночь с султаном, напротив, хальвет — высшая награда наложницы, и заслужить его невероятно сложно. Во дворце сотня умелых и опытных наложниц, и каждая старается обойти соперницу в борьбе за внимание падишаха, когда тот навещает свой гарем. И самое удивительное, что в тот гарем еще предстоит попасть.

— Может статься, что ты никогда повелителя и не увидишь. — Гульнара протягивает ей шербет. — Кроме того, калфа может присмотреть тебя и для шехзаде, их сейчас трое, все они — уже мужчины. Но с шехзаде несчастья случаются, понесешь — так вырвут из тебя дитя, а после рискуешь и не выжить, убереги Аллах. Я уже каких только ужасов не насмотрелась... И все-таки безопаснее нашего дворца нет места на земле, ежели ни с кем не ссориться, то живи, работай, пой, ешь лукум, играй на уде или дудуке, колокольчиках. Иногда нас выпускают в сады — бесподобные, прекрасные, цветущие круглый год райские кущи... Что печалишься?

— Гляжу на тебя и гадаю: давно ты родной дом позабыла? Наши горы и долины, где пахнет свежей травой, где ветер крутит юбку и подымает косы? Бродят овцы, вороные жеребцы сражаются за кобылу. Неужели ты променяла аул на благовония, и лукум, и музыку? Гульнара, неужели и я променяю? О, Аллахом клянусь, я никогда!...

Гульнара сердито прикрикивает, топая ножкой, обутой в сафьяновую туфлю:

— Ты имя Аллаха не пятнай своими клятвами! Что аул? Что свобода? Отец частенько поколачивал меня, мстил, что я у матери так уродилась, что больше невозможно ей иметь детей... За кунака своего выдать хотел поскорее, как только я второй корсет сменила. Ты бы видела того кунака: в летах уже, суровый, седой весь да слова доброго ни разу не сказал. Когда меня украли, я сперва от страха плакала, потом, как здесь оказалась, уже от счастья рыдала. Ешь, ешь, Айгуль, да не печалься, здесь хорошо. Великий султан наш повелитель, мы все его почитаем.

Дни начинают тянуться пестрой вереницей: с утра до вечера Айгуль и еще несколько прибывших одновременно с ней девушек постигают все трудности турецкого языка, учатся петь и играть на музыкальных инструментах, танцевать. Перед Айгуль открывается целый необычный мир, и он нравится ей, когда она забывает, что этот мир запечатан в стенах султанского дворца.

Сквозь приоткрытые кружевные ставни из светлого дерева доносятся насмешливые "фьюить!", болезненным эхо отзывающиеся в сердце, и Айгуль поднимает голову, отрываясь от дел.

Что такое свобода? Ветер свободен, как солнце и вода: их можно только заточить в хитроумную ловушку, но нельзя подкупить. Что такое человеческая свобода? И нужна ли она человеку? Вот Гульнаре — не нужна, она здесь счастлива... Сладости да музыка затмили прошлую жизнь. А Айгуль все вспоминает свои горы — и Ибрагима у ручья... Была бы она счастлива с ним? Или это нашептывания джинна?

— Фьюить! — пропевает Айгуль тихонечко и потом чуточку громче. — Фьюить!

— Тихо! — повышает голос калфа, вышивающая полотно для валиде-султан. — Что это ты делаешь, рабыня? Сейчас не занятие музыкой, а урок Корана. Будешь петь, когда тебе велят, а не то язык отрежут.

Айгуль мерещится, что за апельсиновыми деревьями мелькает чья-то мужская фигура.