Узы крови (джен)

Тисовая улица, дом номер четыре. Обычный дом на обычной улице, сейчас тонущий в липкой, удушающей духоте позднего июля. Ночь была беззвездной и тяжелой, словно мир затаил дыхание перед грозой, которая никак не могла разразиться. Свет уличных фонарей, тусклый и болезненно-желтый, с трудом сочился сквозь плотно задернутые занавески в маленькой спальне на втором этаже, отбрасывая вытянутые, искаженные тени на облупившиеся обои с тошнотворным цветочным узором. Воздух был спертым, пах пылью и летней скукой.

Гарри Поттер сидел на краю узкой, скрипучей кровати. Ему скоро четырнадцать. Лето после третьего курса тянулось бесконечно, как и каждое лето в этом доме. В руках он стискивал единственное сокровище, пережившее годы под половицей — старую, потрепанную фотографию родителей. Джеймс и Лили Поттер улыбались ему с выцветшей бумаги, застывшие в моменте счастья, которого он никогда не знал. Но их глаза… в них сейчас, в этой душной тишине, ему чудилась не улыбка, а далекая печаль, знание о том, что тепло их объятий он никогда не почувствует. Пальцы Гарри нервно подрагивали, сминая уголок снимка. Третья ночь без сна. Стоило закрыть глаза, как темнота оживала: ослепительная зеленая вспышка, отчаянный крик матери, которого он не должен был помнить, но помнил, и холодный, высокий смех, лишенный всего человеческого, эхом отдававшийся в черепе. Смех Лорда Волдеморта. Он вернулся, пусть и не в полной силе, но он был там, ждал своего часа. И этот страх был реален, куда реальнее паутины в углах.

Тишина в доме была почти осязаемой — густой, давящей, обволакивающей. Дядя Вернон и тетя Петуния укатили на какой-то званый ужин к своим таким же пресным соседям, оставив Гарри одного — лучшее, на что он мог рассчитывать в этом доме. Дадли, его кузен, воплощение всего, что Гарри презирал, сбежал к своей банде громил, оглушительно хлопнув входной дверью так, что стекла в окнах задрожали. Гарри ненавидел эту пустоту. Она была кривым зеркалом, отражавшим его собственное удушающее одиночество, его страх перед будущим, его бессилие изменить прошлое. Он скользнул взглядом по видавшему виды комоду, где под грудой старых учебников лежала его волшебная палочка — остролист и перо феникса. Но рука не потянулась к ней. Какой толк? Палочка могла зажигать свет, открывать замки, даже сражаться с дементорами, но она не могла прогнать тени, что грызли его изнутри, не могла вернуть родителей. Он снова уставился на снимок, губы беззвучно шепнули вопрос, который он задавал себе тысячи раз: «Почему? Почему я выжил, а вы — нет?»

Именно в этот момент воздух в комнате изменился. Не просто похолодало — он *сгустился*, стал плотным, тяжелым, завибрировал, как струна. Давление ударило по ушам. Гарри резко поднял голову, инстинктивно сжимая палочку, которой все же коснулся секунду назад. Это было не просто предчувствие, не летняя гроза. Это было *неправильно*. Запахло озоном, как после удара молнии, но к нему примешивался другой, металлический, солоноватый запах… запах свежей крови. И ледяной холод, что шел не снаружи, а рождался прямо в центре комнаты. Стены едва слышно застонали, словно сам дом корчился от вторжения чего-то чужеродного.

Гарри успел только судорожно вдохнуть этот странный, тревожный воздух. Выдохнуть он не успел.

С потолка, разрывая невидимую ткань реальности с треском рвущегося пергамента и коротким, ослепительным всполохом нездорового сине-черного света, на него рухнуло тело. Тяжелое, обмякшее, оно сбило его с кровати на пол с такой силой, что у него перехватило дыхание. Фотография вылетела из ослабевших пальцев. Старая кровать жалобно взвизгнула под двойным весом. Гарри сильно ударился локтем и затылком о пыльные доски, перед глазами заплясали искры боли и шока.

Над ним, придавив его к полу, навалившись всем весом, оказалась женщина. Длинные, невероятно белые волосы, спутанные, слипшиеся от грязи и чего-то темного, липкого — крови, — упали ему на лицо, заслоняя свет. Она пахла холодом, кровью и чем-то еще… чем-то чужим, как гроза и сталь. Ее глаза распахнулись — и он утонул в их синеве. Глубокие, как зимнее море, они горели нечеловеческой смесью ярости, боли и загнанного в угол ужаса. На ее плече, там, где синяя ткань туники была разорвана и пропитана кровью, темнела странная, пульсирующая черным светом спиралевидная отметина, похожая на незаживающий ожог или клеймо.

Ее пальцы — холодные, как лед, но с неестественной силой — впились в его плечи, ногти царапали кожу сквозь тонкую ткань старой футболки Дадли. Она была тяжелее, чем казалась на вид, ее тело сотрясала крупная дрожь — не от холода, а от напряжения и боли. Дыхание вырывалось из ее губ короткими, хриплыми, рваными всхлипами, как у зверя, попавшего в капкан. Гарри инстинктивно дернулся, пытаясь вырваться, глотнуть воздуха, но она с рычанием придавила его коленом к груди, вышибая остатки кислорода из легких. Ее голос, резкий, властный, хоть и ослабленный, прорезал тишину комнаты, как удар кнута:

— Где я?! Кто ты такой?! Говори, щенок, или я вырву твое сердце!

Гарри замер, сердце колотилось в ребра, как пойманная птица. Ее глаза — пронзительные, умные, но сейчас затуманенные агонией — буравили его, требуя немедленного ответа. Он видел в них не только гнев, но и страх — животный, первобытный страх, такой же острый и холодный, как тот, что жил в нем самом после встречи с дементорами. Ее одежда — остатки того, что когда-то было дорогим синим плащом, теперь изорванным и прожженным в нескольких местах, простая, но качественная туника, разорванная на боку и залитая кровью — все говорило о битве, о насилии, о чем-то настолько чуждом этому сонному пригороду, что разум отказывался верить. Кровь капала с ее рассеченного виска на его щеку — горячая и липкая. Он наконец смог выдавить из себя слова, заикаясь:

— Я… я Гарри… Гарри Поттер. — Голос сорвался, дрожа от шока и нехватки воздуха. — Кто… кто ты? Что… что ты здесь делаешь?

Она чуть ослабила хватку, позволяя ему сделать судорожный вдох, но колено все еще болезненно упиралось ему в грудную клетку. Ее взгляд метнулся по комнате — тесной, жалкой, с облупившейся краской, старым комодом, клеткой с Хедвигой в углу, запахом пыли и отчаяния — и вернулся к нему. В ее глазах промелькнуло недоумение, словно она ожидала увидеть что угодно, но не это. Ее губы сжались в тонкую, бескровную линию. Потом она прохрипела, словно каждое слово отзывалось пыткой в ее теле:

— Джайна… Праудмур. — Она с трудом сглотнула, поморщилась. Ее голос стал тише, но не мягче, в нем звучала привычка повелевать. — Я была… в бою. Культисты… Сумеречный Молот… Они… прокляли меня. Пытались привязать… И теперь… — Она резко пошатнулась, ее рука метнулась к плечу, где пульсировала черная руна, пальцы сжались в кулак, будто пытаясь удержать распадающуюся плоть. Лицо ее стало мертвенно-бледным, глаза закатились на мгновение, и она без сил рухнула на него, тяжело, хрипло дыша.

Гарри инстинктивно подхватил ее, пытаясь оттолкнуть, но ее вес снова прижал его к полу. Он чувствовал, как ее сердце бьется под его ладонями — отчаянно, быстро, неровно, как у подстреленной птицы. Ее кожа была ледяной, несмотря на духоту в комнате. Тонкая струйка крови потекла из уголка ее рта. Она с трудом подняла голову, ее затуманенный взгляд снова нашел его, и в нем мелькнуло чистое, беспримесное отчаяние.

— Они… ритуал… сорвался, — прошептала она, ее голос был едва слышен, дрожал от слабости и боли. — Кровь… она искала якорь… нашла тебя. Ты коснулся меня первым… когда я упала. Ты мой якорь. Я не могу… отойти от тебя… Я чувствую… как распадаюсь… если связь рвется…

Джайна замолчала, ее пальцы судорожно сжались на его плече, словно она боялась отпустить его даже на мгновение. Внезапно ее глаза расширились, зрачки дрогнули, как от резкого укола. Она резко втянула воздух сквозь зубы, ее тело напряглось, будто кто-то невидимый дернул за нити, привязанные к ее душе.

— Это не просто якорь, — прохрипела она, ее голос стал ниже, почти чужим, словно она боролась с чем-то внутри себя. — Это… оно лезет в меня. В мою голову. — Она прижала свободную руку к виску, где кровь все еще сочилась из раны, и ее пальцы задрожали. — Проклятие… оно не просто держит меня здесь. Оно… тянет. Выворачивает. Все, что я прячу… все, что я держу под замком… оно рвется наружу. К тебе.

Гарри замер, его сердце заколотилось быстрее. Он чувствовал это — неясное, холодное давление в груди, как эхо ее слов. Что-то чужое, но знакомое, как тень старого кошмара. Он невольно сжал ее запястье, пытаясь понять.

— Что… что ты имеешь в виду? — выдавил он, его голос дрожал от смеси страха и любопытства.

Джайна посмотрела на него, ее синие глаза были мутными, словно за пеленой боли и ярости.

— Твою боль, — прошептала она, и в ее голосе мелькнула нотка ужаса. — Твое одиночество. Я… я вижу его. Чувствую. Как будто оно мое. Проклятие цепляется за это, как за крюк. Оно хочет… хочет, чтобы я открылась. Чтобы я говорила. Чтобы я… доверяла. — Она с силой стиснула зубы, ее лицо исказилось от гнева. — Я не хочу! Я не должна! Ты… ты никто для меня! Просто мальчишка! Но оно… оно не отпускает.

Она попыталась отстраниться, рванулась назад, но тут же пошатнулась, ее колени подогнулись. Холод в комнате усилился, воздух вокруг нее затрещал, как перед ударом молнии. Гарри инстинктивно шагнул к ней, удерживая ее за руку, и в этот момент что-то острое, ледяное кольнуло его в висках. Перед глазами мелькнула вспышка — не его память, а чужая: дымящиеся руины города, крики, багровый свет взрыва. Он моргнул, потряс головой, но видение исчезло так же быстро, как пришло.

— Ты… ты это видел? — Джайна смотрела на него с ужасом и недоверием. Ее дыхание стало рваным. — Это Терамор. Моя вина. Моя боль. Оно… оно идет к тебе. Через меня.

Гарри сглотнул, его горло пересохло. Он не знал, что сказать, но чувствовал, как невидимая нить между ними натянулась сильнее, болезненно, но неотвратимо.

Гарри ошеломленно моргнул. Его разум отчаянно пытался ухватиться за обрывки ее слов: культисты, проклятье, привязка, якорь, распад. Это звучало как бред сумасшедшей, но холод, исходящий от нее, пульсирующая руна на ее плече, ощутимая нить чего-то ледяного и чужеродного, протянувшаяся между ними в тот момент, когда она назвала его якорем — все это было пугающе реальным. Его горло сжалось. Мысли путались, выливаясь в поток панических, рваных вопросов:

— Кто… кто они такие? Что значит «якорь»? Ты… ты что, правда умираешь?! Прямо здесь?! — Его голос предательски дрогнул, в нем смешались страх, растерянность и подростковое раздражение от того, что его и так паршивое лето стало еще хуже. — И почему я?! Я же тебя даже не знаю!

Джайна посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом. В ее глазах, сквозь пелену боли, мелькнуло что-то похожее на мрачное удивление — словно она не ожидала от «щенка» такой реакции. Она с видимым усилием отстранилась, перекатываясь и садясь на колени рядом с ним на полу. Но ее рука рефлекторно осталась на его плече, пальцы судорожно сжимали ткань футболки, будто она боялась отпустить его даже на дюйм. Ее дыхание было все еще тяжелым, прерывистым. Она ответила, сжимая зубы от новой волны боли, прошедшей по телу:

— Они — культ. Сумеречный Молот. Слуги древнего зла… Старых Богов, что спят под землей. — Каждое слово давалось ей с трудом, отзываясь эхом ужаса, который она пережила. — Они хотели сломать меня… сделать сосудом… для своего жреца… для Него. Я вырвалась… телепортировалась вслепую… но проклятие крови последовало за мной. Оно ищет… боль, одиночество… нашло тебя. Ты… как заземление. Как цепь. — Она замолчала, ее пальцы сжались сильнее, почти до боли. Она добавила тише, глядя куда-то сквозь него: — Если я отойду от тебя… дальше нескольких шагов… проклятие разорвет меня на части. Мою душу, мое тело… Я уже чувствую это. Холод… он внутри…

Гарри сел, инстинктивно потирая грудь, где все еще ощущался фантомный след ее колена. Его взгляд метнулся к ней — к ее мертвенно-бледному лицу, к крови, что продолжала сочиться с виска и подбородка, к ее рукам, что теперь дрожали не от напряжения, а от явной слабости. Она была невероятно красива, даже в таком состоянии — резкие, аристократичные черты лица, высокие скулы, упрямый подбородок, глаза, в которых тонул свет даже этой убогой комнаты. Но красота эта была пугающей, надломленной, как у античной статуи, покрытой трещинами и пятнами крови. Он хотел спросить еще тысячу вещей, но тут пол под ними задрожал от знакомых тяжелых шагов на лестнице, сопровождаемых характерным сопением бегемота.

— Дадли, — выдохнул Гарри, и его сердце упало куда-то в район желудка. — Он идет сюда. Он не должен тебя видеть.

Джайна мгновенно напряглась, ее рука сжалась в кулак. Слабый, почти призрачный голубоватый свет замерцал вокруг ее пальцев и тут же погас, словно у нее не хватило сил даже на это. Она метнула взгляд на дверь, потом на Гарри. Ее голос снова стал резким, как сталь:

— Почему? Он враг? Один из них?

— Нет, — Гарри торопливо покачал головой, вскакивая на ноги и хватая палочку с комода. Адреналин ударил в кровь. — Просто… мой кузен. Идиот. Но если он поднимет шум, сюда сбегутся его родители, а это… это плохо. Очень плохо.

Не успел он договорить, как дверь спальни распахнулась с оглушительным грохотом. На пороге, тяжело дыша, стоял Дадли Дурсль. Его жирное лицо было красным от жары и быстрого подъема по лестнице, маленькие свиные глазки недоуменно щурились в полумраке. Он замер, увидев Джайну — бледную, окровавленную, с невероятными белыми волосами, сидящую на полу рядом с его ненавистным кузеном. Его челюсть медленно отвисла. Гарри приготовился к оглушительному визгу, который обычно издавал Дадли при виде чего-либо необычного. Но вместо этого кузен издал странный, булькающий звук — что-то среднее между испуганным хрипом и подростковым любопытством. Его взгляд осоловело скользнул по ее волосам, по пятнам крови, по экзотической рваной одежде, и он выдавил, запинаясь:

— Ты… ты кто такая? — Голос его дрожал, но в нем слышался не только страх, но и тупое, гормональное изумление перед чем-то совершенно выходящим за рамки его мира футболок и видеоигр. Он перевел взгляд на Гарри, и в его глазах мелькнула идиотская догадка. — Гарри, это что… твоя… эээ… девчонка? Из твоей этой… школы уродов?

Джайна медленно поднялась на ноги. Ее глаза вспыхнули льдистым огнем. Она шагнула к Дадли, сжимая кулаки, игнорируя слабость. Воздух вокруг нее снова ощутимо похолодел, на этот раз сильнее.

— Назови меня еще раз «девчонкой», жирный кусок сала, и я заморожу твой никчемный язык и приклею его к твоей заднице, — прошипела она. Голос ее был тих, но звенел такой ледяной угрозой, что у Гарри мурашки побежали по спине. В ее акценте слышались странные, непривычные нотки.

Дадли отшатнулся, его лицо исказилось уже не изумлением, а чистым ужасом. Он споткнулся о порог и наконец разразился своим фирменным, оглушительным воплем, от которого могли бы лопнуть барабанные перепонки:

— МА-А-АМА! ПА-А-АПА! У ГАРРИ В КОМНАТЕ КАКОЕ-ТО ЧУДИЩЕ! ОНА ХОЧЕТ МЕНЯ УБИТЬ!

Гарри схватил Джайну за запястье, ощущая под пальцами ее ледяную кожу и мелкую дрожь. Ее взгляд, полный ярости, метнулся к нему, но он крикнул, перекрывая вой Дадли и уже слышимый топот на лестнице:

— Стой! Он не стоит того! Надо уходить! Быстро!

Она с силой вырвала руку, но кивнула, ее губы сжались в тонкую линию. За окном послышался шум подъезжающей машины — хлопанье дверцы, раздраженные голоса Дурслей, вернувшихся раньше времени. Хаос нарастал. Гарри бросился к окну, рывком распахивая его. Ночной воздух, чуть прохладнее, чем в комнате, ударил в лицо. Он посмотрел вниз — два этажа, жесткая трава газона, колючие кусты роз тети Петунии. Не вариант. Особенно для нее.

— Они идут, — сказала Джайна почти спокойно, кивая на дверь, за которой уже гремел бас Вернона и визгливые причитания Петунии. — Мы заперты. Я не смогу драться… Не сейчас. Сил почти нет.

Гарри сглотнул, сердце колотилось где-то в горле. Паника грозила захлестнуть его. Он не знал, кто она, из какого ада она вырвалась, но чувствовал — она говорит правду. И если Дурсли доберутся до нее… или если она отойдет от него… Он бросил взгляд на палочку в руке, потом на клетку с Хедвигой.

— Хедвига! — Он рванулся к клетке, распахивая дверцу. — Лети к Рону! В Нору! Быстрее! Помощь!

Белая сова мудро взглянула на него своими золотыми глазами, тихо ухнула и бесшумно выскользнула в окно, растворяясь в ночной темноте. Успеет ли? Гарри не знал. Он повернулся к Джайне, которая стояла, прислонившись к стене, тяжело дыша, ее глаза были полузакрыты.

— Спрятаться… Может, в шкаф? — пролепетал он, понимая всю глупость этого предложения.

Дверь спальни с треском распахнулась под ударом кулака Вернона. На пороге стояли все трое Дурслей, запыхавшиеся, красные от злости и страха. Вернон, массивный, как боров, заполнил собой весь проем, его моржовые усы топорщились от ярости. Тетя Петуния, тощая, как жердь, с лошадиным лицом, искаженным ужасом, вцепилась в плечо хнычущего Дадли. Их взгляды метнулись от Гарри к Джайне, и на мгновение воцарилась звенящая тишина.

— ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?! — рявкнул Вернон, его голос загремел так, что пыль посыпалась с потолка. Он шагнул в комнату, сжимая огромные кулаки. — КТО ЭТА… ЭТА ДЕВКА?! Ты что, притащил в мой дом одну из своих… своих ненормальных дружков, мальчишка?! Какую-то уличную шлюху?!

Тетя Петуния пронзительно завизжала, прижимая к себе Дадли, словно защищая его от смертельной опасности.

— Вернон, она его забирает! Это одна из них! Она похитительница! Зови полицию! Немедленно!

Джайна с трудом выпрямилась, опираясь о стену. Ее взгляд стал колючим, как лед. Она медленно подняла руку, и слабейшее голубое сияние окутало ее пальцы… и тут же погасло, оставив после себя лишь легкий озноб. Она была слишком слаба. Гарри шагнул вперед, инстинктивно загораживая ее собой, его палочка дрожала в руке.

— Она не похитительница! — крикнул он, голос сорвался от отчаяния и страха. — Она… она ранена! Ей нужна помощь! Посмотрите же!

Вернон сделал еще шаг, его лицо побагровело до цвета свеклы. Он презрительно фыркнул.

— Ранена? Ты думаешь, я поверю в эту чушь? Ты притащил сюда своих уродцев, чтобы устроить здесь притон, да? Я сейчас же вызову полицию, и они разберутся с вами обоими! В участок вас, отбросы!

Гарри почувствовал, как ледяная рука паники сжимает его сердце. Дурсли были неумолимы в своем страхе и ненависти ко всему волшебному. Джайна опасно покачнулась, ее рука судорожно вцепилась в его плечо, чтобы не упасть. Он услышал ее едва слышный шепот, обжегший ухо ледяным дыханием:

— Они не помогут… Гарри… Надо… бежать… сейчас…

Но бежать было некуда. Дурсли загораживали дверь, окно вело в никуда. Он поднял палочку, не зная, какое заклинание применить — он не мог атаковать маглов, но и позволить им навредить Джайне или себе он тоже не мог.

И тут воздух в комнате снова сжался, затрещал от переизбытка магии, но на этот раз по-другому. Не хаотично и рвано, как при появлении Джайны, а мощно и упорядоченно. С громким, уверенным хлопком, от которого Дурсли подпрыгнули и взвизгнули, прямо посреди комнаты, между Гарри и разъяренным Верноном, возникла высокая фигура. Длинная серебристая борода, мантия, расшитая звездами, очки-половинки на орлином носу и глаза — пронзительно-голубые, спокойные, но сейчас полные серьезности. Альбус Дамблдор.

Почти одновременно с ним, с треском аппарации по углам комнаты, возникли еще две фигуры — мужчина и женщина в строгих темно-серых мантиях Аврората, с палочками наготове. Их лица были напряжены, взгляды профессионально сканировали комнату.

Дурсли издали коллективный вопль ужаса. Вернон выронил воображаемое оружие и отшатнулся к стене, Петуния рухнула на колени, закрыв лицо руками, а Дадли просто застыл с открытым ртом, издавая тихие хрюкающие звуки.

Аврор — высокий, крепко сложенный мужчина со шрамом через всю щеку — шагнул вперед, направляя палочку на Джайну.

— Министерство Магии! Всем оставаться на местах! Назови себя, женщина! Брось оружие!

Дамблдор поднял руку, его голос, спокойный, но полный неоспоримой власти, наполнил комнату:

— Успокойтесь, Кингсли. И вы, мистер и миссис Дурсль. Мы не причиним вреда. Мы здесь из-за магического возмущения.

Гарри почувствовал, как волна облегчения окатывает его, но напряжение не спало. Дамблдор здесь — это хорошо. Но Авроры? Министерство? Это плохо. Это значит, они засекли ее появление. Это значит, будут проблемы. Джайна сжала его плечо еще сильнее, ее дыхание стало совсем слабым.

— Это пройдет, — тихо сказал Дамблдор, обращаясь больше к себе, чем к ней. — Но нам нужно спешить.

— Кто… они? — прошептала она, глядя на Дамблдора с подозрением.

— Тот… старик… это директор моей школы, — ответил Гарри так же тихо. — Остальные… из магической полиции, авроры. Кажется, они не враги… пока.

За окном послышался новый треск аппарации, шаги, приглушенные команды. Гарри бросил быстрый взгляд вниз — дом окружали. Целая группа волшебников. Его сердце упало еще ниже. Все серьезнее, чем он думал.

Дамблдор шагнул к ним, его взгляд внимательно изучал Джайну — ее раны, ее одежду, руну на плече, ее ледяную ауру. В его глазах мелькнула тень глубокой тревоги и… узнавания?

— Гарри, мой мальчик, все в порядке? А вы, мисс… Прошу прощения, как ваше имя?

— Праудмур, — выдохнула она, с трудом удерживаясь на ногах даже с опорой на Гарри. Голос ее был едва слышен. — Джайна… Праудмур.

Глаза Дамблдора на мгновение расширились, когда он услышал фамилию, но он быстро взял себя в руки.

— Мисс Праудмур, — произнес он медленно, его голос стал мягче, но в нем появилась стальная нотка. — Ваше появление здесь… крайне необычно. Боюсь, у нас очень много вопросов. Но это место и это время не подходят для ответов. Кингсли, Тонкс, приготовьте экстренный портключ до Хогвартса. Мистер Поттер, мисс Праудмур, держитесь крепче. Вернон, Петуния, Дадли… прошу прощения за вторжение. Мы все объясним позже. Возможно.

Он бросил взгляд на Джайну, все еще опиравшуюся на его плечо. Ее дыхание было слабым, прерывистым, но теперь он заметил, как ее пальцы, сжимавшие его футболку, мелко дрожали — не от холода или слабости, а от чего-то другого, глубинного. Ее глаза, устремленные на Дамблдора, вдруг остекленели, словно она смотрела не на старика в звездной мантии, а сквозь него — в пустоту, полную теней. Внезапно она резко дернулась, ее тело напряглось, как струна. Голова откинулась назад, и она судорожно втянула воздух, будто задыхалась. Гарри инстинктивно сжал ее руку, но она не отреагировала — ее взгляд метнулся по комнате, цепляясь за углы, за лица Дурслей, за палочки авроров, как у загнанного зверя, ищущего выход.

— Огонь… — прошептала она, так тихо, что Гарри едва расслышал. Ее голос был хриплым, надтреснутым, словно вырванным из глубины кошмара. — Огонь… везде… Они кричат… Я не успела… — Она замолчала, ее губы сжались в тонкую белую линию, а пальцы впились в его плечо с такой силой, что он поморщился от боли.

— Джайна? — Гарри наклонился к ней, его голос дрогнул. — Ты… ты в порядке?

Она не ответила. Вместо этого ее свободная рука метнулась к груди, сжалась в кулак, словно пытаясь удержать что-то внутри. Ее дыхание стало быстрым, поверхностным, как у человека, который тонет в воспоминаниях. Гарри почувствовал, как холод от нее усилился, распространяясь по комнате — слабый, но ощутимый озноб, от которого у Дадли снова вырвался сдавленный писк. Дамблдор шагнул ближе, его пронзительные голубые глаза сузились, изучая ее.

— Мисс Праудмур, — начал он мягко, но с ноткой настороженности, — вы слышите меня?

Джайна моргнула, ее взгляд медленно сфокусировался на нем. Она с усилием выпрямилась, отпустила плечо Гарри и стиснула зубы, подавляя дрожь.

— Слышу, — выдохнула она, но голос ее был резким, как треснувший лед. — Просто… дайте мне секунду. — Она отвернулась, прижав ладонь ко лбу, и пробормотала что-то неразборчивое — Гарри уловил только обрывок: «…не здесь… не снова…».

Кингсли нахмурился, его палочка чуть дрогнула в руке, но Дамблдор жестом остановил его. Старик смотрел на Джайну с тревогой и чем-то еще — пониманием, которое Гарри не мог разгадать.

Дамблдор кивнул, его взгляд скользнул к Гарри, затем обратно к Джайне, словно оценивая их обоих. Он уже протянул руку к портключу — старому носку, валявшемуся на полу, — но Джайна вдруг выпрямилась, оттолкнувшись от Гарри с неожиданной резкостью. Ее ладонь уперлась в его грудь, отстраняя его, и она сделала шаг назад, пошатнувшись, но удержав равновесие.

— Нет, — выдохнула она, ее голос был холодным, острым, как лезвие. — Я не пойду с вами. Не так. Не… привязанная к нему. — Она бросила взгляд на Гарри, и в ее глазах мелькнула смесь презрения и отчаяния. — К мальчишке, который даже не понимает, что происходит. Это… это унизительно.

Гарри замер, его щеки вспыхнули от неожиданного укола. Он открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Дамблдор опустил руку, его брови приподнялись, но он промолчал, наблюдая. Кингсли шагнул вперед, его палочка чуть шевельнулась, но Джайна уже повернулась к нему спиной, ее пальцы сжались в кулаки. Она пробормотала что-то на незнакомом языке — резкое, гортанное, как заклинание, — и воздух вокруг нее задрожал. Слабая волна синего света пробежала по ее рукам, но тут же угасла, оставив лишь тонкую струйку дыма. Джайна стиснула зубы, ее лицо исказилось от гнева и боли.

— Проклятье… — прошипела она, ударив кулаком по ближайшему стулу. Тот с треском отлетел к стене, заставив Дадли взвизгнуть и спрятаться за диван. — Я не могу… Я слишком слаба. Но я не позволю этому… этому мальчишке быть моим хозяином!

— Я не твой хозяин! — выпалил Гарри, его голос сорвался от возмущения. — Я вообще не просил тебя сюда являться!

Джайна резко обернулась к нему, ее глаза полыхнули льдом.

— Тогда отпусти меня, — бросила она, шагнув к нему так близко, что он почувствовал ее дыхание — холодное, как зимний ветер. — Разорви эту связь. Сделай хоть что-то полезное, раз уж я застряла с тобой! Или ты слишком глуп, чтобы понять, что держит меня здесь?

Гарри отступил, его сердце колотилось. Он хотел ответить, но не знал как — в ее словах было слишком много правды. Он действительно не понимал, что происходит, и это бесило его не меньше, чем ее. Дамблдор кашлянул, прерывая напряженную тишину.

— Боюсь, мисс Праудмур, разорвать эту связь будет не так просто, — сказал он спокойно, но с ноткой сожаления. — Она глубже, чем кажется. И сильнее, чем вы оба сейчас можете осознать.

Джайна сжала губы, ее взгляд метнулся от Дамблдора к Гарри и обратно. Она молчала несколько секунд, затем выдохнула, опустив плечи.

— Тогда я найду способ, — процедила она тихо, но твердо. — С ним или без него. Но я не буду марионеткой. Никогда больше.

Она отвернулась, скрестив руки на груди, и кивнула Дамблдору, давая понять, что готова к портключу. Но Гарри заметил, как ее пальцы все еще дрожали — не от слабости, а от сдерживаемой ярости.

Джайна выпрямилась, ее взгляд все еще пылал холодной решимостью. Она медленно повернулась к Дамблдору, ее пальцы сжались, словно цепляясь за остатки собственной воли.

— Если я не могу разорвать эту связь, — сказала она, ее голос стал тверже, хотя все еще дрожал от напряжения, — то я хотя бы узнаю, с чем имею дело. Я не пойду вслепую. Не снова.

Она подняла руку, ее ладонь засветилась слабым, мерцающим светом — не ярким, как в ее лучшие дни, а тусклым, как угасающий факел. Воздух вокруг задрожал, и Гарри почувствовал, как его кожу кольнуло морозом. Джайна пробормотала несколько слов на языке, который он не понял — резких, певучих, как звон льда. Свет в ее руке сгустился в тонкую нить, протянувшуюся к нему, и обвила его запястье, будто живая.

— Что ты делаешь? — Гарри дернулся, но нить не обожгла и не сковала его — она просто пульсировала, холодная и чужая, как эхо ее магии. — Проверяю, — отрезала Джайна, ее глаза сузились, изучая нить. — Это проклятие… оно не просто держит меня. Оно… связано с тобой. С твоей кровью. С твоей душой. — Она нахмурилась, ее пальцы дрогнули, и нить мигнула, угасая. — Но я слишком слаба, чтобы увидеть больше. Чтоб его разорвать… мне нужно время. И сила.

Дамблдор наблюдал за ней с легким удивлением, его губы дрогнули в едва заметной улыбке.

— Впечатляюще, — заметил он, склонив голову. — Даже в таком состоянии вы способны на подобное. Но, боюсь, это не то заклинание, которое можно распутать за один вечер.

Джайна опустила руку, ее грудь тяжело вздымалась от усилий. Свет угас, оставив лишь слабый шлейф пара в воздухе. Она бросила взгляд на Гарри — не враждебный, как раньше, а оценивающий, словно впервые увидела в нем не просто обузу, а часть головоломки.

— Тогда я сделаю это сама, — сказала она тихо, но с железной уверенностью. — С ним или без него. Но я разберусь. И если ты, старик, знаешь больше, чем говоришь, — она посмотрела на Дамблдора, ее тон стал резче, — я жду ответов. Настоящих.

Кингсли кашлянул, явно не привыкший к тому, чтобы кто-то говорил с Дамблдором в таком тоне, но старик лишь кивнул, его глаза блеснули за стеклами очков.

— Ответы будут, мисс Праудмур, — сказал он мягко. — Но сначала — в безопасное место.

Джайна стиснула зубы, но промолчала, отступив к Гарри. Ее рука невольно легла на его плечо — не для поддержки, а как напоминание, что она все еще здесь, все еще борется.

Дамблдор коснулся своей палочкой старого носка, валявшегося на полу. Носок вспыхнул синим светом.

— Держитесь! — скомандовал он.

Гарри крепче обнял Джайну за талию, чувствуя, как она обмякла в его руках. Он коснулся носка. Мир дернулся, исказился, завертелся в бешеном вихре цветов и звуков. Последнее, что он увидел — это перекошенное от ужаса и ярости лицо дяди Вернона и гаснущий свет в глазах Джайны, прежде чем неумолимый рывок портключа унес их прочь из душной тюрьмы Тисовой улицы — навстречу новой, неведомой опасности.