Клятва верности (гет)

День, ясный и летний, медленно клонился к вечеру. Солнце, подобно великому художнику, широкими мазками расписывало небосвод оттенками золота и багрянца, плавно опускаясь к горизонту. Его лучи, словно жидкий огонь, заливали дорогу, извивающуюся лентой среди бескрайних полей, превращая обычную пыль в искрящуюся звездную россыпь. Мир вокруг, купаясь в этом волшебном сиянии, казался нереальным, окутанным мягким, почти осязаемым уютом. В этой безмятежной тишине, нарушаемой лишь шелестом листвы, по проторенной тропе двигались три всадника. Их силуэты, вытянутые и длинные, отбрасывали причудливые тени на землю, а ритмичный, почти мелодичный стук копыт о твердую почву сливался с шепотом листвы, создавая атмосферу таинственного волшебства. Ветер, словно невидимая рука, перебирал листья на деревьях, наполняя воздух ароматом трав и земли, а далекие звуки природы — пение птиц, стрекот насекомых — дополняли эту гармонию, создавая ощущение полного единения с окружающим миром. Казалось, само время замедлило свой бег, желая насладиться этим волшебным мгновением уходящего дня.

Стиан, молодой человек с юным, но уже тронутым легкой усталостью лицом, рассеянно перебирал пальцами поводья. Скука, явственно читавшаяся в его взгляде, порой перерастала в нетерпеливое раздражение. Он бросил короткий взгляд на бесконечно тянущуюся перед ними дорогу, и тяжелый вздох сорвался с его губ.

— Дядя Дьяр, сколько нам еще ехать? Мы уже долго в пути и проехали огромное расстояние… — вздохнул он, смутно осознавая, что его вопрос звучит несколько жалобно.

Лив, ехавшая следом, молча погладила шелковистую шею своей лошади. Ее лицо, обрамленное выбившимися из-под капюшона прядями, также выражало усталость, и в этом молчаливом согласии с нетерпением Стиана было больше красноречия, чем в любых словах. Лошадь, словно чувствуя настроение своей хозяйки, ритмично покачивала головой, переступая с ноги на ногу. Тишина, нарушаемая лишь скрипом седла и легким посвистыванием ветра, казалась тяжелой и давящей.

Дьяр, старший из путников, невозмутимо сидел в седле. Его взгляд, острый и проницательный, словно клинок, скользил по окружающему пейзажу, отмечая каждую деталь — изгиб холма, полет одинокой птицы, дрожание листвы под дуновением ветра. Казалось, ничто не могло укрыться от его внимания, закаленного годами странствий и испытаний. Лицо, покрытое сетью морщин, хранило отпечаток прожитых лет, а в глубине черных глаз таилась мудрость, приходящая лишь с опытом.

Долгое время он хранил молчание, и тишина, нарушаемая лишь мерным стуком копыт, казалась почти осязаемой. Внезапно, словно разрезая эту тишину острым ножом, раздался его голос:

— В следующей деревне остановимся на ночлег.

Слова, произнесенные ровным, спокойным тоном, заставили спутников удивленно переглянуться. Стиан, не скрывая радости, с облегчением выдохнул. Напряжение, сковывавшее его плечи, мгновенно исчезло, уступив место предвкушению отдыха.

Дьяр, заметив реакцию племянника, позволил себе едва заметную улыбку. Это мимолетное проявление чувств, скрытое от посторонних глаз, было понятно лишь бескрайним пшеничным полям да молчаливой земле, безмолвным свидетелям долгих странствий. В этой улыбке, скорее угадываемой, чем видимой, скрывалась вся тяжесть прожитых лет, всех испытаний, выпавших на его долю. Она говорила о многом, но понять ее мог лишь тот, кто сам прошел через подобное.

Окрыленные внезапной надеждой на отдых, лошади, словно почуяв близость долгожданного привала, заметно прибавили ходу. Ритмичный стук копыт по утоптанной дороге теперь отзывался в сердцах всадников радостным предвкушением. Каждая минута, проведенная в седле, неуклонно приближала их к желанному теплу и покою, к таинственной неизвестности, которую сулила им эта небольшая деревня, затерянная среди бескрайних полей.

Сумерки уже сгустились над землей, окрасив небо в глубокие синие тона, когда путники достигли цели своего путешествия. Деревня встретила их мерцающим светом факелов, пляшущим перед небольшими, прижавшимися друг к другу домами. В этом мягком, колеблющемся свете угадывались силуэты людей, доносились обрывки веселой музыки и заразительный смех. В воздухе витало ощущение праздника, торжественности и радостного оживления. Оказалось, что в деревне праздновали свадьбу — событие, объединявшее всех жителей в едином порыве веселья.

Глава деревни, добродушный мужчина с открытой улыбкой, радушно встретил незнакомых путников. Он предложил им кров и угощение, а также пригласил присоединиться к свадебному торжеству, разделить с жителями деревни их радость и веселье.

В предоставленном скромном жилище, после тщательного осмотра на предмет скрытых угроз, путники наконец смогли освободиться от своих невзрачных доспехов, которые верно служили им маскировкой на протяжении всего пути. Скинув с себя тяжелый металл, они словно сбросили груз прожитого дня, напряжение, накопившееся за время долгого путешествия.

— Вот сейчас наедимся до отвала, да еще и за чужой счет! — весело воскликнул Стиан, и его молодые глаза заблестели от предвкушения. Юношеский задор, на время приглушенный усталостью, вновь проснулся в нем с новой силой.

Лив, сменившая дорожный мужской костюм на изящное платье, которое мягко струилось по ее фигуре, грациозно колыхаясь при каждом движении, нежно улыбнулась. В этом платье, подчеркивающем ее хрупкость и изящество, она преобразилась, словно распустившийся цветок.

— Да, давно мы не знали, что такое сытный ужин, — тихо произнесла она, и в ее голосе послышалась нотка грусти.

Дьяр тем временем тщательно укрывал снятые доспехи под крышей дома, среди толстых, потемневших от времени балок. Его лицо, в отличие от лиц его молодых спутников, оставалось серьезным и сосредоточенным.

— Только без лишнего шума и ненужного внимания к себе, — спокойно, но с явной стальной твердостью в голосе произнес он, напоминая им о необходимости осторожности. — Не забывайте, зачем мы здесь.

— Да-да, дядя, — отозвался Стиан с легкой, чуть ироничной улыбкой, отрывая взгляд от небольшого открытого окна, за которым шумела и веселилась праздничная толпа. Звуки музыки и смеха, доносившиеся оттуда, манили и дразнили, обещая беззаботное веселье.

— Стиан, Лив, — голос Дьяра, хоть и смягчился, сохранил свою твердость, — пусть наш путь и был долог и утомителен, не забывайте об осторожности. Каждое слово должно быть взвешено, каждый поступок — обдуман. Мы не можем позволить себе привлечь лишнее внимание.

— Мы это прекрасно понимаем, дядя, — ответила Лив, поправляя складки платья, которое выгодно подчеркивало изгибы ее фигуры. — Не беспокойся, мы будем осмотрительны. Кстати, куда мы отправимся после этой деревни? До моря, кажется, уже рукой подать.

Дьяр помедлил с ответом, его взгляд скользнул по лицам молодых спутников, отмечая преданность и непоколебимую решимость в их глазах. Он тяжело вздохнул и, повернувшись к окну, словно ища ответа в сгущающихся сумерках, произнес:

— Дальнейший наш путь будет зависеть от обстоятельств… — Он сделал паузу, и в его голосе прозвучала едва уловимая нотка горечи. — В конце концов, этот путь вы выбрали сами…

— Мы не выбирали этот путь, — резко перебил его Стиан, и юношеская беспечность мгновенно исчезла с его лица, сменившись решительным, почти суровым выражением. — Мы делали то, что обязаны были сделать. И о таких решениях не жалеют. — Напряжение, возникшее между ними, повисло в воздухе, но Стиан, словно желая разрядить обстановку, тут же добавил с улыбкой: — Ну что, идем? Умираю как хочу жареного ягненка и кружку доброй медовухи!

Словно сбросив с себя груз серьезного разговора, молодые люди с энтузиазмом вышли из дома, оставив Дьяра одного в полумраке скромного жилища. В тишине, нарушаемой лишь отдаленными звуками праздника, на лице старшего мужчины отразилась сложная гамма чувств: боль от воспоминаний, щемящая печаль и, вместе с тем, нескрываемая гордость за своих учеников.

Он знал, что избрал для них опасную, полную риска жизнь, но где-то в глубине души, словно маленький огонек в кромешной тьме, теплилась надежда. Надежда на то, что, столкнувшись с неизведанным, Стиан и Лив не свернут с выбранного пути, не изменят своим принципам и не забудут о том, чего они на самом деле стоят. В этот момент ни шумное веселье за окном, ни радость, царившая в деревне, не имели для него значения. Дьяр оставался наедине с собой, погруженный в молчаливый мир своих воспоминаний, словно тень, затерявшаяся среди теней прошлого.

* * *

На берегу моря, под сенью склонившихся деревьев, чьи ветви отбрасывали на землю причудливые узоры, стояла группа мужчин. Тех, кто прибыл сюда сухопутным путем, нельзя было разглядеть как следует: их лица скрывали грубые темные накидки, создавая впечатление, будто они пришли из далекого, неведомого края. Лишь один из них, светловолосый мужчина, выделялся на фоне мрачноватых силуэтов своих спутников. Опершись на могучий ствол векового дуба, он словно слился с ним, став частью древней, молчаливой природы. Темный нагрудный доспех, облегавший его крепкую фигуру, поблескивал в рассеянном свете заходящего солнца, а проницательный взгляд голубых глаз, казалось, проникал сквозь саму ткань бытия.

В воздухе, напоенном ароматом трав и влажной земли, витал дух напряженного ожидания. Легкий летний ветер, играя в листве деревьев, тихо шелестел, словно нашептывая о важности происходящего, о тайне, которую хранила эта уединенная встреча. Море, мерно накатывая свои волны на песчаный берег, служило безмолвным свидетелем разговора, слова которого терялись в шелесте листвы и шуме прибоя.

— За его голову назначена награда — семь фунтов золотом, — произнес незнакомец, глубоко надвинув капюшон на лицо. Черты его оставались практически неразличимыми в тени, но даже сквозь нее проступало что-то чуждое, не свойственное суровым северным лицам: прямой, тонкий нос и глаза, горевшие нездоровым, лихорадочным блеском честолюбия — глаза человека, готового на все ради достижения своих целей, ради власти.

Светловолосый мужчина, до этого момента сохранявший невозмутимое спокойствие, изумленно приподнял бровь. Его лицо, обычно непроницаемое, как гранитная скала, на мгновение отразило легкое удивление. Семь фунтов золотом — сумма немалая, даже для королевской казны. В голубых глазах, подобных холодному северному морю, мелькнул огонек — не жадности, но скорее профессионального интереса, смешанного с тенью недоумения. Что такого мог совершить человек, за голову которого предлагали такую щедрую награду?

— Семь фунтов стерлингов за одну голову? — медленно произнес светловолосый мужчина, словно пробуя слова на вкус. — Должно быть, это весьма знатный господин, раз за него назначили такую цену. Или же… — Он замолчал, погрузившись в раздумья, его взгляд, устремленный в морскую даль, стал задумчивым. — Впрочем, — продолжил он спустя несколько секунд, пожав широкими плечами, — признаться, мне безразлично, кто он. Главное, чтобы плата была достойной, — добавил он с нехитрым обаянием, свойственным людям, привыкшим полагаться прежде всего на себя. Легкая тень нахмурила его лоб, словно он обдумывал все возможные последствия.

К его словам добавился глухой, словно доносящийся из-под земли, голос одного из мужчин, стоявших позади. Тень капюшона скрывала его лицо, делая похожим на мрачного призрака.

— За свою шкуру можешь не волноваться, Аскеладд, — прозвучало уверенно, с ноткой едва уловимой угрозы. — Мстить за его душу никто не станет. Он держит путь в направлении Фарерских островов, сделает остановку в ближайшей портовой деревне. Там ты его и найдешь.

Аскеладд весомо наклонился вперед, пристально глядя на собеседника. Усмешка тронула уголки его губ.

— Откуда такая уверенность, что он окажется именно там? — спросил Аскеладд, чуть склонив голову набок. Расслабленно улыбнувшись, он скрестил мощные руки на груди. — С такой подробной информацией вы и сами могли бы справиться… — На мгновение он замолчал, обдумывая про себя: «Разве что он вам не по зубам, или вы боитесь замарать руки». Затем, с едва заметной иронией, добавил: — Зачем же тогда нанимать таких, как я, жаждущих лишь звона золота, крепкого вина и женской ласки?

Его слова, однако, потонули во внезапно хлынувшем потоке криков и возбужденного гомона. Словно по взмаху невидимой дирижерской палочки внимание всех присутствующих мгновенно переключилось на разворачивающееся неподалеку зрелище. На импровизированной арене, прямо на берегу, двое пиратов, разгоряченные азартом и подбадриваемые ревом толпы, яростно молотили друг друга кулаками. Воздух наполнился запахом пота, крови и дикой, необузданной энергии, свойственной подобным сборищам.

Сцена эта, полная первобытной жестокости и дикого азарта, мгновенно завладела вниманием всех присутствующих. Даже мрачные фигуры в капюшонах, казалось, на несколько мгновений отвлеклись от своего тайного совещания.

— Несите аванс, — коротко бросил незнакомец в капюшоне, тот самый, что первым заговорил с Аскеладдом. Двое его молчаливых спутников, словно тени, бесшумно отделились от группы и, подойдя к тяжелому, окованному железом сундуку, с видимым усилием подняли его и поставили перед Аскеладдом.

Оттолкнувшись от ствола дуба, светловолосый воин выпрямился во весь рост. Его взгляд, острый и проницательный, как лезвие хорошо наточенного меча, встретился со взглядом мужчины в капюшоне. На несколько секунд повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь шумом волн и криками дерущихся пиратов.

— Неужели я смогу противиться столь заманчивому предложению всего за одну-единственную голову? — наконец произнес Аскеладд, лукавая усмешка играла на его губах. Неторопливо присев на корточки, он откинул тяжелую крышку сундука. Золотые монеты, мерцая в лучах заходящего солнца, словно россыпь драгоценных камней, наполняли его до краев. Аскеладд запустил руку в золото, пересыпая монеты из ладони в ладонь, словно это был не драгоценный металл, а обыкновенный песок.

— Позаботься о том, чтобы голова была доставлена. Это единственное подтверждение выполненной работы, — бросил мужчина в капюшоне, резко повернувшись и направляясь в сторону темнеющего леса. Его спутники, безмолвные, как тени, последовали за ним, растворяясь в сгущающейся под кронами деревьев темноте.

— Да-да, конечно, — ответил Аскеладд, все еще перебирая золото в сундуке. Внезапно он остановился и, ощутив легкое, но настойчивое беспокойство, повернулся к удаляющимся фигурам. — Постойте! Чуть не забыл спросить, — крикнул он вслед.

Незнакомец остановился и медленно обернулся.

— Как он выглядит? — продолжил Аскеладд. — Силен ли? Что он из себя представляет? Не хотелось бы напасть не на того человека, — добавил он, прищурившись.

— Не сомневайся, ты его узнаешь, — донеслось из-под капюшона. Голос незнакомца прозвучал глухо, словно из самой чащи леса. — Узкие глаза, взгляд, который словно проникает насквозь, небольшая остроконечная борода… И знак на левой стороне шеи — символы. Это неоспоримое доказательство, — закончил он с загадочной уверенностью и, не дожидаясь ответа, исчез в сумраке.

Аскеладд проводил взглядом удаляющиеся фигуры, пока звуки их шагов окончательно не растворились в тишине леса. Легкий ветерок шелестел листвой, донося до него обрывки пьяных песен и шум волн, разбивающихся о прибрежные скалы. Только тогда к нему приблизился высокий, широкоплечий мужчина — Бьерн, его верный друг и постоянный спутник во всех авантюрах.

— Вижу, договорились, — произнес Бьерн, кивнув на тяжелый сундук, полный золота. Его взгляд был пристальным, проницательным и немного обеспокоенным. — Что за работа на этот раз? И кто эти мрачные вороны? — добавил он, бросив взгляд в сторону леса, словно ожидая, что таинственные незнакомцы могут появиться вновь.

Аскеладд тяжело выдохнул, звук был подобен тихому шипению воздуха, выходящего из проколотого кожаного мешка. Напряжение, которое до этого момента сжимало его плечи словно каменная плита, наконец-то отступило. Он принялся разминать затекшую шею, тихий хруст суставов звучал на фоне общего гула, доносившегося с берега, словно негромкий, но отчетливый аккомпанемент.

— Бьерн, — проговорил Аскеладд, его голос был низким и хрипловатым, словно потрескивающие в очаге дрова. — Скажи, когда мы стали охотниками за головами? — Он покачал головой, словно отгоняя назойливую муху. — Эти господа куда скрытнее и мрачнее старого Флоки. И сумма… — Аскеладд вновь бросил взгляд на сундук, полный золота. — Большая сумма за одну-единственную голову. Слишком большая. Что-то здесь нечисто.

Бьерн без видимого усилия поднял тяжелый сундук, словно тот был пустым. Мощные мышцы на его руках даже не напряглись под тяжестью золота. Дерево сундука скрипнуло, не выдержав веса. Он вопросительно посмотрел на Аскеладда, его брови сошлись на переносице.

— Думаешь, нас ждет еще один, как тот йомский тролль? — спросил он, имея в виду их прошлую схватку с огромным и свирепым воином, который едва не стоил им жизни. Воспоминание об этом сражении вызвало у Бьерна невольную дрожь. В отличие от Аскеладда, он явно жаждал новой схватки и возможности испытать свою силу.

Легкая улыбка коснулась губ Аскеладда, холодная и острая, как лезвие меча, оставленное на зимнем ветру.

— В таком случае, — произнес он, голос его был спокоен и уверен, — нам будет весело поиграться с этим молодцом. — Аскеладд развернулся и направился к своей команде, которая терпеливо ожидала его у причала, поглядывая то на своего капитана, то на сундук с золотом.

Но внутри, в самой глубине его души, там, где скрывались истинные мысли и предчувствия, шевельнулось нечто иное, темное и тревожное. «Тогда нам не поздоровится», — подумал он, шаг за шагом приближаясь к своим людям. Образ трех мрачных фигур в капюшонах вновь возник перед его мысленным взором. Их тайна, скрытая под покровом ночи и леса, не давала ему покоя. Слишком много золота, слишком мало информации. «Если только у этого человека нет своего, особого мнения на этот мир… и на тех, кто посмеет нарушить его покой», — с неожиданной ясностью промелькнуло у него в голове, когда он остановился перед своей командой, готовый отдать приказ к отплытию.

Воздух трещал от возбужденных криков и звериного рева. Пьяный гомон команды, жадно наблюдавшей за жестокой схваткой на импровизированном ринге, внезапно стих. Победитель был определен. Один из бойцов, окровавленный, но торжествующий, стоял над поверженным противником, тяжело дыша и вытирая пот со лба. Толпа, похожая на кишащий, разворошенный улей, загудела, мгновенно разделившись на два лагеря: тех, кто ликовал, сжимая в потных кулаках свои выигрыши, и тех, кто опустил головы, чувствуя, как проигрыш жжет горло горькой, едкой горечью. Монеты, звеня, перелетали из руки в руку, смешиваясь с каплями слюны, пота и крови, сопровождаемые пронзительными выкриками, хриплым смехом и яростными проклятиями. Тяжелый запах пота, дешевого алкоголя и соленого моря висел в воздухе, густой и почти невыносимый.

В эту бушующую стихию человеческих страстей, словно порыв штормового ветра, ворвался Аскеладд. Его высокая, подтянутая фигура, одетая в простую, но добротную одежду, резко выделялась среди пьяных, заросших бородами и измазанных грязью фигур пиратов. Он окинул всех тяжелым, пронизывающим взглядом серых, словно сталь, глаз, и воздух вокруг него словно застыл в предвкушении. Грохот голосов и звон монет стихли, уступая место напряженной, звенящей тишине. Даже дерущиеся петухи в клетке, подвешенной на мачте, на мгновение прекратили свой яростный бой, словно почувствовав изменение атмосферы.

— Эй, оболтусы! — Голос Аскеладда, грубый и властный, рассекал густой, пропитанный запахами моря и пота воздух, как острый, закаленный в боях меч. — Хватит месить друг друга, как стадо взбесившихся свиней! — Он сделал шаг вперед, его высокая фигура отбрасывала длинную, угрожающую тень. Несколько оглушенных матросов невольно отшатнулись, забывая на мгновение о своих радостях и огорчениях, о выигранных и проигранных монетах. Взгляд Аскеладда, холодный и пронизывающий, заставил их замолчать и выпрямиться. Даже самые отъявленные буяны и задиры почувствовали в нем нечто такое, что заставило их инстинктивно подчиниться. — У нас появилась работа, — продолжил Аскеладд, его голос немного смягчился, но все еще оставался твердым и решительным. — И нечего тратить силы на бессмысленные драки. Золото само себя не заработает. Вперед, за работу! — скомандовал он, и матросы, словно послушное стадо, начали расходиться по своим местам, ворча и перешептываясь, но уже не смея открыто выражать свое недовольство. Воздух, до этого наполненный криками и руганью, начал постепенно очищаться, уступая место деловой суете и приглушенному гулу готовящегося к отплытию кораблей.