«Яга-инкорпорейтед» (джен)

Проснулась Агафья ни свет, ни заря. Подумала о предстоящем дне — к князю-то теперь придётся идти пешком — расстроилась, тяжко вздохнула, затем вспомнила о летающих кораблях Кощея и чуть не дала слабину. Хорошо, что вовремя опомнилась! Уж лучше от гордости удавиться, чем проситься на корабль к Кощею. Подумаешь, всего-то семь вёрст идти! Для упрямой бабы, как известно, семь вёрст не крюк! Если поторопится, то как раз к полудню и дойдёт!

Однако самой идти Агафье так никуда и не пришлось. С первыми лучами солнца в гости к ней нежданно и как нельзя кстати пожаловал Змий. Уселся на краю поляны, радостно осклабился, глядя на суетящихся Марфу с Агафьей, опасливо покосился на Избушку. Отношения у Змия с Избушкой были странные. То ли Змий чувствовал в ней родственную душу, то ли считал, что при её создании парочка драконов всё-таки пострадала и потому от неё всё же лучше держаться подальше — в этом Агафья так и не разобралась. Зато Избушка Змия просто обожала. Увидела его с вершины холма и сразу кинулась здороваться.

— Вот ведь баба-дура, — беззлобно сказала Агафья, глядя на то, как Избушка, не разбирая дороги, несётся вниз по заросшему кустарником склону. — Он с ней и знаться-то не особо желает, а она бежит к нему, как оглашенная. Смотри, дура, ноги не переломай!

Змий благостно вытянулся на солнышке и с любопытством уставился на Агафью.

— Ты куда это так разоделась? — с интересом спросил он.

Змий был драконом некрупным, с длинным шипастым хвостом и с тремя головами.

Иметь три головы уже само по себе дело не простое, считала Агафья, а три языка — так вообще беда, но Змий с этим как-то справлялся. Правая голова у него была глуповата, и Змий предусмотрительно держал её в узде, а левая с раннего детства сильно заикалась и потому сама предпочитала помалкивать. Зато чешуя у Змия была просто заглядение — зелёная, искрящаяся на солнце, точно малахит. «Будь я Избушкой, — ни к месту подумала Агафья, — тоже бы залюбовалась».

— Мы к князю идём, — ответила за Агафью Марфа, — с челобитной.

— Я-то да, — удивилась Агафья. — А ты-то куда собралась?

— Я с тобой пойду, — ответила Марфа, — для моральной поддержки.

Агафья оправила непривычный сарафан, посмотрела на своё отражение в бадье и в третий раз за утро взялась перевязывать кустышки ⁽¹⁾.

— И как ты во всём этом ходишь? — проворчала она недовольно. — Это же ужас как неудобно.

— Зато в этом платье ты выглядишь, как женщина, — ответила полевница, — а не как стиральная доска. Может, брови ещё угольком подведём?

— Да иди ты! — не выдержала Агафья.

* * *

Справившись с кустышками, Агафья уложила в котомку свой нехитрый дорожный скарб, велела Избушке никуда надолго не отлучаться и собралась уж было отправиться в путь, как из кустов на край поляны, неуклюже поджимая исколотые ветками босые ноги, покряхтывая и постанывая, вылез невысокого роста мужичок.

— Банник! — ахнула Агафья. — Ты-то тут откуда взялся?

— Да вот пришёл узнать, не найдётся ли у тебя настойки от ревматизму, — неловко переминаясь с ноги на ногу, сказал Банник. — Спина дюже сильно болит.

— И чего это с тобой приключилось? — удивилась Агафья.

Вид у Банника был такой, словно он только что вернулся с Куликовской битвы. Простыня, служившая ему одеждой, была порвана в нескольких местах, в бороде не хватало приличного клока волос, а под глазом, на плече и на бедре наливались свежие ярко-красные синяки.

— Я в бане о полки споткнулся, — понуро пряча виноватые глаза, признался Банник. — И упал.

— И сколько раз упал? — спросила Агафья.

— Да врёт он всё, — усмехнулась Марфа. — Он в женский день в бане за печкой спрятался, пошалить хотел, да бабы его заметили и так вениками и ковшами отходили, что он еле ноги унёс. Я сама давеча видела, как он до погоста улепётывал, только голые пятки сверкали. А потом до сумерек под мостом от всех прятался. Страху так натерпелся, что поджилки вон до сих пор трясутся.

Банник спрятал глаза и совсем сник.

— Ладно, — сжалилась Агафья, — можешь пожить у меня, пока всё не уладится. В кладовке бальзам живительный есть, натрись, отлежись, заодно и за домом присмотришь, пока мы в отъезде будем.

Банник задрал голову вверх и с опаской уставился на приплясывающую вокруг Змия Избушку.

— А как в неё попасть-то? — озадаченно спросил он.

— А ты ей по левой ноге постучи, она тебе лестницу и спустит, — закидывая сумку на плечо, пообещала Агафья.

* * *

К княжьему терему они полетели на Змие. Не так солидно, как было бы на ступе, но всё же лучше, чем пешком.

Внизу сплошной зелёной массой стелился лес, проносились заколосившиеся поля, искрилась в лучах утреннего солнца голубая извилистая полоса реки. Марфа, вцепившись в сарафан Агафьи, то ли охала от испугу, то ли ахала от восхищения — в полёте было не разобрать.

А затем впереди замаячили расписные терема Княжич-града, небо пронзили высокие трубы сталелитейных фабрик, возделанные поля сменились разветвлённой сетью дорог, а по склону холма, выпуская в небо клубящиеся облака пара, наперегонки со Змием помчался красно-жёлтый паровоз.

— Это у вас что? — удивился Змий.

— Это у нас прогресс! — перекрикивая шум ветра, ответила Агафья.

Змий пристроился за диковинным паровозом, принялся изо всех сил дымить ему вслед. Так дымил, что под конец даже закашлялся.

«Вот же ж мужики, — качая головой, подумала Агафья, — вечно их тянет чем-то мериться, то дымом, то…»

Наконец стали снижаться. Возле княжеского терема, на западной стороне реки, для прибывающих гостей была огорожена специальная площадка. На деревянной табличке виднелась надпись «Стоянка для личного транспорта». Здесь же, прямо под табличкой, стояла сверкающая, отполированная до блеска самоходная карета и пара скучающих без дела гнедых лошадей.

— Ты нас тут подожди, мы ненадолго, — сказала Агафья, слезая со Змия, — да лошадей, смотри, не жри, они казённые.

Лошади испуганно заржали, шарахнулись в сторону.

Змий подслеповато сощурился, медленно, по буквам, прочитал табличку и возмущённо пыхнул в Агафью дымом.

— Я вам не транспорт, — обиделся он, — я, между прочим, живое реликтовое существо.

— Ну не в зоопарк же мне тебя сдавать, — пожав плечами, сказала Агафья.

* * *

В приёмных палатах оказалось неожиданно многолюдно — яблоку негде упасть. Под резными арочными сводами собралось десятка три просителей: инженеры с многочисленными чертежами, купцы и путешественники с диковинными товарами, степенные матроны и молодые девицы, разодетые, как на бал. Разговоры лились неиссыхающей рекой. Агафья сначала растерялась, оказавшись среди такого количества незнакомых людей, а затем оживилась, с любопытством завертела головой, стала прислушиваться.

В углу о чём-то жарко спорили астроном в усыпанной звёздами остроконечной шляпе и восточного вида чародей в намотанной на голове чалме. В руках у астронома был шест, на котором сидела вырезанная из дерева большая морская черепаха. На спине у черепахи стояли четыре слона, а на спинах слонов покоилась плоская тарелка, поросшая мхом. С одной стороны тарелки свисал канат, к которому была привязана маленькая плетёная корзина.

— Это у него что такое? — шёпотом спросила Марфа.

— Это он в экспедицию за край земли собрался, — ответила Агафья.

Восточный чародей всё показывал астроному грецкий орех и что-то пытался ему объяснить.

Мимо туда-сюда ходили писцы, толкались спешащие по своим делам слуги, бегали чернавки — кто с полотенцами, кто с пирогами, а кто и вовсе с веником наперевес. Премерзкий маленький старикашка с огромной стопкой бересты пребольно наступил Марфе на ногу и сам же грубо её обругал:

— Смотри, куда прёшь!

Марфа попятилась, испуганно сжалась. Ей, привычной к тишине полей, среди всей этой суеты сразу же сделалось не по себе.

— Ты глянь, сколько народу, — сказала она растерянно. — Да мы тут до завтрашнего утра простоим!

В углу стояла золотая клетка с диковинной механической птицей. Птица то распускала пышный хвост, то снова складывала, вертела головой, била поклоны. Агафья кинулась было рассматривать птицу — что да как сделано, — но Марфа её удержала.

— Может, пойдём отсюда? — спросила она с надеждой.

Но прежде чем Агафья успела хоть что-то ответить, на княжеские палаты внезапно опустилась тень. По залу пронёсся взволнованный гул голосов, девки кинулись к окнам, прижали к гнутым стёклам носы, чтобы ничего не упустить, стали восторженно ахать. А ахать-то и правда было с чего — прямо к широкому резному балкону, заслоняя собой полуденное солнце, медленно причаливал огромный дирижабль.

Длинная, подвешенная на узловатых стропах гондола качнулась на ветру, плетёный бок ткнулся в крышу княжеского терема и замер. Дверь гондолы широко распахнулась, и из неё, не дожидаясь, когда подадут трап, на баллюстраду балкона ступил Кощей. Высокий, идеально зачёсанные назад пепельно-серые волосы уложены волосок к волоску, глаза — голубая сталь. В правом ухе красуется костяная серьга, поверх чёрного, изукрашенного серебром камзола — кожаный плащ в пол.

— Хорош, поганец, — не сдержавшись, ахнула Марфа-полевница.

— Позёр, — презрительно поджав губы, ответила Агафья.

Кощей легко спрыгнул с балюстрады на балкон, осмотрелся по сторонам, увидел Агафью и как-то разом изменился в лице. Подошёл стремительно, нет, хуже — коршуном подлетел, схватил Агафью за рукав нарядного платья, зашипел ей в самое ухо:

— Ты чего, дура-баба, удумала-то?! Совсем рехнулась? Князя позабавить решила? — голос у него был хриплый, то ли оттого, что он так бесился, то ли просто от простуды, толком было не разобрать. На худом скуластом лице яростно ходили желваки.

Агафья гордо вскинулась, попыталась вырвать рукав, собиралась сказать «сам дурак», да не успела.

Двери княжеских палат резко распахнулись, и из них к Кощею бегом кинулся молодой княжий отрок — встречать важного гостя.

— Руку пусти, — с досадой сказала Агафья.

Кощей ещё мгновение смотрел на неё так, словно примеривался, а не выкинуть ли её прямо сейчас с балкона, затем неохотно отпустил Агафьин рукав, выпрямился, втянул носом воздух, силясь успокоиться, сказал почти не разжимая губ:

— Вот же упрямая, шла б ты домой, пока не случилось беды! — зло так сказал, но уже без особой надежды.

Отрок подбежал, принялся кланяться Кощею в ноги, звать к князю.

Кощей посмотрел на него точно на вошь, перевёл взгляд на Агафью и велел не терпящим возражения тоном:

— Со мной пойдёшь!

Агафья хотела было заартачиться, но окинула взглядом собравшуюся в приёмных палатах толпу и передумала.

— Что толку спорить? — тихо шепнула она Марфе, следуя за Кощеем. — Этот в очереди стоять не привык, так пусть хоть такая от него польза будет!

* * *

В княжеских палатах было солнечно и светло, расписные потолки — золото да киноварь — оказались такой красоты, что взгляда было не оторвать. Агафья залюбовалась, едва не забыла, зачем пришла. Спохватилась, смущённо спряталась за спину Кощея, вспомнила, что тут он ей явно не защитник, и смело вышла вперёд, кланяться князю в пол.

Князь был мужик видный — косая сажень в плечах, шире Кощея раза в два. Старомодных зипунов и кафтанов не терпел, сам весь в коже ходил и от других того же ждал; резвому коню самоходную карету предпочитал. За самодурством замечен не был, но и мягкотелым никогда не слыл. Жил шестой год один, без жены, дочь Любаву шестнадцати годков в любви и строгости воспитывал, да племянника Ивана наставлял.

При нём Княжич-град великой силы набрался — разросся в два раза больше прежних границ, оплёл всё вокруг лентами новых дорог да обзавелся мастерами, каких даже в Царь-граде не видывали. Учёных мужей князь привечал, мзду с народа в три шеи не драл, с волшебным людом без нужды не ссорился, но если кто поперёк его воли своевольничать удумывал — мог и голову с плеч срубить.

Сейчас князь сидел за широким резным столом, поигрывал спелым красным яблоком и что-то говорил стоявшему позади него Ивану. Увидел вошедших, велел подойти.

— Погляжу, и ты ко мне сегодня пожаловал, — сказал он, обращаясь к Кощею. — Как подгадал. Агафья-то твоя мне челобитную прислала. Пишет, что дело своё открыть хочет. Доставку в Княжич-граде организовать. А ты что об этом думаешь?

Агафья услышала слова князя и чуть не застонала от досады. Вот же нелёгкая сегодня Кощея-то принесла. Князь Кощея всегда привечал, часто с ним на пирах сиживал и щедрыми подарками одаривал и хоть ровней себе никогда не считал, всё равно выше прочих ставил, да и к советам его всегда прислушивался. Если и сейчас его послушает, то не видать Агафье тогда ни своей службы доставки, ни княжеских субсидий.

— Не бабское это дело — летать! — не глядя на Агафью, сухо сказал Кощей.

— И то верно, — охотно согласился князь. — Но с другой стороны, учиться-то у нас бабам не запрещено, так чего бы им тогда и не летать?

Помолчал, перевёл взгляд на Агафью, прищурился, да так, что в карих глазах неожиданно заискрился лукавый смех.

— Ты мне вот что скажи, Агафья, ты зачем летать-то удумала? Конкуренцию Кощею составить хочешь? Так у него вон какие огромные корабли, даже я ему не конкурент.

Спросил, а сам, видно, ждал, что Агафья перед Кощеем сробеет, да не тут-то было. Красноречием Агафья, конечно, никогда не блистала, но и трусихой уж точно не была.

— У Кощея корабли большие, — сказала она, — им бы на дальние расстояния летать да большие грузы возить, а в городе его дирижаблям не развернуться, да и простому люду они явно не по карману. А мы можем и муку пекарю привезти, и письмецо срочное в соседний город передать, и яства к столу ко сроку доставить. Кощеевы корабли такие заказы в город только сверху скидывать могут, а при такой доставке от пирога разве что сплющенный мякиш останется. Это же не зерно сеять, там швырнул, не глядя, и неважно, куда упало, всё равно где-нибудь, да прорастёт. А настоящая доставка точность любит, от двери до двери, из рук в руки. Вот захотите вы, к примеру, хрупкую фарфоровую вазу из Китаю привезти, так мы вам её вмиг в целости-сохранности доставим.

У Кощея от такой её наглости на скулах заиграли желваки.

— Да твоё корыто в жизни до Китая не долетит! — возмутился он.

— Ступа.

— Что? — не понял Кощей.

— Мы на ступах летаем, — не глядя на Кощея, сказала Агафья.

— Глянь-ка, Иван, — оживился Князь, — баба-то бесстрашная, в Китай на корыте лететь собралась.

Кощей еле слышно скрипнул зубами.

— На ступе, — упрямо повторила Агафья.

— На ступе, — снисходительно согласился князь. — А ты, Иван, дальше соседней деревни ни разу носа не высовывал, в бою настоящем не бывал, с торговым караваном не хаживал. Как же мне тебя старшим-то над дружиной поставить, если простая баба тебя смелей? Ты бы хоть жену себе толковую нашёл, может, она бы из тебя человека сделала.

Иван бросил на Агафью едва заметный взгляд, хотел было что-то сказать в ответ, но промолчал. Был он ростом высок и телом крепок, и по виду на печке явно лежать не привык, а вот князю отчего-то перечить боялся.

«Бесхребетный, что ли?» — с сочувствием подумала Агафья.

— Ладно, — вновь оборачиваясь к Агафье, решил князь, — я правитель прогрессивный, мне баб притеснять не с руки. Вот только своё дело организовать, это тебе не косу по утру заплести, это малость посложнее будет. А потому так поступим. Получишь у писаря бюллетень с правилами, прочтёшь, если сделаешь всё, как положено, придумаю тебе испытание. А справишься — быть твоей доставке.

* * *

Выйдя от князя, Агафья с Марфой забрали у писаря толстенный бюллетень, глянули одним глазком и тут же закрыли. Решили, что для начала надо бы дух перевести. Непростое это дело оказалось — с челобитною-то к князю ходить. Марфа, та и вовсе так перепугалась, что выглядела теперь бледнее тени — краше в гроб кладут.

— Ну хоть быстро управились, — вздохнула она, глядя на всё ещё толпившихся в приёмной просителей. — Если бы не Кощей, пришлось бы нам тут заночевать.

На улице их послушно ждал Змий, хмурясь, рассматривал самоходную карету, пугал подглядывающих за ним из окон девок. Лошади, со страху оборвавшие привязь, умчались в закатную даль.

— Змий, а Змий, — устало позвала его полевница, — пора домой ехать.

Змий недовольно глянул на неё сверху вниз, важно сказал:

— Я теперь не Змий, я теперь Гидра Лох-Несская.

— Вот же дурень, — вздохнула Агафья. — Всего-то на пять минут оставили, а он уже всякой иноземной дичи нахватался.

Над их головами, заслоняя небо, от княжеского терема медленно отчаливал огромный дирижабль.

1) Кустышки представляют собой широкий платок из тафты красного цвета, сложенный в полосу шириной около 12 см и завязанный на повойник таким образом, чтобы узелок располагался на лбу, а кончики платка торчали в разные стороны. 

Вернуться к тексту