Поверь в чудо, оно совсем близко (гет)

Снег за окном падает тихо, укрывая улицы, ложась под ноги белым покрывалом. Гермиона стоит у окна и смотрит, не отрываясь, как снежная сказка окутывает город. Несмотря на жарко пылающий камин, ей холодно, а может, холод идёт изнутри, замораживая душу?

Прошёл год. Триста шестьдесят пять дней мирной жизни. Тепла дружеских улыбок, череды поздравлений и благодарностей. Триста шестьдесят пять дней одиночества, тоски и пустоты, которая поселилась в душе, когда он исчез из её жизни.

Гермиона зябко ёжится, обхватив себя руками — холод не проходит. Иногда она видит Драко — издалека. И сразу пытается скрыться, исчезнуть, чтобы не встречаться взглядом, не пытаться найти в нём хотя бы искру того огня, что сжигал два года, два самых тяжёлых и самых счастливых года войны.

Рука сама тянется к тоненькой цепочке, на которой висит подвеска — маленькая хрустальная капля. Его единственный подарок, купленный в какой-то лавке небольшой деревушки в Девоншире. Пора собираться на праздник, где будут чествовать её, героиню войны, проигравшую в борьбе с собственным сердцем. Гарри сказал, что Драко не придёт — и это к лучшему. Находиться в одном зале, даже разделёнными сотней людей, было бы слишком сложно.

С сожалением отступая от окна, Гермиона бросает последний взгляд на город. «Счастливого Рождества, дорогой мой. Счастливого тебе Рождества». Может, он услышит, хотя навряд ли. Она не нужна ему — это просто сказка, которую они оба себе придумали, в которую поверили, чтобы пережить ужас войны. Сказка давно подошла к концу, и у кого-то должно было хватить сил, чтобы всё разорвать. Гермиона не стала дожидаться, когда это сделает Драко. Просто однажды утром ушла, чтобы не возвращаться. И каждый день без остановки думала — правильно ли она поступила?

Я скучаю по тебе, каждый день так скучаю…

Чёрное платье, как траур по ушедшей любви. По дням и ночам, проведённым вместе. По усталой улыбке, предназначенной только ей. Всё, что осталось у Гермионы — сны. Только там она может быть снова счастлива. Сны, в которых прошлое переплетается с мечтами, заставляя снова чувствовать себя живой. Как тогда, когда впервые по-настоящему увидела Драко Малфоя.

* * *

Тесная кухня с трудом вмещала почти два десятка волшебников, усталых и измученных. Очередной рейд закончился небольшой, но всё-таки победой — трое Пожирателей были уничтожены, один взят в плен и уже был по пути в Азкабан, который, хоть и не охранялся сейчас дементорами, по-прежнему являлся самой надёжной тюрьмой Англии. И эту маленькую победу хотелось отпраздновать, позволить себе расслабиться хоть немного, заставить вспомнить, что жизнь снова может быть мирной.

Кружки с элем взлетали в воздух, обдавая душистой белой пеной руки, голоса становились громче, улыбки — шире, глаза сверкали ярче. Драко сидел в углу, отвечая на приглашения присоединиться слабой усталой улыбкой. «Он был в сегодняшнем рейде», — вспомнила Гермиона. В этот момент он встретился с ней глазами и отсалютовал кружкой, делая глоток. Она не могла понять ни тогда, ни потом, что заставило подойти и поздороваться.

— Один из героев дня. — Гермиона тепло улыбнулась, замечая тёмные круги, залёгшие под его глазами. — Наверное, этот праздник сейчас не то, что может доставить удовольствие?

— Ты права, — голос Драко звучал сипло, простужено. — Лучше бы я в это время спал.

— Так может, сбежишь по-тихому, я прикрою, — заговорщицки подмигнула Гермиона. А Драко опустил на миг голову, роняя отросшие волосы на лоб, и вдруг посмотрел из-под чёлки, весело, задорно. Озорная улыбка на мгновение прогнала усталость, превращая осунувшегося, уставшего молодого мужчину в мальчишку.

— Смотри, — шепнул он, — ты обещала.

А в следующую секунду с тихим хлопком исчез. Так началась их дружба. Поначалу робкая, осторожная, она росла и ширилась, и в какой-то момент Гермиона поняла, что больше не может смотреть на него как на друга. А потом увидела отражение своих чувств в его глазах…

Только в мире без войны не могут существовать рядом два таких разных человека, как Малфой и Грейнджер. Они слишком разные, и то, что было правильным, когда каждый день мог стать последним, не нашло бы места в привычной жизни. Гермиона понимала это, глядя на спящего Драко, пытаясь наглядеться впрок. Писала записки и жгла, снова и снова, зная, что нет таких слов, которыми можно объяснить то, что ждёт их впереди. И лучше расстаться сейчас, обрезать по живому, чем ждать конца с печальной обречённостью. Она ушла. Но всё равно скучала, каждый день безумно скучала по Драко.

* * *

Она уйдёт рано, после первого же тоста — это Гермиона решила для себя давно. Ни к чему задерживаться на празднике, который знаменует конец её любви. Уйдёт и выйдет на набережную Темзы, подсвеченную огнями. И будет смотреть на чёрную воду, думая о том, что поступила правильно. Заставляя себя думать, что сделала это для них двоих. Драко согласился с её решением, разве могло быть по-другому? Иначе он искал бы встречи, хотел бы поговорить. Но он молчит, всё это время молчит, а значит, понял, что она была права. Сколько раз сердце замирало, сбиваясь с ритма, когда к окну подлетала очередная незнакомая сова? Сколько раз Гермиона ждала от него письма, точно зная, что он не напишет? А может, он сам хотел уйти, но боялся причинить ей боль?

Эти мысли постепенно сводят с ума, и хочется заткнуть уши руками, чтобы не слышать их никогда. Но они назойливо звучат в голове, пока не начинает казаться, что она треснет. Гермиона вздыхает тяжело, шумно и решительно застёгивает тёплую мантию — всего час. Она пробудет там всего час, а потом с готовностью нырнёт в тоску по тому, чего уже не вернуть. А ночью обязательно прошепчет: С Рождеством, дорогой мой. С Рождеством.