Исчезнувший вид (джен)

Лита беззаботно болтает ногами, сидя на лестнице, приставленной к стене домика, и что-то напевает вполголоса. Снег большими холодными звездами лежит на ее смоляных волосах. Заметив Ньюта, она запускает в него снежком и только потом легко спрыгивает на землю.

— Тебя не было в поезде, — Ньют смотрит на нее с беспокойством. В морозном воздухе пахнет навозом и дымом от топящейся в домике печи. — Ты опять раньше уехала?

Ответ читается в ее ледяных глазах, и Ньют торопливо переводит тему, вытаскивая из сумки завернутый в коричневую бумагу пирожок.

— Тебе от моей мамы.

Лита смущенно вспыхивает и прячет угощение в карман.

— Саламандры опять пожар устроили, — говорит она неестественно тонким голосом, словно пытается сглотнуть и не может, потом кивает на домик. — Мы с Кеттлберном полутра тушили, потом возвращали все на место. Зато у нас пополнение: фвупер, докси и гиппокамп!

— Но ты не рада, — Ньют сразу же идет к домику, скидывая сумку и бросая ее в снег. — Ведь среди них нет ни сфинкса, ни химеры.

Лита торопливо бежит за ним, придерживая пальцами концы зелено-серебристого шарфа.

— Мы были правы! — кричит она весело в спину Ньюта. — Сквозь оболочку яиц видны мальки!

— А что с нюхлером? — Ньют справляется с искушением сразу броситься к гиппокампу и заглядывает сначала в большую клетку, полную коричневого меха и разноцветных дешевых украшений. — Кеттлберн выяснил, от чего у него повысилась температура?

Лита опирается плечом о клетку. Темные глаза ее сияют торжеством и радостью.

— И мы снова были правы: у него аллергия на серебро! Я хочу написать об этом эссе, ты не против?

Ньют одобрительно кивает, не раздумывая. Его таблица, составленная наподобие классификации магических существ Министерства — от безобидных до смертельно опасных — понемногу заполняется. Она состоит из нескольких граф, в которые он записывает не скупые факты, а привычки, предпочтения в еде, хорошие качества и недостатки, подробно описывает необходимый подход к разным животным. С дромарогом, например, ни в коем случае нельзя говорить веселым голосом, а с лукотрусом — наоборот, нужно. Гиппогриф требует уважения, а жмыр — поощрения.

Такие открытия имеют свою цену, и на руках у Ньюта иногда подолгу не заживают царапины или глубокие укусы, а осенью в попытке одомашнить саламандру он получил огненный плевок прямо в волосы.

В прошлом месяце таблицу пополнили пикирующий злыдень и клинохвост, а в графе «полезные свойства» у Лунных тельцов появилась забавная пометка: «навоз — отличное удобрение для магических трав, например, мандрагоры». Профессор Бири от открытия был в восторге и сразу же заставил пятикурсников перетащить мешки с навозом в теплицы.

Лита помогает ему во всем: ухаживает за животными, записывает их необычное поведение, если замечает его, пока Ньют уходит на другие занятия. Но практически все время суток они проводят в домике, и даже задания делают, сидя плечом к плечу на жесткой скамье за высоким столом. Благодаря Лите, по зельеварению у Ньюта теперь всегда «выше ожидаемого». Основное время он уделяет трансфигурации и заклинаниям, иногда — Защите от Темных искусств, а по остальным предметам у него частенько мелькают «тролли».

Разумные существа — единственные, кого Ньют пока не решается вносить в таблицу и классифицировать. Это — кентавры, великаны, русалки, вампиры, оборотни... Может ли он классифицировать тех, кто мыслит и чувствует почти так же, как и человек? Та снисходительность преподавателей, которая появляется на их лицах, стоит ему заговорить об их правах, приводит Ньюта в бешенство. Эти существа разумны! Так почему никто не пытается поговорить с ними? Почему люди так боятся неизвестности? Их всегда настораживают «не такие, как все». И по этой причине и Ньют с Литой им тоже не нравятся.

Он подходит к клетке с пикирующим злыднем и с восхищением рассматривает его зелено-синее оперение. Несмотря на предубеждение Кеттлберна, Ньют уверен: яд злыдня может быть полезен, как слезы феникса, как рог двурога. Однажды у него получится это доказать, стоит лишь запастись терпением. А терпения у Ньюта — все семь вагонов Хогвартс-экспресса.

Ньют знает, что родится из этих таблиц, схем, записей, отрывочных описаний, набросанных впопыхах и впотьмах: потрясающая, живая книга о существах, об их привычках, о болезнях, об отношении с человеком и к человеку. Лита всегда насмешливо кривит губы при слове «потрясающая». Нельзя быть настолько самонадеянным, говорит она, лениво поправляя косы. Ньют считает иначе: Мечта сбывается только у тех, кто уверен в своем успехе.

Лита часто морщит нос, когда приходится кормить лукотрусов мокрицами, убирать клетку нюхлера или слизь за флоббер-червями. Ей по душе саламандры и кельпи, но изучение кельпи не входит в программу пятого курса, поэтому им двоим приходится наблюдать за водяным демоном издалека. Он делает заметки, а Лита увлеченно рисует, быстро скользя карандашом по гладкой поверхности бумаги, и потом дарит рисунки Ньюту, который осторожно складывает маленькие шедевры в толстую папку. Когда он напишет книгу, эти рисунки непременно превратятся в иллюстрации.

— Заклятие расширения? — Ньют проходит по коридорчику и впивается взглядом в огромный бассейн, по размерам в три раза превосходящий домик. — И давно он тут?

— Дня три, — отзывается Лита, вставая рядом с ним и складывая руки на груди. — Я как раз вернулась, и его привезли. Кеттлберн только что не прыгал от счастья. Во всяком случае, его мохнатые брови исполняли какой-то загадочный танец.

Губы Ньюта ожидаемо смеются, но в глазах смеха нет: Лита вернулась раньше, а значит, в семье у них снова ссоры. Ее отцу не нравится ни ее увлечение животными, ни бесконечное нарушение школьных правил, ни рисование, ни дружба с пуффендуйцем. Лита — Лестрейндж, а значит, должна любить Темные искусства, дружить со слизеринцами и выйти замуж за чистокровного. И почему только люди мертвой хваткой держатся за вековые традиции, даже когда они становятся абсолютно нелепыми?

Он бездумно обнимает Литу за талию и привлекает к себе. Она не сопротивляется, только устало кладет голову на его мокрое от снега плечо. Ньют чувствует в ней опасный, темный огонь, тайную страсть, которой в нем нет — он прозрачен и светел, как морская вода в солнечный день. Лита притягивает его как друг, но отталкивает как женщина — его влечет к ней, влечет непреодолимо, но только как к загадочному существу, которое жаждет, чтобы его изучили.

Ньют скользит взглядом по завиткам ее смоляных волос, обрамляющих нежное лицо, и кивает, соглашаясь сам с собой: Лита — существо, не изученное, не открытое никем потрясающее существо — и видеть ее по-другому он не умеет. Единственный экземпляр самого редкого вида на Земле, и этот экземпляр — в его Заповеднике.

— Как дела у Тесея? — тихо интересуется Лита, и в голосе слышатся знакомые нотки ревности. Ее жадность и упрямое нежелание делить его с другими — еще одна черта, роднящая ее с остальными питомцами. Лукотрусы тоже вечно дуются, когда он сначала идет не к ним, а к гиппогрифу.

— Приняли в мракоборцы, — Ньют вспоминает счастливые синие глаза брата и вдруг отстраняется. — А где фвупер? И тебе удалось уговорить Кеттлберна на грифона?

Лита смеется и машет на него рукой. Ньют разочарованно опускает плечи, хотя он заранее знал, что грифона им не видать. Уж слишком они опасны, чтобы держать их в замке, полном глупых школьников. Перед Рождеством он едва успел спасти двух пикси из рук первокурсников из Слизерина. За то, что он накричал им в порыве ярости, профессор Диппет заставил его вручную чистить все награды в Зале славы, перебрать старые книги в библиотеке и на месяц запретил выходить в Хогсмид. Страшно представить, что случится, если хоть одно животное случайно укусит или обожжет студента.

Он поднимает голову и натыкается на проницательный взгляд Литы. Она все еще опирается плечом о клетку, закусив нижнюю губу, и смотрит на него так, как раньше не смотрела. Да, без сомнения — она очень красива и любит все то же, что любит он сам — и ему до отчаяния хочется, чтобы она осталась в его жизни навсегда.

Его друг. Его поддержка. Его помощница.

— У диринара два малыша родились, — Лита вдруг хватает его за руку и с силой тащит за собой. Ладонь у нее приятно прохладная и нежная. — Ты только потрогай, какой у них пух!

Ньют с наслаждением погружает пальцы в блестящий шелковистый мех красавца диринара, другой рукой поглаживая гладкий клюв. К малышам, которые выглядывают из-под живота самки, он не торопится прикасаться, боясь разрушить волшебство первой встречи. Они должны сами научиться доверять человеку, и Ньют не хочет их к этому принуждать. Пусть сами пойдут навстречу, когда захотят.

Потом он переводит взгляд на Литу. Она сидит рядом, касаясь плечом его плеча, и с широкой улыбкой наблюдает за детенышами. И Ньюту кажется, что он не может быть счастливее. В его собственном заповеднике собраны почти все существа, о которых он мечтает. И книга, которая заставит многих людей стать добрее к животным, сияет вдали как путеводная звезда Мечты.