Личный враг (гет)

— А Сашка ненавидит Пушкареву, — произнес Андрей зло, — он ее личный враг.

Он собирался возразить, но отчего-то не стал — молча собрал вещи и ушел, взбешенный.

Уже потом, в тиши своего кабинета, когда рабочий день кончился и в коридорах министерства повисла такая приятная тишина, он раскурил сигару, налил коньяку и задумался. Признаться, Андрей его удивил: пальцем в небо, а попал. Угадал.

Как же так вышло? Список его личных врагов был небольшим и почти не менялся годами, и это дарило ощущение стабильности, а с другой стороны... имея личных врагов, никогда не заскучаешь. И всегда первым пунктом в этом списке шел Андрей Жданов. Всегда, пока не появилась Екатерина Пушкарева.

Даже сейчас, просто вспоминая ее, Александр испытывал чувство приятной гадливости: с такими же чувствами он когда-то рассматривал змей в террариуме. Еще при первой встрече она поразила его своей неуместностью, словно вывалилась из какой-то комедии и внезапно оказалась на пороге Зималетто только для того, чтобы сбить его с ног. Уже тогда ему захотелось поднять ее за шиворот, встряхнуть, как следует, и отбросить в сторону — так, чтобы она упала на колени, больно ударившись. Но вместо этого он посмеялся над ее неуклюжестью, и только. Узнав, что она секретарша Андрюшеньки, этого любителя моделек, немного удивился, а потом решил — она просто обыкновенная страшная умница. Такие всегда без ума от какого-нибудь актера или от собственного начальника, верны и услужливы — прекрасное сочетание. Но нет, Пушкарева была другой. Он не мог точно сказать, что в ней было не так, но каждый раз, когда волею случая они оказывались рядом, испытывал непреодолимое желание сделать ей больно, задеть, унизить, а в последнее время живо рисовал себе картины, как, прижав Пушкареву к стене пыльной каморки, смыкает пальцы на ее тощей шее. Как темнеют ее глаза, как она хрипит и бьется в его руках, как учащается ее пульс, заставляя вену на шее вздуваться, как краснеет ее лицо.

Он сладко потянулся в кресле.

Он уничтожит ее — определенно, вопрос только в том, насколько растянуть расправу, потому что личный враг нужен не только живым, но и бодрым, чтобы получить настоящее удовольствие от борьбы. И Катерина Валерьевна его пока что не разочаровывала.

* * *

По дороге домой Александр вновь вспомнил о Пушкаревой, позвонил паре своих доверенных людей, кратко отдал указания. Он выведет эту шайку на чистую воду, теперь-то уж точно, но как хорошо опять держалась Пушкарева! И все же он заметил, возможно, единственный, что сегодня она была словно... надломлена, и это только упрочило его подозрения: что-то в Зималетто нечисто, и Пушкарева к этому имеет непосредственное отношение. Он узнает, обязательно узнает, и вот тогда-то...

Он знал, что уже почти настиг их, и испытывал досаду, что каждый раз Жданову и Пушкаревой удавалось вывернуться. Однажды удача отвернется от них — так всегда бывает, а он подождет, ничего, он умеет ждать. Совет назначен через несколько дней, а значит время еще есть.

Он не верил в то, что у Пушкаревой есть жених, тем более — богатый жених, щедрый настолько, чтобы отстегнуть фирму. А если сложить все нестыковки, все задержки выплат, нежелание показывать отчеты и — самое главное — взятку, которую ей предлагали, то картина вырисовывалась крайне интересная. Оставалось сделать один верный ход и загнать Пушкареву в угол.

* * *

Он рассчитывал, что совет станет его триумфом, и был ошарашен ходом событий. Всё опять вышло из-под контроля, и это взбесило его еще больше, но он сумел взять себя в руки и виду не показал, как зол. Он смотрел на цифры в отчете и думал, насколько близко подобрался к их тайне уже давно, думал, что был совершенно прав, считая Жданова заносчивым идиотом. Он был прав, а Павел — нет, и Кира... И Кира сто раз была неправа! Тут ситуация играла ему на руку, но вот Пушкарева... Он смотрел на нее и не понимал, чего хотела Пушкарева, зачем поступила вот так... Знала, что ему уже все известно? Пошла ва-банк? Как-то иначе ва-банк должен выглядеть, да и результаты... Воспользовавшись общим безумием и беготней друг за другом, он улучил момент и поговорил с Павлом Олеговичем, а затем увез домой Киру.

На следующий день он снова звонил, разговаривал, уговаривал, успокаивал. В министерстве секретарша прикрывала его на всех фронтах и врала, потом звонила, срывающимся голосом умоляя перезвонить тому или другому. И он перезванивал, досадуя на то, что его отвлекают от действительно интересного дела — от охоты. Пушкарева сбежала, растворилась, но он был полон решимости найти ее, и не только найти — разыграть свою партию, свести счеты с личным врагом, получив от этого максимум удовольствия.

Суеты было много, но суета принесла результат. Он был готов приволочь Пушкареву обратно — даже силой! — и разыграть новую партию. Информации было собрано немало, а каждый день приносил новые открытия. Оказывается, как мало мы знаем о людях, даже о личных врагах. Кто бы мог подумать, что одной Никамодой не обошлось и Жданов, решив подстраховаться, соблазнил свою секретаршу, а Малиновский, верный друг, написал инструкцию — как лучше это сделать. Идиоты, какие идиоты… Неудивительно, что дошло даже до Киры, которая всё и рассказала. Расстроилась, конечно. Оставить её одну он не мог — дождался, пока приедет Кристина, и, успокоенный, улетел в Египет. Игра началась.

* * *

Он еще успел увидеть, как радость увядает, уступая место разочарованию.

— Простите, Екатерина Валерьевна, это всего лишь я, — сказал он весело. — И мне надо с вами поговорить.

Он, не стесняясь, рассматривал ее, давая возможность оглянуться на своего линялого спутника, пожать плечами и отказаться. Он был уверен, что она откажется, и, конечно же, был готов к этому.

Они стояли около бассейна. Мягкий свет фонарей делал воду золотистой, луна над горизонтом была словно нарисована — большая, яркая. Теплый ветер приносил запах моря и специй — так пахнет почти в любом прибрежном городе, не только в Египте, но и в Испании.

В Испании было бы лучше, но уж как вышло, главное он нашел Пушкареву. Он был охотником, осторожно высматривающим в зарослях дичь. Он чувствовал приятное возбуждение: все шло как нельзя лучше, и декорации как нельзя лучше соответствовали его замыслу. Вести такие разговоры в коридорах Зималетто или просто даже в Москве? Это совсем не то.

— Екатерина Валерьевна, я отложил уйму важных дел ради встречи — деловой встречи — с вами. Всего полчаса вашего времени. Да, Павел Олегович велел кланяться, — он сделал шаг назад и отвесил поклон. — Разве я много прошу? — теперь шаг к ней. Она отшатнулась.

— Я... я... устала... и....

— Я вас прекрасно понимаю, — он ловко подхватил ее под локоть и повел за собой, — я тоже очень устал от этой истории, но и вы, Катя, и мы в ней увязли, и нам надо что-то с этим делать, чтобы все смогли двигаться дальше и...

— Позвольте! Катя, ты уверена?.. — ожил поклонник.

— Все в порядке, Миша. Александр... Юрьевич уходит, — Катерина высвободила руку.

— Нам надо поговорить, Павел Олегович очень рассчитывает, что мы придем к соглашению...

— Павел Олегович? — Катя остановилась.

— Вы можете поговорить завтра, днем, — Миша попытался оттеснить Александра от Катерины. Вышло неловко и как-то… линяло.

— У меня нет такой возможности. Мы будем говорить сегодня, сейчас. Всего пара важных вопросов, а потом она... вся ваша, если сама того захочет, — он перевел взгляд с Миши на Пушкареву, посмотрел на нее в упор. Она смутилась, отвела глаза.

— Да, Миша, все в порядке, — выдавила из себя Пушкарева. Она действительно еле держалась, он физически ощущал, что внутри у нее что-то сломалось и малейшее давление может стать для нее фатальным. Нет-нет, рано! Чтобы кошке получить удовольствие, мышка должна проявлять волю к жизни и трепыхаться изо всех сил, пока кошка не решит закончить игру.

Он чуть сильнее сжал ее локоть и с удовлетворением отметил, что Катя высвободила руку, выпрямилась и сжала губы. Уже лучше, но недостаточно.

— Мы поговорим здесь, — она села за столик уличного кафе.

— Нет, — он встал рядом, — мы поговорим в вашем номере. Мне не нужно чужих ушей. Мне надо, чтобы вы сосредоточились только на мне и моих словах. Это важные вопросы, если вы еще не поняли, Катерина Валерьевна.

— Я не хочу...

— Тогда — ко мне? — нейтральные слова прозвучали абсолютно неприлично.

— Хорошо, пусть будет мой.

— Поверьте, Катя, со мной вы можете быть совершено спокойны. Я та самая каменная стена, которая может заслонить вас от бед.

— С чего бы это? — спросила она холодно.

— Узнаете, — он наклонился к самому ее уху, — скоро узнаете.