Попаданцы в... или посторонним вход разрешен (джен)

Ох, плюшечная лихорадка оказалась очень заразной! Никогда еще он не худел почти до полной прозрачности. И что самое ужасное — ему совершенно, вот ни капельки, ни вот столечко не хотелось сладкого!

— О, я — самый больной в мире человек, — простонал несчастный и всхлипнул от жалости к себе.

— Пивз, немедленно прекрати притворяться, — раздался над ухом скрипучий голос.

Страдалец приоткрыл один глаз. Рядом с ним наклонился неприятный, тощий старикашка в заношенном сюртуке, а из-за его спины выглядывала толстенькая, но не менее противная тетка с бархатным бантиком в волосах.

— Дядюшка Юлиус? Домомучительница? — опешил Пивз. — Ура!!!

Если они здесь, то тогда… тогда и Малыш тоже! Ура!!! Нужно обязательно найти его! Пивз подпрыгнул, взлетел, на радостях покружил над Филчем, чмокнул в щеку растерявшуюся Амбридж и с веселым гиканьем свернул в первый же коридор. Он не ошибся. Навстречу ему шел Малыш, правда, немного повзрослевший и вытянувшийся. Но это был его Малыш. Худенький, светловолосый, сероглазый. Он жевал конфеты, бросал на пол фантики.

— Малыш, ты должен стать мне родной матерью!..

…

— …объясните нам, мистер Малфой, как вам только в голову взбрело использовать люстру в холле вместо карусели?

— Ну-у-у, она круглая, блестящая, крутится… крутилась, — Драко переминался с ноги на ногу. Под башмаком хрустели осколки.

— Богемское стекло… XVIII век… семьсот двенадцать подвесок… бронза… позолота, — причитал Филч над поверженным великолепием. — Ох, Пивз! Ну, погоди! Доберусь до тебя, варвар, паршивец, вандал! — в праведном гневе Аргус тряс кулаком.

— Он обещал принести сто тысяч таких люстр, — вступился за полтергейста Драко.

— Я сейчас же сообщу вашему отцу о таком безответственном поведении и вопиющем проступке.

Мальчишка потупился, шмыгнул носом, исподлобья взглянул на ябеду-декана… и решительно махнул рукой:

— Пустяки! Дело-то житейское.

* * *

— Ну, хотя бы одно малюсенькое предсказание, — ехидно просюсюкала Амбридж, — малюсенькое…

"Гафса", — подумала про себя Сивилла Трелони, совершенно точно осознавая, что именно она понимает под этим: настырная, без малейшего такта, ограниченная — одним словом: "Гафса" — но вслух произнесла лишь:

— Внутреннее око не зрит по приказу!

— Как? Никакой катастрофы? — наигранно изумилась инспектор, — ни извержения вулкана, ни тайфуна, ни кровавого дождя, — принялась перечислять она с неприятной усмешкой.

Тут уж прорицательница не могла промолчать:

— Катастрофа неминуема! И близок час, когда она разразится! А мощь ее будет…

Амбридж хмыкнула и, не утруждаясь приличиями, направилась к выходу. Вслед за ней потянулись немногочисленные студенты. Сибилла осталась одна. В опустевшем классе было уныло, душно и пыльно. В прорехи выцветших портьер пробивались редкие солнечные лучи, и пылинки в их свете казались неподвижными, навсегда застывшими на месте. Вялый дымок с приторным запахом благовоний клубился над жаровней. Сибилла сморщилась и громко чихнула. С каким бы удовольствием она начхала бы и на скучные уроки, и на бездарных учеников, и на зазнаек-коллег, но… ее бабушка была знаменитой прорицательницей, и Сибилле волей—неволей приходилось поддерживать честь семьи. Поэтому она уже который год вытирала пыль с мутных хрустальных шаров, подклеивала разбитые неуклюжими школярами фарфоровые чашки из фамильного сервиза и предсказывала… Взор ее проникал за горизонты и через пласты времени, там она явственно различала грядущие потрясения, грандиозные катаклизмы, харизматичных вождей и их деяния… а от нее ждали мелких, каждодневных предсказаний.

— Скоро меня начнут спрашивать, каким будет урожай кабачков и морковки, — раздраженно фыркнула провидица, — с них станется! Но я-то знаю, я-то чувствую, что все ближе и ближе… — Сибилла зажмурилась, представляя небывалые катастрофы, что непременно должны были обрушиться, — тишина обманчива.

Она выглянула в окно, но будто в насмешку над ее тревогами день был спокойным и солнечным. Только далеко вдруг возникло темно-серое облачко, маленькое, не больше монетки.

В крохотной тучке Сибилла чувствовала что-то опасное, роковое. Но судя по беспечному шуму под окнами: смеху и веселым разговорам резвящихся учеников, спокойной беседе преподавателей — никто более не замечал приближающегося ненастья. И тут Трелони вдруг ясно и неотвратимо поняла, что это будет только ее личная, персональная катастрофа. Сердце сжалось от предвкушения и страха. С жадностью уставилась она в окно, вглядываясь в черное пятно, что уже висело над лесом, расплываясь шире и становясь все темнее, внутри урчал гром и вспыхивали короткие, резкие молнии. Туча, словно задумавшись, остановилась ненадолго, а потом стремительно направилась к Северной башне. Вот и на земле ее заметили, раздались испуганные крики. Сибилла приглашающее распахнула раму. В комнату ворвался ветер, пыльные шторы испуганно заметались, чашки обреченно звякнули, в хрустальных шарах отразились тысячи молний.

— О, моя прекрасная, моя великолепная катастрофа, — восторженно прошептала Трелони, вжимаясь в стену.

Раздался оглушительный удар грома. Стихия безумствовала в комнате: крушила столы, срывала и рвала в клочья портьеры, сминала затоптанные коврики и дорожки. Потертый пуфик на гнутых коротких ножках взвился вверх, кружил по комнате и рухнул на горку с посудой, от бережно хранимого сервиза в блеклых цветах и золотых вензелях не осталось даже самого маленького блюдечка. Хрустальные шары сталкивались и рассыпались, их осколки перемешивались с кусочками фарфоровых чашек. Взбалмошной птицей по комнате пронесся сорванный балдахин. Со страшным грохотом рухнул буфет. А под потолком завывал ветер, и бесновались молнии. Сибилла, бледная и восхищенная, взирала на обломки. Она вцепилась в старенькую шаль, которую вихри пытались выдрать из ее рук. Еще никогда Трелони не чувствовала себя такой легкой и свободной. Она закричала. И в этот момент, словно ее крик придал силу стихии, буря устремилась вверх, ломая стропила, разбрасывая черепицу, вырвалась наружу. Прорицательница осталась посреди разрушенного класса.

— Вот и все, — Сибилла оглянулась вокруг, — тут уж ничего не починишь. И не надо чинить, — с удивительным для нее самой спокойствием решила она.

К ней подкатился невесть как уцелевший последний хрустальный шар, уткнулся в ноги потерянным щенком. Первым желанием Трелони было отшвырнуть его куда-нибудь подальше.

— Бабушка сказала бы, что есть такое слово: «долг», — напомнила себе Сибилла и подняла нежданную находку.

— Профессор, вы живы? — в проеме разбитого окна показалась всклокоченная голова Филча, — скорее спускайтесь по лестнице. Ох, грехи наши тяжкие, быстрее—быстрее, башня может рухнуть.

Сибилла шагнула к окну, не оглядываясь.

Спускаться по садовой лестнице спиной вперед, прижимая к груди хрустальный шар, придерживая подол длинной юбки, было неудобно, но Трелони проделала все это с уверенностью и достоинством, затем величественно повернулась лицом и одарила торжествующим взглядом притихших учеников и коллег, поджидающих во дворе. Все с опаской поглядывали на разбитые окна башни, на вывороченные стропила крыши, тихо перешептывались, бросая на Сибиллу испуганные и сочувственные взгляды. Она же была совершенно спокойна. Из толпы к Трелони засеменила инспектор:

— Ах, такой кошмар! Эта ужасная катастрофа, — причитала Амбридж.

— Это МОЯ катастрофа, милочка, — с нажимом произнесла Сибилла: глупую, навязчивую Гафсу следовало поставить на место.

— Но вы предчувствовали… предсказывали, и вот… все, как вы говорили, — лепетала сбитая с толку последними событиями и огорошенная нелюбезностью прорицательницы Долорес.

— Разумеется, — отрезала Сибилла, — МОИ предчувствия и ДОЛЖНЫ были оправдаться. Душа, свободная от сиюминутной суеты, способная узреть великое в малом и предвидеть… а те, кто погряз в обыденности, не видят дальше своего носа, — провидица говорила с подчеркнутой и потому обидной снисходительностью, но она была слишком горда и счастлива, чтобы не быть великодушной, — держите, — силой сунула в руки инспектора хрустальный шар, — вам нужнее.

Избавившись от последней обузы, Сибилла Трелони прошествовала к воротам. Старая, порванная аляповатая шаль, сползшая с плеча, струилась по земле ей вслед, как мантия за королевой.

* * *

Две одинаковые тени быстро шмыгнули в Выручай-комнату. Близнецы Уизли оказались в маленькой кладовке, где среди рухляди: банок с засохшей краской, поломанным велосипедом, граблями и лопатой, картонными ящиками с неизвестным пыльным содержимым, за перевернутым креслом-качалкой, возле позабытой бутыли с вишневой наливкой — был спрятан большой, обшарпанный чемодан. Братья поставили чемодан на верстак и на счет: «раз, два, три» — откинули крышку. Рубиновые всполохи, золотые блики озарили каморку. Волшебный камень на дне чемодана испускал таинственный, завораживающий свет. Совершенная красота Короля Рубинов преображала все вокруг: старая затхлая каморка наполнилась мудрым шелестом травы, вечным шепотом морских волн, свистящим рассказом ветра. Тряпье раздувалось, как гордые паруса, а пожелтевшие листы порванных газет были свитками со старинными тайнами и знаниями. Братья молча любовались волшебством. Фред вздохнул:

— А вдруг-сла все-сла из-за нас-сла?

Джордж задумчиво смотрел на близнеца, благоговейно прикоснулся к камню и ответил уверенно:

— Эт-сла все-сла из-за него-сла.

Рубин подмигнул.