Fiction (джен)

You made a deal, and now it seems you have to offer up

Ты заключил сделку и теперь, похоже, вынужден принести жертву.

But will it ever be enough?

Но будет ли этого достаточно?

It's not enough!

Этого мало!

Florence + the Machine

Rabbit Heart (Raise It Up)

14 октября 1994 года.

Она наконец поднимает на посетителя свои серые глаза. Всматривается внимательно и долго, анализируя; отчего становится похожей на машину, обрабатывающую запрос. Под пристальным взглядом Михаилу становится даже неловко: глаза психолога словно впиваются в него, пытаясь достать то, что, возможно, не было сказано.

— Значит, вы утверждаете, — наконец произносит Остин, — что все ваши нервные срывы и вспышки агрессии именно из-за смерти вашего брата?

Голос кажется Милтону неприятным. Тихий и вкрадчивый, в то же время раздавшийся словно приговор, голос доктора Остин настораживает. Сама она явно слишком молода, чтобы быть квалифицированным специалистом. Размышления вновь прерываются, на сей раз — самим Михаилом:

— Да, именно так.

Психолог поджимает и без того тонкие губы и некоторое время молча смотрит на пациента.

— Вы принимали успокоительные?

— Нет.

Она широко распахивает глаза – должно быть, именно так выразив своё удивление. Костлявыми пальцами подхватывает едва не упавшую на пол авторучку и быстро записывает что-то в блокноте. Остин вырывает листок и протягивает его Михаилу.

— Примете это, Майкл.

— Михаил.

Во взгляде психолога ясно читается, что имя пациента значения для неё не имеет.

— Что требуется от меня?

Милтон молчит, раздумывая над ответом. Конечно, он знает, зачем пришёл к ней, но вся проблема именно в правильной формулировке.

— Контроль.

Девушка во второй раз удивляется — эта почти-эмоция должна определяться именно как удивление. Флоренс Остин начинает листать свой блокнот, чем нервирует своего посетителя.

Она действительно слишком молода – двадцать три года и никакого опыта работы, и университет окончила с огромным трудом. Невероятно замкнутая и до жути безэмоциональная, чем заслужила некую нелюбовь людей к себе – Флоренс Остин не могли терпеть ни в университете, ни здесь, в клинике. Но Михаилу удалось узнать о ней многое, очень многое, прежде чем прийти на приём. Конечно же, преследуя свои цели. У Милтона есть великолепный план, который он намерен воплотить в жизнь.

— Выходите за меня, — отчётливо произносит Михаил.

Тут случается взрыв: доктор Остин смеётся, неистово смеётся, откинувшись на спинку своего кресла и сложив руки на груди. Тонкие истрескавшиеся губы растягиваются в широкой улыбке.

— Право же, Майкл, это лучшая шутка за всю мою жизнь, — успокоившись, провозглашает психолог, всё ещё продолжая усмехаться.

— Я предлагаю вам сделку, Руфь Оуэлл.

* * *

21 марта 1989 года.

— Так что, по-твоему, с этим Дином не так? — спрашивает Руфь у Бальтазара, оглядывающегося по сторонам.

Тот, наконец, успокоившись, суёт руки в карманы и опирается спиной на стену, прежде чем ответить.

— Да всё нормально, — Бальт усмехается, — кроме того, что он самый долбанутый чувак из всех, что я знаю.

Услышав довольно яркую, пусть и короткую характеристику Винчестера, Руфь улыбается уголками губ и поправляет сползшую с плеча лямку сумки. В доме неподалёку слышатся звуки "Битлз" и девушка невольно начинает щёлкать пальцами в такт музыке, переминаясь с ноги на ногу.

Бальтазар выуживает из карманов джинсов сигарету и вопрошающе взирает на подругу, что тут же подаёт ему зажигалку. Руфь безразлично наблюдает за тем, как парень выдыхает белесый дым, сразу же затягиваясь вновь. Сама она считала курение непозволительной роскошью и напрасной порчей здоровья.

— Сегодня вечером у меня свидание с Винчестером, — флегматично заявляет Бальтазар, докурив сигарету и бросив окурок на асфальт

Руфь словно оживает, и, встрепенувшись, она поднимает глаза на друга.

— Что тебе ещё о нём известно?

— Ну, самое интересное, пожалуй — ходят слухи, что он единственная выжившая жертва того отморозка Аластара. Который ещё в розыск объявлен. Говорят, он насиловал и расчленял подростков. Жуть, правда? — Бальт широко улыбается, зарываясь рукой в светлые волосы, ещё больше взъерошивая их.

— А… Да, — Руфь нервно закусывает губу и вдруг резко разворачивается на каблуках туфель. — Мне пора.

— Ладно, — хмыкнув, произносит парень, — до завтра.

Тяжело вздохнув, Руфь Оуэлл направляется к своему дому, находящемуся в двух кварталах от того места, где она встречалась с Бальтазаром. Путь лежит через множество однотипных домиков — тех самых, с белым заборчиком и просто идеальным газоном. От созерцания всей этой "прелести" девушку буквально тошнит, — главной мерой от осознания того, что у неё самой такого никогда не будет. Всё, что есть у Руфи — отец-преступник и новый дом едва ли не каждый месяц. И, конечно же, новая школа, в которую Руфи почти не доводилось ходить — чаще всего синяки и ссадины скрыть не удавалось, поэтому приходилось сидеть во временном доме, слушая крики за стеной комнаты.

— Где моя мама?

— Я убил её.

Она почти не помнит свою мать — даже имя забылось, уступив место страху и боли. Руфь и сбежала бы, но, во-первых, она достаточно умна, чтобы не делать этого — Аластар найдёт её так или иначе, и будет хуже; а во-вторых, Руфь слишком любит своего отца, настолько, что готова терпеть всё.

Руфь хочет разобраться во всём этом, и прежде всего — в самой себе. Она хочет избавиться от слишком противоречивых чувств и наконец, остановить монстра в лице Аластара Оуэлла. Но главная проблема иная: Руфь не знает деталей, не знает имён жертв, не знает, как всё проходит... Именно поэтом в какой-то момент она просто начинает следить за отцом, поначалу даже до конца не понимая, зачем. Но вскоре всё становится таким понятным и простым, что Руфь поражается тому, почему не могла додуматься до этого сразу. Она даже начала записывать всё, что узнала, но заветный блокнот был найден Аластаром, который вскоре преподал урок на тему "Почему нельзя следить за отцом". Тогда Руфи едва исполнилось шестнадцать, что равнялось числу жертв за тот год.

— Почему ты не убьёшь меня, как их?

— Ты особенная. Ты станешь убийцей.

Кажется, тогда она рассмеялась — всё ещё сжимая руками дешёвые простыни и давясь воздухом, но Руфь смеялась, как никогда прежде. Правда, в том, что слова отца — глупость, девушка уже не уверена. Руфь давно не верит в Бога, но она молится, прося помощи в задуманном. И если всё получится, она будет свободна.

Зайдя в дом, Руфь почти сразу слышит ставшую уже привычной симфонию криков и болезненных стонов. Глубоко вдохнув, она снимает жутко неудобные туфли, и, отбросив сумку в сторону, направляется в отдалённую комнату.

Стараясь не смотреть на очередную "игрушку" отца, девушка спрашивает, едва скрывая отвращение в голосе:

— Кто такой Дин Винчестер?

Поворачиваясь к дочери лицом, Аластар оглушительно тихо смеётся, а искалеченная девчонка пытается отползти в сторону. Безразлично Руфь замечает, что "сеанс" только начался: серьёзных повреждений ещё нет. На вид "игрушке" не больше тринадцати.

— Позже расскажу, — ухмыляясь, наконец, отвечает мужчина, — и покажу.

— Моя помощь не нужна?

— Нет.

Поджав губы, Руфь выходит из пыточной. Ей вновь предстоит ужинать, чем придётся, и засыпать под крики той девочки. Руфи надоело, но ещё не время всё рушить.