Сердце Цитадели (джен)

三日月の光

望みの火を保って

夜間に守る

Свет полумесяца

Огонь надежды хранит.

Защищает в ночи.

Сквозь пыльные витражи Палаты Времени проникал тусклый свет, придавая строгим лицам присутствующих призрачный оттенок. В воздухе витал запах старинных книг, пыли и воска, словно сама история, затаив дыхание, ожидала решения, которое должно было быть принято в этом месте. Здесь, где каждое слово звучало подобно отголоску минувших эпох, на кону стояла судьба не только чьей-то души, но и целой Цитадели. Судьба, неразрывно связанная с войной, которая бушевала во времени.

Высокие своды зала, украшенные фресками сражений давно минувших эпох, нависали над собравшимися безмолвными свидетелями. Кисти древних мастеров запечатлели моменты триумфа и поражения, отвагу и предательство, напоминая о цене, которая была заплачена за сохранение равновесия во времени. Изображения пылающих замков, орд ревизионистов, искажающих ход истории, служили предостережением о существующей опасности. Длинный дубовый стол, испещрённый царапинами времени, разделял две стороны Совета: одни жаждали перемен, веря в необходимость обновления, другие цеплялись за традиции, боясь нарушить хрупкое равновесие. Замысловатые иероглифы, искусно вырезанные по краям стола, шептали о мудрости и предостерегали от поспешных решений.

Правительство Времени, сухой безликий механизм, в очередной раз выбирало Саниву. Хранителя Цитадели, ее опору и надежду. Единственную защиту против армии исторических ревизионистов, стремящихся переписать прошлое, изменить ход истории в свою пользу. Того, кто станет сердцем Цитадели, способным почувствовать боль каждого клинка, каждого воина — цукумогами, ожившего духа легендарного меча. Того, кто сможет объединить в себе силу духа и сострадание, кто сможет вынести боль мечей, не сломившись под гнетом прошлого и не страшась вызовов будущего. Того, кто сможет вдохновить их на борьбу, кто поведёт их в бой против ревизионистов.

На огромном экране, мерцающем в полумраке, сменялись лица кандидатов. Каждый портрет, каждое выражение лица, каждое слово из биографии — всё подвергалось тщательному анализу и становилось объектом пристального внимания и предвзятых оценок. Послужной список, прошлые решения, даже мельчайшие детали личной жизни — всё взвешивалось на чашах весов, где на одной стороне лежала надежда, а на другой — риск. Достоинства преувеличивались, недостатки выставлялись напоказ, а проступки раздувались до абсурдных размеров. Это была сложная игра, где цена ошибки — не просто поражение, а уничтожение самой ткани времени.

— Кандидат номер четыре — Фудзивара Рэнтаро. Бывший командир спецотряда, погиб при исполнении. Тридцать два года, — произнес безликий механический голос.

На экране возникло изображение мужчины с волевым квадратным подбородком, высеченным будто из гранита, и шрамом, пересекающим левую бровь, как грубое напоминание о пережитых битвах. Его глаза холодной сталью без тени сомнения или страха смотрели с экрана, проникая в самые глубины сознания. Его мундир, несмотря на все тяготы службы, сохранял первозданный вид, словно время было не властно над этим человеком. Непокорные пряди черных волос падали на лоб, не скрывая, а подчеркивая его решительность и уверенность в себе.

— Этот выдержит.

Голос представителя Военного Совета в тёмно-сером кимоно звучал непреклонно. Его слова разрезали тишину зала, как острый меч. Он ударил кулаком по столу, и гулкое эхо, подобно удару молота о наковальню, разнеслось по комнате. Его твердый и непоколебимый взгляд был устремлен на изображение Фудзивары, подтверждая свою уверенность в сделанном выборе.

— Фудзивара знает, что такое дисциплина, — отчеканил он, как будто отдавал приказ отряду солдат. — Он не отступит перед лицом опасности. Он вырос на поле боя, и сама смерть закалила его. Он понимает, что такое долг и честь.

По залу прокатилась волна напряжённого шепота.

— Но учтён ли исторический контекст? — спросила Архивариус, поправляя свои очки в серебряной оправе. Её обычно ровный и спокойный голос сейчас звучал с лёгкой ноткой беспокойства. — Ваш кандидат, Генерал-сама, безусловно, обладает лидерскими качествами, но насколько глубоко он знаком с историей, которую мы призваны защищать? Понимает ли Фудзивара-доно значение каждого цукумогами и его роль в ткани времени? Осознаёт ли он, что при встрече каждого клинка с предыдущим хозяином в прошлом в его сердце невольно вспыхивает желание спасти погибшего хозяина и изменить предначертанное?

Она обвела взглядом собравшихся, призывая их к осознанию всей важности момента.

— Санива должен быть не просто командиром, но и хранителем, — продолжила она. — Тем, кто понимает ценность каждого события и каждого имени. Тем, кто сможет сдержать эти порывы и убедить цукумогами в необходимости сохранения истории, даже если это причиняет боль. Сможет ли Фудзивара-доно внушить им, что нельзя менять предначертанное, что каждой исторической личности суждено пройти свой путь до конца и что вмешательство в этот процесс может привести к катастрофическим последствиям? Сможет ли он проникнуть в суть исторических процессов, не упустив ни одной важной детали? Ведь цукумогами — это не просто оружие, это живые свидетельства прошлого, и обращаться с ними нужно с должным почтением и пониманием.

— Дисциплина — это то, что нам сейчас нужно! — с горящим взглядом воскликнул ещё один представитель Военного Совета. — Мы не можем позволить себе сантименты. Скверна наступает, а натиск ревизионистов усиливается с каждым днем! Нам нужна твердая рука и железная воля. Нам нужен человек, который не дрогнет, не побоится принять сложные решения и будет готов пожертвовать всем ради сохранения истории!

Его слова гулким эхом прокатились по залу, вызывая смесь эмоций: от недовольства до поддержки.

— Не стоит забывать и о творческом начале, — произнес мужчина в элегантном кимоно с вышитыми ирисами, представитель Отдела Искусств. Его голос звучал мягко, но не менее уверенно. — Санива — это не только воин и историк, но и творец, способный вдохнуть жизнь в цукумогами, пробудить в них дремлющие таланты и направить их энергию в нужное русло.

— Но нам важна и устойчивость, — вмешался третий — представитель медицинского корпуса. Он поправил очки на переносице и устремил свой проницательный взгляд на спорящих. — Война — это не только сражения и знания, но и последствия. А значит, постоянный стресс. Санива должен обладать крепкой психикой, чтобы не сломаться под гнетом ответственности.

Внезапно тишину нарушил мелодичный звук гонга. Все обратили взоры к Старейшине Совета, который медленно поднял руку, призывая к вниманию. В его глазах, полных мудрости и сострадания, читалась усталость.

— Довольно, — произнес он тихим, но властным голосом, в котором сквозила надежда на то, что они смогут найти верное решение. — Дискуссия зашла в тупик. Предлагаю прекратить обсуждение. Мы выслушали аргументы обеих сторон, но до согласия ещё далеко. Думаю, будет разумно отложить обсуждение кандидатуры Фудзивары Рэнтаро и перейти к рассмотрению следующего кандидата. Возможно, новый взгляд поможет нам найти того, кто сумеет возглавить Цитадель Ханмаро.

— Кандидат номер двенадцать — Накамура Юкихиро, — незамедлительно сообщил безликий помощник. — Историк, специалист по эпохе Эдо. Умер от болезни в сорок лет.

На экране возник образ худощавого мужчины с тонкими чертами лица, обрамленного мягкими каштановыми волосами. Его взгляд был тёплым и проницательным, словно он уже постиг все тайны мироздания, и в нём читались спокойствие и мудрость. Этот человек явно любил историю, его взгляд горел интересом к каждой детали забытой некогда легенды. Его простая оливкового цвета юката с элегантным геометрическим принтом говорила о скромности и утончённости натуры. В его облике не было ни капли воинственности, но в нём чувствовалась внутренняя сила, как скрытый источник, готовый вырваться наружу.

— Накамура-доно — уникальный специалист, — с гордостью произнесла Архивариус, расправив плечи. — Он посвятил свою жизнь изучению истории, в том числе истории цукумогами. Он знает о них больше, чем кто-либо другой в этом зале. Для него они не просто ожившие клинки, а личности, герои, чьи судьбы неразрывно связаны с прошлым. Он без труда сможет найти с ними общий язык — язык исторических фактов и легенд.

— А что, если Цитадель подвергнется атаке? — с сомнением в голосе спросил Генерал, скрестив руки на груди. Его недовольство было очевидно. — Что он будет делать? Проповедовать ревизионистам о культурном значении клинков? Или рассказывать им о славных битвах прошлого, пока они пытаются стереть историю из памяти? Нам нужен тот, кто готов сражаться, а не тот, кто умеет красиво говорить.

— Не стоит недооценивать Накамура-доно, — вмешался пожилой советник с бородой, хранящей в себе отпечаток времени. — Он прошёл через гораздо больше испытаний, чем вы можете представить. Его исследования… граничили с безумием. Он посвятил свою жизнь изучению истории цукумогами, их связи с историческими личностями, их роли в битвах и их душевных переживаний. Ходят слухи, что при жизни ему довелось случайно встретить одного из тоукен данши и даже немного пообщаться с ним, что навсегда изменило его отношение к истории. Именно после этого Накамура-доно стал одержим историей и готов был пожертвовать всем ради этих знаний. Так что он знает о цукумогами больше, чем кто-либо в этом зале, и понимает их боль, их страхи и стремления. Он не просто историк, он — их друг, их проводник и защитник. Он видел то, что недоступно другим. Он проникал в самые глубины истории и ощущал дыхание времени. Он знает, что такое настоящая борьба и истинная жертва.

— Но сможет ли он выдержать связь с цукумогами? — произнес чей-то голос, едва различимый среди горячих споров. Даже в этом хаосе слова незримого участника Совета заставили многих замолчать. — Она сжигает разум… Ломает волю… Превращает в тень… Вы и сами не раз видели, как кандидаты падали и сгорали под тяжестью ответственности.

Мрачная тень на мгновение легла на лица собравшихся. Каждый в зале понимал, что связь с цукумогами — это одновременно и дар, и проклятие, возможность прикоснуться к истории и риск потерять себя в водовороте времени. Шанс обрести силу, но и страх оказаться сломленным грузом прошлого.

Задумавшись над словами таинственного советника, присутствующие не сразу обратили внимание на то, что на экране появилось новое изображение.

— Кандидат номер семь — Сираиси Макото, — провозгласил незримый металлический помощник. — Бывшая медсестра, погибла во время пожара в госпитале, спасая пациентов. Двадцать восемь лет.

Но все молчали, все ещё обдумывая услышанное.

— Господа, позвольте представить вам следующего кандидата, — тихо произнес один из чиновников, в чьем взгляде отражалась боль исцеленных им душ, его голос дрожал от волнения. — Сираиси Макото. Она была не просто медсестрой, она была ангелом-хранителем для своих пациентов. Сираиси-доно — искусный врачеватель, и если главная цель Санивы — исцеление, если её основная задача — залечивать раны цукумогами, как телесные, так и душевные… то, возможно, она именно та, кто нам нужен.

После этих слов все посмотрели на экран, где появилась женщина с короткими тёмными волосами, аккуратно собранными в строгий пучок. В её уставших, но добрых глазах читалось сострадание ко всему живому. В них отражались нежность и забота, как будто она привыкла отдавать себя другим, не ожидая ничего взамен. При этом женщина приветливо улыбалась, подбадривая себя и окружающих. Несмотря на пережитую трагедию, на её лице сохранялось спокойствие и уверенность, присущие тем, кто привык быстро принимать решения в критических ситуациях. Её медицинская форма, испачканная сажей, свидетельствовала о самоотверженности и бесстрашии, о готовности пожертвовать собой ради спасения других. И даже на этом статичном изображении ощущалась её внутренняя теплота, готовность прийти на помощь каждому, кто в ней нуждается.

— Вряд ли у неё достаточно силы духа, — скептически возразил Генерал, внимательно вчитываясь в досье. — Медсестра... Она же привыкла следовать указаниям, а не отдавать их. Как она сможет возглавить отряд тоукен данши и повести их в бой против ревизионистов? А нам нужен настоящий лидер!

— Разве сострадание не является проявлением истинной силы? — раздался тихий, но уже знакомый, хотя всё еще обезличенный голос из темноты зала. И в нём по-прежнему звучала непоколебимая уверенность. — Разве умение чувствовать чужую боль и готовность отдать себя другим — это не самые важные качества, необходимые для истинного величия? Разве не это нужно цукумогами, чьи души были изранены битвами и потерями?

— А я вам говорю, Фудзивара-доно — лучший кандидат! — решительно воскликнул Генерал, хлопнув ладонью по дубовому столу с такой силой, что подпрыгнули чернильницы и вздрогнули старые пергаменты. — Ему знакома дисциплина, он не дрогнет перед опасностью! Посмотрите на его послужной список!

— Да что вы понимаете в течениях исторических потоков и тонкостях души, бездушный вояка! — фыркнула Архивариус, надменно вскинув подбородок. Серебристые волосы, заплетенные в сложную косу, качнулись в такт её словам. — Вам никогда не познать истинную суть временных моментов! Вы мыслите категориями битв и побед, а не мудростью веков! Этот ваш Фудзивара — лишь инструмент, а не проводник истории! Что он знает о ценности прошлого, кроме как о поле битвы?

— И что толку от вашей «ценности прошлого», если некому будет ее защищать? — огрызнулся Генерал, сверля Архивариуса взглядом.

— Не забывайте, что и души, и тела нуждаются в полноценном лечении! — вмешался представитель медицинского корпуса. Он поправил очки на переносице и устремил свой проницательный взгляд на спорящих. — Воин, павший духом, не способен сражаться. И какой смысл в исторических фактах, когда всё тело покрыто ранами, а дух ослаблен? Надо зреть в корень проблемы, а не ходить вокруг да около! Сираиси Макото точно знает, как залечить раны и вернуть веру.

— Медсестра? — презрительно скривился Генерал. — Она будет утирать им слезы, пока ревизионисты кромсают историю? Нам нужен лидер, а не сиделка! Это же относится и Накамуре-доно. Он, конечно, эрудит, но тоже вряд ли справится с реальными угрозами.

Архивариус резко подалась вперёд, сжав руки в кулаки. Её губы искривились в гримасе, выдававшей смесь возмущения и презрения.

— Накамура-доно, безусловно, человек увлечённый, — добавил представитель Отдела Искусств, с лёгкой усмешкой качая головой. — Но его погруженность в прошлое порой граничит с эксцентричностью. Боюсь, он скорее начнет спорить с ревизионистами об аутентичности их доспехов, чем сражаться с ними. Представляю себе картину: ревизионисты врываются в Цитадель, чтобы уничтожить исторические артефакты, а он им начинает рассказывать о подлинности печати Оды Нобунаги или о важности Шинсенгуми для поддержания порядка в Киото! Боюсь, это не самый эффективный способ защиты истории.

Брови Архивариуса взметнулись вверх, а глаза округлились от удивления и возмущения. Она резко обернулась к Генералу, но, встретив его насмешливый взгляд, тут же отвернулась, бессильно поджав губы.

Спор разгорался всё сильнее, как пламя, раздуваемое ветром. Генерал барабанил пальцами по столу, Архивариус яростно жестикулировала, представитель медицинского корпуса сохранял спокойствие, но его голос становился всё более настойчивым, а представитель Отдела Искусств изредка вставлял колкие замечания. Каждый из чиновников отстаивал своего кандидата, стремясь доказать свою правоту. Голоса сливались в общий гул, заглушая друг друга, а атмосфера в зале накалилась до предела. Скрип отодвигаемых стульев, обрывки фраз, полные гнева и раздражения, заполнили Палату Времени. Воздух, пропитанный запахом старой бумаги и чернил, казалось, уже звенел от напряжения.

— Тишина!

Громовой удар кулака по столу заставил всех замолчать. Старик с лицом, высеченным из камня, до этого момента казавшийся дремлющим, поднялся во весь рост. Его мантия, расшитая золотыми нитями, сверкнула в тусклом свете витражей. В зале мгновенно воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием свечей. Все взгляды вновь обратились к Старейшине Совета, чьё лицо выражало разочарование и усталость от бессмысленной перебранки.

— Мы упускаем суть, — сказал он неторопливо, тщательно подбирая каждое слово. Его обычно мягкий и спокойный голос сейчас звучал твёрдо и уверенно, заставляя всех спорщиков словно застыть во времени, внезапно осознав всю тщетность своих прений. — Мы забываем, что представляет собой Санива. Санива — это не только воин, способный повести за собой армии и разработать гениальную стратегию, как предлагает наш уважаемый Генерал-сама. Но и не только тот, кто ценит каждый момент истории, осознает значение каждой исторической личности и может часами рассказывать о тонкостях определенной эпохи, как считает Архивариус. И, конечно же, Санива — это не только тот, кто способен врачевать тела и души, кто понимает боль каждого клинка и готов отдать все силы на исцеление, как справедливо отмечает наш представитель медицинского корпуса. И не только творец, способный видеть красоту в каждом мгновении и вдохновлять цукумогами на новые свершения, как напоминает нам представитель Отдела Искусств.

Старейшина выдержал длительную паузу, давая каждому возможность переварить его слова. Взгляд его мудрых глаз скользнул по лицам собравшихся. Генерал, до этого момента барабанивший пальцами по столу, нахмурился. Его лицо омрачилось, будто он нехотя пересматривал свою позицию. Архивариус, смерив того презрительным взглядом, нервно протирала стекла очков, пытаясь скрыть замешательство. Представитель медицинского корпуса, не отрываясь, смотрел на Старейшину, соглашаясь с каждым словом. А представитель Отдела Искусств задумчиво склонил голову, словно пытался представить идеальный образ Санивы.

— Санива — это нечто большее, чем просто воин, историк или целитель, — с удовлетворением в голосе подытожил Старейшина. — Это тот, кто способен объединить в себе силу воина, мудрость историка, сострадание целителя и творческое начало. Тот, кто примет на себя боль мечей, исцелит их раны — не только тела, но и души. Кто станет для них опорой и поддержкой, вернет им веру в себя и свои силы. Санива должен видеть за клинками не просто оружие, а за историческими событиями — не просто даты и факты. В каждом цукумогами он должен видеть личность, достойную уважения. Он должен чувствовать, понимать и любить. Только тогда он сможет повести отряды тоукен данши к победе!

На экране возникло новое изображение. Совсем юная девушка с волосами цвета воронова крыла, мягкой волной обрамлявшими по-девичьи округлое, совсем юное лицо. Изящные черты, еще не тронутые временем, дышали нежностью и невинностью. Глаза, большие и темные, как ночное небо, отражали тихую задумчивость и какую-то невысказанную печаль. Во взгляде, полном сострадания, сквозила доверчивая наивность, словно девушка еще не познала жестокости мира и верила в лучшее в каждом человеке. Вся её фигура казалась такой легкой и невесомой, словно она была соткана из лунного света и шепота ветра.

— Кандидат номер тридцать четыре — Асэми Каямура, двадцать два года, — отрапортовал металлический помощник. — При жизни — художница. Скончалась во сне от разрыва аневризмы головного мозга, так и не закончив свою последнюю картину. Последние три года жизни была волонтером в детском онкологическом центре.

На экране всплыло изображение, показывающее лишь часть её незаконченной работы. Мазки кисти, словно взмахи крыльев, изображали распускающуюся сакуру, лепестки которой уже готовы были оторваться от ветвей и взлететь в небеса. Нежная палитра, использованная художницей, излучала покой и умиротворение.

— Художница?! — воскликнул Генерал, вскочив с места от возмущения. — Вы шутите, Старейшина-сама! Неужели вы действительно думаете, что эта девушка может быть Санивой? Она же не сможет выдержать даже взгляда самого слабого ревизиониста!

— Ей совершенно чужды стратегии и тактика боя! — поддержал его другой представитель Военного Совета, его голос тоже дрожал от негодования. — Цитадели нужна сила, а не…

Он не смог подобрать слов и лишь беспомощно развёл руками.

— Хрупкость? Искусство? Какая ерунда! — раздраженно фыркнул Генерал, указывая на изображение девушки. — Нам нужен тот, кто сможет держать строй, а не размахивать кисточкой!

— Подождите, — мягко возразил представитель медицинского корпуса, поправляя очки на переносице. — Взгляните на её лицо. Разве вы не видите в этих глазах сострадание? Возможно, именно такая чуткость нам сейчас и нужна. И, вероятно, несмотря на хрупкое здоровье, Асэми-доно обладает невероятной психологической устойчивостью. Ведь жить, зная о своей аневризме, и не озлобиться, а продолжать видеть красоту, делиться ею с миром и сострадать тяжело больным детям — это, знаете ли, требует огромных душевных сил.

— Чуткость хороша в мирное время, — фыркнула Архивариус, надменно вскинув подбородок. — А сейчас идет война! Нам нужен тот, кто понимает историческую значимость происходящего, кто не позволит ревизионистам исказить прошлое! Что эта художница знает о битвах при Сэкигахаре или Дан-но-Ура?

Внезапно, словно по мановению невидимой руки, споры прекратились. В зале воцарилась такая тишина, что, казалось, каждый мог услышать биение своего сердца. Все взгляды устремились к дальней части помещения, где ещё мгновение назад сгущались тени. И из этого полумрака, словно сотканный из лунного света и звездной пыли, появился он. Миказуки Мунечика — один из Пяти Великих Мечей, цукумогами, воплотивший в себе дух легендарного клинка. Его неземная красота, спокойная уверенность и вековая мудрость заставляли сердца трепетать, а дыхание — замирать в груди.

Его замысловатый наряд, сотканный из переливающихся оттенков синего и золотого, напоминал о величии прошлого и неизбежности будущего. На поясе, словно драгоценный талисман, покоилась катана, заключенная в золотые ножны, украшенные изображениями всех фаз луны — от едва заметного серпа до полного сияющего диска. Тати, являющийся воплощением силы и изящества, готовый в любой момент откликнуться на малейшее движение. Он неспешно обвел присутствующих взглядом своих необыкновенных глаз — глубоких, как ночное небо, но с золотистой каймой полумесяца, мерцающей в самом центре, — заставляя всех замолчать. Его присутствие наполнило зал тихим величием, как будто сама история склонила голову в знак уважения к нему.

— Меня зовут Миказуки Мунечика, и я представляю здесь Цитадель Ханмаро, — с низким поклоном обратился он к собравшимся. Его мягкий и мелодичный голос, словно перезвон колокольчиков, наполнил зал. Однако за этой мягкостью скрывалась непреклонная воля и мудрость веков. — Позвольте заметить, что истинная сила не всегда проявляется в грубой мощи. — Взгляд Миказуки ненадолго задержался на изображении Асэми, а затем переместился на представителя Военного Совета. — Посмотрите в её глаза, Генерал-сама.

Генерал, поджав губы в знак недовольства, с неохотой перевёл взгляд на экран. Он, закалённый в бесчисленных битвах и привыкший полагаться на сталь и силу, с трудом признавал правоту цукумогами, чья сила заключалась не только в мече. Однако он не мог игнорировать слова того, кто был известен во всех уголках мира, чей опыт и мудрость были неоспоримы. В его взгляде читалось признание авторитета легендарного воина, смешанное с раздражением от того, что ему, Генералу, указывают на его ошибку. Остальные, следуя его примеру, тоже обратили внимание на изображение девушки, пытаясь понять, что же привлекло внимание легендарного цукумогами.

— В них — бездонный океан грусти, но и бескрайняя вера, — голос Миказуки звучал мягко, но уверенно, проникая в сердца всех присутствующих. — Она знает, что такое жизнь и что такое смерть. Её огромное сердце, способное вместить в себя и радость, и боль, сможет понять нас, цукумогами. Она осознает не только нашу боль, но и нашу тоску по тем, кто создал нас, по тем, кто дорожил нами в прошлом. Я верю, что её душа настолько велика, что в ней хватит места для всех нас, для каждого цукумогами. Она станет той, кто поможет нам нести наше бремя дальше, кто возродит нашу веру в самих себя и кто поможет нам с надеждой смотреть в будущее.

Он погрузился в молчание, и в этой паузе ощущалось что-то личное. Нечто, что связывало его с юной девушкой, чья жизнь так трагически оборвалась.

— Я видел её… — тихо продолжил Миказуки. Его взгляд устремился вдаль, словно он созерцал картины давно минувших дней. — Во время одной из недавних миссий, когда мой отряд преследовал группу ревизионистов, мы оказались в густонаселённом районе начала XXI века. И там я увидел её. Не обращая внимания на шум приближающейся битвы, она пыталась вытащить котёнка, спрятавшегося в водосточной трубе. Она была готова рискнуть своей жизнью ради этого маленького беззащитного существа. Разве не это нам нужно сейчас? Санива, способный видеть ценность каждой жизни вне зависимости от её масштаба? Именно тогда я почувствовал в ней отголоски дремлющей силы, присущей Саниве, и ту неразрывную связь, которая должна существовать между Санивой и цукумогами.

Генерал презрительно фыркнул, но, поймав на себе строгий взгляд Старейшины, всё же сдержался и опустился обратно в своё кресло.

— Силы, — после паузы добавил Миказуки, обводя взглядом присутствующих, — которая не только исцеляет раны и души, но и позволяет нам существовать в этом мире. В ней скрыта искра, способная разжечь пламя, отблески которого будут сиять сквозь века, укрепляя мощь Цитадели. Она не просто свяжет нас, она переплетёт нити наших судеб воедино. Мне не довелось лично встретиться с другими кандидатами, но в Асэми-сан я почувствовал потенциал, который нельзя упустить.

Чиновники переглянулись, пораженные словами Миказуки. Они не могли не доверять его словам, ведь цукумогами лучше, чем кто-либо другой, ощущают связь с Санивой. Но услышать о таком мощном, почти безграничном потенциале было неожиданно и даже невероятно. Генерал нахмурился, пытаясь скрыть замешательство, Архивариус задумчиво кусала губы, представитель медицинского корпуса с живым интересом подался вперёд, а представитель Отдела Искусств замер, словно внезапно узрел прекрасное произведение искусства.

— Что вы имеете в виду, Мунечика-доно? — с осторожностью спросила Архивариус, боясь нарушить хрупкое равновесие момента. — Вы утверждаете, что эта юная художница обладает силой настолько мощной, что превзойдёт все наши ожидания? Что сможет не просто защитить конкретную временную линию, но и вдохнуть новую жизнь в Цитадель?

Миказуки лишь загадочно улыбнулся, словно не мог или не хотел до конца раскрывать свои тайны.

— Мы защищаем историю, Архивариус-сама, — неопределённо ответил он, обращаясь непосредственно к ней. — Санива защищает нас. Это закон, которому мы все обязаны следовать.

Закончив говорить, он поклонился, выражая своё уважение к Совету, и замер в ожидании окончательного решения.

Представитель медицинского корпуса внимательно посмотрел на экран, пытаясь увидеть ту невероятную искру, о которой говорил Миказуки. Генерал по-прежнему выражал скепсис, но уже не решался возражать легендарному цукумогами. А представитель Отдела Искусств, казалось, застыл в благоговении, словно ощущая невидимую красоту, исходящую от Асэми.

Миказуки больше не говорил. Однако его слова, произнесённые с уверенностью, а также безупречная репутация и многовековой опыт стали последним аргументом, который развеял почти все сомнения.

На лице старейшины не было никаких эмоций, но уголки его губ приподнялись в довольной улыбке.

— Кандидатура Асэми Каямуры утверждена. Отныне она станет Санивой Цитадели Ханмаро. На этом совет окончен.

Миказуки глубоко поклонился в знак благодарности.

— Благодарю вас, Старейшина-сама, — произнес он с изяществом и достоинством. — Я сам лично сопровожу новую Саниву в Цитадель.

— Да будет так.

Чиновники расходились, унося с собой груз ответственности за принятое решение.

Архивариус, нахмурившись, бросила последний недовольный взгляд на экран, всё ещё сомневаясь в правильности выбора, но промолчала. Миказуки едва заметно склонил голову, признавая её осторожность.

Представитель медицинского корпуса, напротив, тепло улыбнулся и тихо пожелал удачи новой Саниве. Миказуки в ответ слегка прикрыл глаза в знак благодарности.

Генерал поравнялся с Миказуки и, глядя прямо в глаза, произнёс:

— Если что-то пойдёт не так… помните, вся ответственность на вас.

Миказуки встретил его взгляд невозмутимо, без тени страха или колебания.

Представитель Отдела Искусств, проходя мимо Миказуки, тихо прошептал:

— Надеюсь, она сможет увидеть красоту даже в самой жестокой битве.

Миказуки слегка улыбнулся в ответ, разделяя его надежду.

Палаты Времени опустели.

Миказуки остался один, как страж, охраняющий хрупкое равновесие между прошлым и будущим. Он обернулся к экрану, на котором всё ещё виднелось изображение Асэми Каямуры. Её полные печали и надежды глаза смотрели на него с немым вопросом. Внезапно экран погас, и в зале воцарилась полная тьма. Но Миказуки знал, что это знак. Знак того, что пришло время действовать. Золотистое сияние окутало его фигуру, и он исчез, оставив после себя лишь ощущение чьего-то пристального взгляда, словно он по-прежнему находился где-то рядом, наблюдая из тени.

В мгновение ока он очутился в другом месте — в светлой комнате, наполненной успокаивающим ароматом целебных трав и благовоний. На стенах, словно застывшая мелодия, тянулась роспись, изображающая умиротворяющий пейзаж: горы, утопающие в туманной дымке, и одинокая цапля, парящая над водной гладью. Сквозь бумажные перегородки сёдзи мягко проникали первые лучи восходящего солнца, окрашивая всё вокруг в нежные оттенки золотого и розового. Лёгкий ветерок, ворвавшийся в открытое окно, всколыхнул полупрозрачные занавески, вышитые изображениями хрупких цветущих ветвей сакуры. От этого движения комната, казалось, задышала, наполняясь жизненной энергией.

Перед Миказуки на низком футоне, покрытом шёлковым покрывалом цвета слоновой кости, лежала юная девушка — Асэми Каямура. Её лицо было бледным, но спокойным, словно она просто спала, укрытая тишиной и заботой этих покоев, ожидая встречи с новым днём. Прозрачный балдахин, сотканный из тончайшей ткани, укрывал футон невесомой пеленой, создавая ощущение неземной лёгкости. На небольшом столике рядом с футоном стояла глиняная ваза с одинокой белой камелией, источавшей тонкий аромат, который подчеркивал безмятежность этого места.

Миказуки вновь почувствовал незримую, но крепкую связь с девушкой. Он грациозно опустился рядом с ней на пол и осторожно коснулся её лба кончиками пальцев, стараясь пробудить не только её тело, но и её душу.

Асэми вздрогнула и открыла глаза. Её взгляд, полный изумления, встретился с нежным и добрым взглядом Миказуки. Она растерянно огляделась, пытаясь понять, где находится. Комната дышала покоем, но незнакомые запахи и убранство вызывали тревогу.

— Где я? — тихо спросила она, чувствуя слабость во всем теле. — Что происходит?

Миказуки улыбнулся ей своей загадочной улыбкой.

— Вы в Цитадели, Асэми-сама, — ответил он тихо. — Теперь вы — Санива и Хранитель Цитадели Ханмаро.

В глазах девушки отразилось непонимание. Она недоверчиво моргнула, переводя взгляд с комнаты на Миказуки. Она внимательно всмотрелась в его лицо, пытаясь вспомнить, где видела его раньше. Что-то в его облике казалось смутно знакомым, но ускользающим, словно сон.

— А мы с вами раньше не встречались? — спросила она с легким сомнением в голосе.

Миказуки улыбнулся еще загадочнее.

— Все возможно, — ответил он уклончиво.

— Вы сказали — Санива? — переспросила Асэми, в её голосе прозвучало недоверие. Она приподнялась на локте, пытаясь сесть, но слабость заставила её снова опуститься на подушки. — Так это правда? Меня действительно выбрали? — Она горько усмехнулась. — Мне, конечно, объясняли, но… Я же не воин! И даже не врач… Вряд ли у меня получится. Насколько я помню, мне говорили что-то про ответственность и необходимость…

Миказуки бережно сжал её пальцы своими. Его прикосновение было тёплым и успокаивающим.

— Не стоит беспокоиться, Асэми-сама, — произнёс Миказуки с нежностью в голосе, вкладывая в каждое слово искреннюю заботу. — Я вижу в ваших глазах смятение, сомнения и страх перед неизвестностью. Это вполне естественно, ведь на ваши плечи внезапно легла огромная ответственность. Но помните, Асэми-сама, вы не одиноки. Мы, цукумогами, связаны с вами невидимыми нитями судьбы, и мы всегда будем рядом, готовые разделить с вами это бремя. Мы станем вашей опорой и поддержкой на этом пути, чтобы даровать вам радость будущих побед. Хотя вы сейчас физически слабы — это вполне естественно после такого сложного перехода, — в вашей душе таится источник огромной силы. Это энергия любви, способная преобразить мир, сила сострадания к чужой боли, которая залечивает любые раны, и энергия исцеления, которая дарит надежду отчаявшимся. Именно эта сила, Асэми-сама, нужна нам, чтобы противостоять тьме и сохранить равновесие во времени.

Асэми нахмурилась, глядя на Миказуки с сомнением.

— Но… как? — растерянно спросила она. — Я же ничего не умею!

Миказуки улыбнулся, и золотистые полумесяцы в его глазах заискрились тёплым светом.

— Вы способны увидеть красоту даже в незначительной мелочи, — произнёс он с непоколебимой уверенностью. — Почувствовать чужую боль и подарить надежду тем, кто её потерял. А это уже достаточно, чтобы начать, Асэми-сама. Остальное придёт со временем. Все необходимые знания и навыки откроются вам, когда придёт время.

Он выпрямился во весь рост и протянул ей руку, предлагая не только физическую поддержку, но и веру в себя.

— Доверьтесь мне, Асэми-сама, — мягко произнес он. — Но прежде всего доверьтесь себе. Сделайте шаг, Асэми-сама. Всего один шаг.

Асэми смотрела на протянутую руку Миказуки, словно видела в ней приглашение в новую жизнь. Затем она перевела взгляд на его лицо, где читались не только поддержка и вера, но и некое необъяснимое спокойствие, внушающее надежду. Она явственно ощущала, что может полностью довериться этому человеку. Собравшись с силами, она осторожно вложила свою ладонь в его. Ощущение его уверенности и силы хлынуло в неё согревающим теплом. Хотя она всё ещё чувствовала слабость и шаталась, Миказуки крепко держал её, не давая упасть и оберегая от всех бед и невзгод.

— Видите? Вы уже сделали первый шаг, Асэми-сама, — похвалил он.

Он неторопливо подвел её к дверям.

— За этими дверьми — Цитадель, Асэми-сама, — с благоговением произнёс Миказуки. — Ваш новый дом и новая жизнь. Там ждут те, кто нуждается в вас, те, кто готов полюбить вас всей душой. Готовы ли вы войти, Асэми-сама? Готовы ли вы принять свою судьбу?

Асэми с трепетом и волнением взглянула на дверь. Однако в её глазах больше не было страха — лишь решимость и предвкушение чего-то нового и неизведанного. Хотя неуверенность всё ещё присутствовала в её сердце, она была разбавлена надеждой и верой в себя. Глубоко вздохнув, Асэми кивнула.

— Да, — твёрдо произнесла она. — Я готова.

Миказуки искренне улыбнулся в ответ и медленно открыл двери.