Точка невозврата (гет)

Конечно же, времени не хватало. Стоило телепортироваться прямо на парковку перед балетной студией, а не тащиться, превозмогая головокружение и судороги через весь квартал, но Пятый перестраховался. Лайла была единственной, кто мог определить его присутствие по колебаниям пространства, неизбежному последствию телепортации, а он не мог позволить себе рисковать. Учитывая, как прошла их предыдущая встреча, она могла просто скопировать его силу и сбежать, не дожидаясь, пока он с ней заговорит. А этого допустить было никак нельзя. Лишь при одной мысли о провале Пятого прошибал холодный пот, хотя, возможно, это был всего лишь один из побочных эффектов от парализующей дряни, которую ему вкололи его покойные похитители.

Он укрылся за фургоном недалеко от входа и затаился, не сводя глаз со стеклянной двери. Внутренний таймер отсчитывал секунды. Только бы она не задержалась внутри, блуждать по незнакомому зданию в её поисках было некогда. Он уже начал нервничать, когда Лайла наконец показалась на крыльце, рассеяно роясь в сумке.

Сколько они не виделись? В её времяисчислении месяца три, в его — больше года. Пятый на миг замер, заворожённый тем, как апрельский ветер треплет бахрому её шейного платка. Весна в этом году будет короткой. Теперь он знал это наверняка и не мог позволить себе роскошь тратить бесценные мгновения, пытаясь собраться с духом перед тем, как снова увидит в её глазах брезгливую жалость. Он помнил этот взгляд, хотя все остальные события того дня были как в тумане. Он тогда здорово нажрался и, наверное, был похож на опустившегося бродягу. Да и сейчас вряд ли выглядел лучше. Он нервно подтянул манжеты рубашки, закрывая запястья. Пора было действовать. Он выдохнул, стараясь унять бешеный стук сердца, и шагнул вперёд. Лайла вскинула голову, в её глазах мелькнула растерянность, но уже через секунду от неё не осталось и следа.

— Зачем ты пришёл, Пятый? — она сложила руки на груди, привалившись к машине. — Давно мне нервы не мотал?

В голосе звучали раздражение и усталость, но быстрый, почти незаметный взгляд выдал её — она по привычке проверяла, не ранен ли он.

— Ты снова пьян или?..

— Или, — отозвался он. В горле пересохло, сердце билось слишком быстро. — Мне нужно кое-что тебе показать. Это важно.

Она вздохнула и провела рукой по волосам.

— Послушай, — сказала Лайла, глядя куда-то мимо него, — мы это уже проходили. В столовой ЦРУ поменяли начинку в пирожках, или в баре перекрасили стену, и у тебя разыгралась паранойя.

— Пожалуйста, Лайла. — Пятый стиснул зубы, не давая голосу сорваться. — Я клянусь, это последний раз. Я оставлю тебя в покое.

Она вздохнула и бросила взгляд на часы.

— Через полчаса у Грэйси заканчивается занятие.

— Это быстро, — соврал он и протянул ей руку. Он пытался выглядеть уверенно, но пальцы предательски дрожали.

Она не торопилась. В её взгляде всё ещё читалась настороженность, но в глубине глаз промелькнуло что-то едва уловимое — неуверенность или, может быть, интерес.

— Последний раз, — повторил он, держа руку протянутой. — Клянусь.

— Если ты хоть что-нибудь выкинешь…

— Я не в лучшем виде, — сказал он, и это была чистая правда. — Если что, просто свернёшь мне шею.

Лайла покачала головой, а потом медленно потянулась к его руке.

* * *

Прыжок дался нелегко. Если бы не Лайла, он бы повалился лицом вниз на платформу. Успел. Хорошо.

— Эй, ты в порядке? — спросила Лайла.

Он не ответил, хватал ртом воздух. Даже не пришлось притворяться, чтобы потянуть время. Он был выжат досуха, так что она больше не могла скопировать его силу. Оставалось дотянуть ещё минут пять, чтобы она не успела добежать до выхода, пока не началось. Из носа струйкой потекла кровь.

— Я сейчас, — задыхаясь, проговорил он. — Одну секунду.

Он ухватился за неё, чтобы не соскользнуть на пол, и попытался сфокусировать взгляд.

— Ты не пьян, ты себя довёл, — сказала Лайла. В её голосе прорезался упрёк.

И в этот момент где-то наверху грянул взрыв. Рвануло так оглушительно, что, казалось, задребезжали все рельсы. За первым взрывом последовал глухой грохот.

Лайла на мгновение застыла, глядя на него расширенными глазами, а потом рванула к выходу. Пятый повис у неё на рукаве.

— Куда ты? Там уже всё, — прохрипел он.

— Там же Грэйси! — Она отчаянно пыталась вырваться, но он вцепился в неё из последних сил.

— Там уже всё, — глухо повторил он.

Лайла ударила его по лицу наотмашь. Пятый не удержался на ногах, но не выпустил её рукав, и она повалилась на пол вместе с ним. Он больше не пытался её уговорить, только уворачивался от ударов и старался не разжать пальцы. Но силы были неравны: вскоре он уже катался по полу, задыхаясь от боли, а Лайла мчалась навстречу смерти.

И всё же им повезло ещё раз.

На платформу выходило два коридора: короткое ответвление сворачивало к выходу, а длинное петляло и упиралось в запертую дверь кладовки. По счастью, Лайла выбрала не тот коридор.

Когда Пятый, задыхаясь и обливаясь холодным потом, добрался до лестницы, верхние ступени уже покрывала лава. Она шипела, пузырилась и грозила выплеснуться под ноги. Он инстинктивно отпрянул — и чуть не врезался в Лайлу, которая только что выбежала из-за угла и оказалась прямо за его спиной.

— Что ты стоишь как чурбан?! — заорала она. — Сделай же что-нибудь!

— Я сделал всё, что мог, — прохрипел он, приваливаясь к стене.

Глаза Лайлы прожигали его насквозь.

— Я тебя ненавижу, — выплюнула она.

— Я знаю.

Какое-то время они заворожённо наблюдали, как шипит и пузырится раскалённый водопад, как с новой силой накатывает и стекает по ступеням, но почему-то не смеет пересечь невидимую черту в середине лестницы.

Они не раз видели станции с застывшими чёрными подтёками на верхних ступенях, ведущих к безжизненному пространству наверху — покрытому чёрной коркой и усеянному обгорелыми трупами. Теперь они наблюдали эту разновидность апокалипсиса в процессе.

— Ну что, доволен? Ты этого хотел? — зло бросила Лайла.

Она была в ярости. Он лишь раз видел её такой — когда она обвиняла его в смерти родителей. Теперь фактически ситуация повторялась. Он облажался и не смог их спасти. Всё равно что снова убил.

— Я ничего не хотел, — сказал Пятый. Его мутило, и ноги подгибались.

— Ты знал! Ты заманил меня сюда! — Она схватила его за ворот рубашки и встряхнула. Пятый повис у неё в руках тряпичной куклой.

— Что мне было делать? Ты не хотела мне верить.

Она резко выпустила его, и он, потеряв равновесие, повалился на грязную плитку. В ушах звенело, перед глазами плясали чёрные пятна. Он усилием воли заставил себя сконцентрироваться на ближайшем предмете.

Им оказался её ботинок — чёрный, армейский, с рифлёной подошвой.

Он был уверен, что она его сейчас пнёт со всей силы, и свернулся на полу, подтянув колени к груди и прикрывая лицо локтем. Собственно, он знал, что заслужил. Так глупо попасться, когда от него зависело спасение стольких жизней, было преступлением и, хуже того, верхом идиотизма. Но удара не последовало.

— Ты поэтому пытался меня убедить, что это не тот таймлайн? — тусклым голосом спросила она откуда-то с высоты.

— Это действительно не тот таймлайн, — просипел он. — В нашем все живы и готовятся справлять Рождество.

— Псих ненормальный, — выкрикнула Лайла, и последнее, что он услышал перед тем, как отключиться, — её удаляющиеся шаги.

* * *

Лайла лихорадочно мерила шагами пустой коридор. Ей требовалось куда-то выплеснуть кипящие внутри чувства, она сейчас была ничем не лучше огненной стихии на поверхности. В ней клокотали горе и гнев, грозили выплеснуться наружу и затопить всё то, чем побрезговала лава. Хотелось кричать, но горло сдавило, и наружу рвались лишь рваные всхлипы.

Всё, что несколько минут назад составляло её жизнь, было сметено, и перед глазами замаячила знакомая дверь бункера, где складировалось всё, с чем невозможно было продолжать жить. Когда-то это была совсем маленькая дверца, не больше почтового ящика. Она появилась, когда пятилетней Лайле в рамках тренировки было предписано задушить хомячка. Она не помнила самого действия, только как полдня плакала и как потом ей в качестве награды выдали ведёрко мороженого.

По мере того как Лайла взрослела, бункер рос вместе с ней. Это было универсальное пространство, куда складировалось всё, о чём не следовало вспоминать. Особенно неприятные трупы, оказавшиеся там после заданий комиссии, её приёмная мать, знакомые жертвы кугл-блитца: Стенли, её берлинские друзья-музыканты, и даже та смешная собака из фойе отеля Обсидиан. Лайла не отличалась методичностью, поэтому там же вповалку были разбросаны все её любовные разочарования и неудачи, а также попавшее туда в последние месяцы чувство неудовлетворённости и раздражения, которые угрожали счастью её детей, а потому не имели права оставаться на поверхности.

Теперь же ей предстояло новое глобальное расширение, чтобы вместить ещё один апокалипсис, тот, что, в отличие от предыдущего, задел её по-настоящему.

Лайла не сразу заметила, что по лицу катятся слёзы. Она машинально полезла в карман за салфеткой, и в руку легли ключи от машины. С минуту Лайла их тупо разглядывала. У неё больше не было ни машины, ни тех, кого она могла бы в ней возить. Ехать тоже было совершенно некуда и незачем. Всё. Приехали. Внутри, на месте раздражающих, но вполне терпимых повседневных забот, образовалась бездонная серая пустота. Словно в кинотеатре внезапно вырубили электричество. И вместо привычного, пусть не самого увлекательного, но всё же уютного фильма, перед ней оказался серый прямоугольник экрана и тускло горящая надпись, указывающая на аварийный выход.

Лайла со злостью швырнула ключи об стену и, только когда они звякнули о грязную плитку, обратила внимание на то, что весь коридор исписан формулами. Они тянулись по обеим сторонам, от самого входа, и заканчивались тупиком с серой запертой дверью, на которой красовалась подчёркнутая красным дата — сегодняшнее число, сбоку красовалась приписка, единственная надпись на человеческом языке среди цифр и символов: "Максимальная вероятность". Пятый знал, знал все заранее, просчитал с помощью своих дурацких формул. И не посчитал нужным ничего сделать.

* * *

Утрамбовать в бункер целый апокалипсис было непросто. Лайла шла на автомате, не глядя по сторонам, и остановилась, лишь когда путь ей преградил надувной матрас с небрежно брошенным поверх армейским одеялом. Она снова зашла в тупик. Здесь, в самой глубине станции, располагался лагерь Пятого: блиндажи из картонных коробок с припасами, походная горелка, бутыли с водой.

— Подготовился, гад, — неприязненно подумала Лайла. — На это у него времени хватило.

Раздражение держало её на плаву. Легче было злиться на Пятого, чем осознавать ужас произошедшего.

Лайла судорожно вздохнула и вовремя остановила себя, чтобы не представлять в деталях, как лава поглощает её близких. Тренировки времён Комиссии не прошли даром, поэтому перед её мысленным взором раскалённая волна захлёстывала не Грэйси, а размытые образы визжащих девочек в розовых балетных пачках с блёстками. Она следила за тем, чтобы в воображении лава накрывала её дом, но не маму с тётей, которые на кухне варили дал, и не близнецов, которые, как всегда, дрались из-за пульта к паровозику на игрушечной железной дороге. Она отказывалась представлять, как волна проникает в щели машины и поглощает Диего, мчащегося домой, нарушая все возможные правила. В горящем потоке исчезали лишь абстрактные крыши автомобилей.

Такой контроль требовал концентрации, и она снова потеряла связь с непосредственным окружением, бессмысленно бродя среди нагромождений из консервных банок.

Когда ей наконец удалось избавиться от навязчивых видений, перед глазами покачивались на сквозняке плечики с костюмами, рубашками и разноцветными куртками. Склад с продуктами плавно перетекал в гардеробную или даже гримёрку.

— Если я здесь увижу манекен, меня стошнит, — пробормотала Лайла.

Но никаких человекообразных объектов в зоне видимости не наблюдалось. Самого Пятого тоже нигде не было. Должно быть, обиделся и где-то в уголке зализывал раны, или банально не хотел попадаться ей под горячую руку.

— И правильно делает, — вслух сказала Лайла.

Тишина станции, нарушаемая только статическим электрическим потрескиванием и отдалённым гулом поезда, действовала ей на нервы.

Вещи рядком висели на рейке, перекинутой поверх двух башен из ящиков с супами быстрого приготовления, и совершенно не вязались с привычками и вкусами Пятого, который мог годами носить одинаковые костюмы. Поодаль, в углу, картину завершала вертикальная вешалка, унизанная париками и разнообразными шапками. К колонне было прислонено ростовое зеркало. Похоже, за то время, что они не виделись, Пятый обзавёлся новыми причудами. Или же, что всё же было более вероятно, увлёкся шпионскими играми.

Что-то блеснуло алыми искрами, и это было настолько нелепо, что она в недоумении раздвинула вешалки, чтобы посмотреть поближе. Находка заставила её зайтись в приступе истерического смеха.

Среди неприметных рубашек и рабочих спецовок обнаружилось открытое коктейльное платье того же алого оттенка, что её собственное, то самое, что она когда-то, ещё в позапрошлой жизни, надевала на встречу хранителей.

— Я хочу это увидеть, — пробормотала Лайла, нащупывая в непрозрачном пакете, надетом на ту же вешалку, туфли на шпильках.

Это стало последней каплей. Слишком много потрясений для одного дня. Надо было срочно что-то с этим делать, и ей пришло в голову, что у Пятого наверняка есть запас алкоголя, и теперь самое время избавить его от излишков.

Конкретная цель придала ей сил, и Лайла углубилась в лабиринт.

* * *

За следующей невысокой перегородкой из ящиков располагался "кабинет" Пятого, обустроенный вокруг скамейки, которая, по всей видимости, заменяла ему рабочий стол. Вокруг, на полу, громоздились разновысотные стопки книг: в основном справочники и энциклопедии с библиотечными штампами. Дальний угол скамейки занимали печатная машинка и аккуратный пухлый конверт. Всё остальное пространство было погребено под ворохом исписанных листов бумаги.

Лайла склонилась над ними и сразу же увидела своё имя.

Дорогая Лайла… Лайла, какого чёрта… Лайла, ты должна мне поверить… Лайла, только законченный дебил может не понять… Лайла, пожалуйста… Лайла, я знаю, что у тебя есть все основания мне не доверять… Лайла, любимая, единственная моя… Лайла, у нас мало времени… Лайла, неужели ты не чувствуешь… Лайла, ты ведь не дура… Лайла, я клянусь, что не лгу… Лайла, это последний шанс…

Из-под скамейки выглядывал уголок диванной подушки. Лайла вытащила её на свет, устало плюхнулась сверху и, забыв, зачем пришла, погрузилась в чтение.

Это были письма, вернее, черновики одного и того же письма. Пятый убеждал её одуматься и посмотреть вокруг, уговаривал серьёзно отнестись к его доказательствам, умолял и ругался последними словами. А ещё он мельком упоминал о своём аресте.

Оказывается, где-то через месяц после их возвращения, возможно, через день или два после того, как он заявился к ней пьяный и несчастный, ему предъявили обвинения в работе на Хранителей. Был замешан его непосредственный начальник, и Пятый попал под подозрение как сообщник.

"Кстати, вот ещё одно доказательство, Лайла. Методы, которые они используют, чтобы добиться от подозреваемого сотрудничества со следствием, в нашем таймлайне давно запрещены".

Она перелопатила кучу записок, пока наконец картина не начала складываться.

Он позволил себя арестовать, полагая, что расследование подтвердит его невиновность, но дело приняло неожиданный оборот. Оказалось, что замешаны гораздо более высокие чины, и на него повесили всех собак. Поэтому, когда его начали прессовать, чтобы он подписал признание в растрате крупной суммы и сливе информации, связанной с национальной безопасностью, он сбежал и спрятался в метро.

Теперь становилось понятно, зачем ему столько разнообразных костюмов. Он выходил на поверхность, оставаясь незамеченным.

Письма были как таймлайны с бесконечными вариациями на тему. Те, что были написаны аккуратно и разборчиво, по большей части оставались сухими и бесстрастными, хоть и с долей чёрного юмора. Чем более неразборчивым становился почерк, чем больше было вымаранных строк, тем явственнее звучали нотки отчаяния и сквозила такая тоска и нежность, что ей становилось не по себе. На полях одного из листков, исчёрканного нечитаемыми каракулями, Лайла нашла свой многократно обведённый профиль.

Её раздражение прошло, сменившись каким-то тоскливым, тянущим чувством, которому она затруднялась дать определение. Стала бы она читать его письмо, приди оно вовремя, или сразу выбросила бы в мусор, чтобы не бередить прошлого и не активировать самый опасный экспонат, закопанный и зацементированный в самом дальнем углу её метафорического бункера?

В эти последние месяцы все её силы были направлены на то, чтобы снова втянуться в нормальную жизнь — как бы эта норма ей ни претила, — чтобы справиться с собственной неадекватностью, мешающей ей быть хорошей женой, матерью, дочерью, делать то, что, казалось бы, с лёгкостью давалось другим.

Пятый был один в своей битве, а она была слишком занята и измотана бытом и собственными переживаниями, чтобы хотя бы выслушать его.

Лайла тяжело вздохнула и вытянула ноги под скамейку, откуда со звоном выкатилась пустая бутылка.

— Ладно, уговорил, — вздохнула Лайла. — Посмотрим твой трактат.

Если письма были сумбурными и отрывочными, то доказательства представляли собой совершенно противоположную картину: разлинованные листы, таблицы из двух столбцов, в них разложенный на пункты печатный текст. Всё чётко, ровно, аккуратно.

Сравнения таймлайнов педантично разделены по темам — исторические события, географические отличия, культурные феномены, личные наблюдения. Пункты расположены от важных к незначительным. В конце — аннотация с источниками.

Из того, что Лайла запомнила, мельком просмотрев всю пачку, — отсутствие на картах острова Пасхи, Олимпиада 2000 года в Улан-Баторе и аллергия на арахис у Клауса. Это было очень скрупулёзное исследование, которое по форме неуловимо напоминало досье из архивов Комиссии, из-за чего по необъяснимой причине вызывало доверие.

Кроме того, больше не существовало той жизни, которой могли бы угрожать все эти дурацкие открытия. Напротив, эта россыпь макулатуры говорила о том, что ничего не потеряно, что, как бы ни ужасна была судьба, постигшая этот таймлайн, её семья не пострадала, и она ещё увидит и детей, и маму, и всех-всех-всех.

Поэтому Лайла решила, что верит.

Слишком многое совпадало, слишком стройно складывалась картина, чтобы оставлять место для сомнений. Теперь, когда всё встало на свои места, ей пришлось признать: она злилась на Пятого зря. Он этого не заслуживал. Пусть её гнев был закономерным, но совершенно несправедливым. А раз так, по крайней мере, стоило извиниться за нанесённый ему физический урон.

* * *

Пятый не откликался, и Лайла ускорила шаг. Что, если она его слишком сильно приложила? Она была в бешенстве, а он даже не защищался, лишь до последнего пытался её удержать, не позволить ей погибнуть. Вот ведь дерьмо! Лайла перешла на бег.

Он лежал, свернувшись на грязном полу в той же позе, в которой она оставила его, и не подавал признаков жизни. Лайла опустилась на колени и затормошила его. Не открывая глаз, он просипел что-то невнятное, и у неё отлегло от сердца. Не кома, не обморок. Просто, как всегда, переоценил свои силы, израсходовал последние ресурсы — и вырубился.

Только сейчас она заметила, что кожа у него на запястьях стёрта в кровь, словно он выворачивался из наручников, а на левой краснеет воспалённый след от иглы. Ещё один кусочек пазла встал на своё место. Должно быть, уже после того, как он вывел свою формулу, его поймали. И, судя по состоянию, удерживали долго. Возможно, именно поэтому он не успел отправить ей письмо и пропустил все сроки.

И всё же, каким-то образом, в последний момент ему удалось вырваться — достаточно, чтобы на свою голову успеть спасти из горящего дома то, что посчитал самым ценным.

* * *

Дотащить его до лагеря, чтобы не оставлять на холодном полу, не представлялось возможным. Поэтому Лайла приволокла матрас с одеялом, а также всю его добычу из ограбленной аптеки, предусмотрительно сложенную в сумку на колёсах. Пятый не проснулся, ни пока она укладывала его на матрас, ни пока оттирала его лицо от засохшей крови, ни пока проверяла, не сломаны ли рёбра.

Прошло не менее нескольких часов, прежде чем он завозился и приоткрыл глаза. С недоумением оглядел бинты на запястьях, разбросанные на одеяле старые номера National Geographic. Кроме Лайлы, вряд ли бы кто заметил, как чуть приподнялись уголки его губ.

— Ты больше не злишься? — хрипло спросил он.

— С чего ты взял? — фыркнула Лайла.

— Я всё ещё жив.

— Я прочла твои бумажки, — призналась она.

Не могла же она в самом деле сказать, что была слепа и слишком погружена в самообман, в собственные дурацкие проблемы, чтобы услышать его раньше. Как и не могла сказать, что слишком боялась разрушить свою выстраданную "нормальную" жизнь, чтобы допустить хотя бы мысль, что он был прав. Лайла опустила глаза.

— Я же говорил, что у меня есть доказательства, — сказал Пятый. В его голосе не было самодовольства, только усталость.

— Это ни при чём, — отмахнулась она. — Меня впечатлили стихи на итальянском.

Лицо Пятого порозовело. Он сделал вид, что рассматривает обложку журнала с двухвостым леопардом.

— Я был пьян, — сказал он.

— Верю, — вздохнула Лайла. — Теперь я снова тебе верю.

— Мне жаль, что я больше никого не успел спасти.

— Ты сделал всё, что мог.

Пятый судорожно вздохнул, глаза у него подозрительно заблестели.

— Эй, ты ведь не станешь плакать, — в панике пробормотала она. — Я и так чувствую себя последней сволочью.

Пятый мотнул головой и попытался спрятаться за нависшей чёлкой.

Уже не думая, что делает, Лайла придвинулась ближе и осторожно обняла его, стараясь не причинить боль. Он молча уткнулся ей в плечо. Его дыхание становилось ровнее, и сама она почувствовала странное облегчение, словно проснулась после долгого, тяжёлого сна, вернулась в пространство, где одного её существования было совершенно достаточно.

Она не думала о нём все эти месяцы, заставляла себя не думать. Потому что знала: стоит вспомнить — и удержаться в своей роли станет уже невозможно. Но теперь, когда между ними больше не было расстояния, всё снова встало на свои места.

— Я скучала, — выдохнула Лайла. — Боже, как я скучала по тебе.