Бирюзовое море (джен)

Алебард тихо стоит у входа в почивальню и завороженно смотрит на Бога. На Его тонкий, почти девичий, стан, хрупкие выпирающие лопатки, на блестящую от влаги распаренную кожу. И на волосы. Те, мокрые, липнут к телу, пуская по нему маленькие водяные капли, и стальные глаза первого министра щурятся. Он словно ослеплён внеземной красотой этого королевского мальчика, своего Господина, Великого Зонтика. Его тело, Его кожа, Его движения — и, главное, Его волосы столь идеальны, сколь не смогут быть ни у одного другого существа. Всё низвергнуто и низменно перед величием Бога.

Даже голубые глаза, в испуге распахнувшиеся — робкие, немного печальные, испуганные, ланьи, — даже они прекрасны. Всё идеально в Нём, и Алебард не знает, как кто-то может ненавидеть Великого Зонтика. Эти неверные будут уничтожены, подвергнуты очищению огнём и металлом, но они не будут существовать в мире, где желают плохого своему Богу.

— А-Алебард?! — Великий Зонтик жмурится, поспешно кутается в длинное махровое полотенце, зябко переступает ногами, смущённо рдея щеками. Крупинка розового в голубой и бирюзовой гамме смотрится мило, и Алебард позволяет себе небольшую улыбку — всего-лишь приподнятие кончиков губ, но этого хватает, чтобы показать Богу расположение.

— Позвольте помочь вам, Господин, — смиренно просит он, больше жизни жаждая прикоснуться, погладить, утешить.

Великий Зонтик смущённо пожимает плечами, не выдерживая пристального взгляда, и осторожно садится на стул, запрокидывая волосы назад. Они переливаются в свете свечей, и Алебард, подходя, касается их с трепетом грешника, внезапно для самого себя оказавшегося в райских кущах.

Он нежно проводит рукой по растрёпанной бирюзовой копне. Пушистое море, пахнущее водой, травами и немного жаром, такое мягкое и тёплое, что Алебард мечтает зарыться в него лицом, вдохнуть и не выдохнуть, навсегда оставшись в плену длинных прядей. Он берёт гребень и проводит по всей длине — от макушки до самых кончиков. С тех ещё капает вода, но Алебард это и любит — расчёсывать Бога, когда Тот ещё тёплый и влажный, чтобы чувствовать, как постепенно Он сохнет в его руках. Он мягко проводит гребешком вниз, останавливается, чтобы пройтись по этому же месту рукой. Волосы Великого Зонтика почти никогда не путаются, но если это происходит, Алебард останавливается и осторожно распутывает случайный колтун, длинные пальцы делают всё ловко и аккуратно, чтобы Бог не чувствовал боли.

Чтобы доверял и позволял большее, чем кому бы то ни было.

Великий Зонтик молчит. Алебард смотрит в зеркало, расположившееся напротив, и видит, как Его глаза блаженно жмурятся. Некоторые сравнивают Бога с голубем, с божьей коровкой и даже с ягнёнком, но лишь Алебард знает, какой Он котик. Нежный и мягкий, с очаровательной доверчивостью принимающий ласку. Плечи Его давно расслаблены, голова чуть запрокинута, а руки свободно лежат на коленях. Он сидит ровно, непривычно выпрямившись, словно отдыхая от забот, которые гнут спину к полу. Алебард чешет — как поглаживает — постепенно приглаженную голову, а после, вооружившись маленькими разноцветными резинками, тщательно складывает из слегка волнистых прядей несколько тонких длинных косичек. Маленькие косички складываются в одну — толстую и аккуратную, оканчивающуюся пышной кисточкой из свободных волосяных кончиков. Алебард любуется результатом рук своих, проводит подушечками пальцев по Его голове, в который раз дивясь тому, как много прекрасного в, казалось, совсем невзрачном. Великий Зонтик всё ещё молчит, и, глядя в зеркальные глубины, Алебард видит, как Его голубые глаза — слегка прищуренные, добрые и блестящие каким-то внеземным светом — также наблюдают за ним.

— Спасибо, — шепчет Бог, замечая его остановку, и Алебард едва заметно кивает, не отводя взгляда. Его душу греет приятное тепло осознания, что эти голубые огоньки, так похожие на далёкие звёзды, только на него смотрят с таким доверием.

Он сделает всё, что угодно, чтобы так всё и оставалось.