Почти Джим (гет)

— Боунс, а можно мне не рожать? — ныл Джим, который всё ещё был Джеммой, за что спасибо некой волшебной таблетке от неких безответственных инопланетян и лично доктору Маккою, заделавшему ему ребёнка. — Мне больно. Я не хочу.

— Попробуй, конечно, — совершенно серьёзно ответил Маккой, не глядя на паникующего Кирка. Ему было некогда. Он настраивал приборы. В случае, если роды пойдут не по плану, должны быть готовы регенерирующие капсулы и для мамы, и для малыша.

— Серьёзно? — встрепенулся Джим. — А как? Он же там не может остаться? Ну, в животе.

— Не может, — рассеянно подтвердил Маккой. — На моей памяти ещё ни разу не остался. Ну, если живой был.

— Бля, Боунс! Сплюнь во все стороны и больше так не шути, — возмутился Джим.

— Какие уж тут шутки. Прости, — спохватился Маккой. — Джим, всё будет хорошо. Перестань так переживать. Часа не пройдёт, как ты будешь думать только о том, чтобы поскорее всё закончилось. И плевать будет на боль, лишь бы уже всё.

— Умеешь ты обнадёжить рожающую женщину, — упрекнул Джим. — Можно я встану? Мне лежать больно. И сидеть больно. А-а-а-а-а, чёрт! Опять!

— Так, стало чаще. Скоро, Джим, потерпи. Скоро всё закончится, — озабоченно посмотрел на часы Маккой, подсчитывая частоту схваток. — Ты, если хочешь, попробуй встать. Многим действительно так легче.

— Ну почему нельзя обезболить? — снова заныл Джим, едва его чуть-чуть отпустило. — В нашем мире от всего давно придумана таблетка.

— От ребёнка в животе таблетки нет, уж извини. По крайней мере, когда он уже вот-вот выскочит наружу. Обезболить тоже не могу. Про аллергию не забывай, будь она неладна. Могу только за руку подержать и поясницу погладить, — предложил Маккой.

— А это помогает? — с надеждой посмотрел на него Джим.

— Обычно раздражает. Но если хочешь, можем попробовать, — усмехнулся Маккой.

— Ты меня совсем не любишь, — выдал коронную фразу Джим. — Мне больно, а ты ржёшь, сволочь.

— Глядя на тебя, мне тоже больно, — тут же сменил тон Маккой. За последние месяцы он чутко научился определять, когда можно язвить и подкалывать, а когда Джемму (в такие минуты именно Джемму) может успокоить только искренняя нежность без тени иронии. Вот прямо сейчас как раз наступил такой момент.

— Детка, я бы лучше сам сто раз родил, чем смотреть, как ты мучаешься, — продолжал он тихо говорить, обняв со спины поднявшегося с кровати Джима и ласково поглаживая его огромный живот. А потом не удержался и добавил: — Вот только из нас двоих не я глотаю непроверенные таблетки на неизвестных планетах.

Джим немедленно шлёпнул его по руке и в ту же секунду застонал и наклонился вперёд, опираясь руками о спинку кровати. Снова началась схватка.

— Ш-ш-ш-ш, — принялся растирать его поясницу Маккой.

— Не надо, Боунс. Правда раздражает. Блять! — охнул Джим в особенно острый момент.

— Всё-всё, детка. Не буду, — отстранился Маккой.

Запиликал коммуникатор и голосом Скотти вопросил:

— Эй, док, как там капитан? Ещё не всё? А то мы тут беспокоимся. И стол накрыт опять же. Вы там как-то ускорьтесь, что ли.

— Ты охренел? — возмутился Джим, слышавший каждое слово. — Вы там все, по ходу, охренели. Только попробуйте напиться. Ты понял, Скотти? И остальным передай. Обижусь.

— Да вы что, кэп, это же традиция. И Чехов подтвердил. Сказал... как это? А, ножки обмывать! Но если нет, так нет. Док, на фига громкую связь включать? Вот, кэпа расстроили.

— Поучи меня ещё, — ответил, посмеиваясь, Маккой. — Обмоете, когда я лично те ножки увижу. Ясно? Ждите, позвоню.

— Всё, я понял. Ждём. И это, удачи вам там. Ну, чтоб всё хорошо. Отключаюсь.

На заднем плане послышались чьи-то голоса, потом связь оборвалась.

— Беспокоятся они, сволочи, — усмехнулся Джим. — Ведь всё равно напьются.

— Без вариантов, — согласился Маккой. — Помнишь, как они обмывали наше примирение?

— Да уж. Не забывается такое никогда. А ты с розами и коробкой конфет был особенно хорош, — рассмеялся Джим, держась за поясницу. — Как они назывались?

— "Птичье молоко".

— Точно. С ума сойти! Но вкусные были, — мечтательно закатил глаза Джим. — Я бы ещё таких поел.

— У Чехова больше нет. Я спрашивал. Ну, или не сознаётся. А реплицированные — уже не то.

— Я в тот день честно старался быть неприступным. Как они раскусили, что мы помирились?

— Может, потому, что розы-то ты в меня кинул, как и обещал. А вот конфеты стрескал прямо не сходя с места, — рассмеялся Маккой.

— Я просто голодный был. И твоя таблетка от токсикоза шикарно подействовала. Сразу так сладкого захотелось. Были бы у меня зубы из сахара, я бы и их сгрыз. А уж конфеты, да ещё не реплицированные... Не было шансов устоять.

— А свадьбу помнишь?

— А то! Правда, сколько мне пришлось выслушать от наших адмиралов, пока выпрашивал на неё разрешение, вспоминать не хочу, — покачал головой Джим.

— А сколько ты ещё выслушаешь, когда будешь просить разрешения на вторую, — загадочно заметил Маккой.

— Это какую вторую? — насторожился Джим.

— Нашу, — просто и по-прежнему непонятно пояснил Маккой.

— Стоп. Подожди. Мы женаты вот уже восемь месяцев. И фотки есть, и свидетели. Я всё помню. Боунс, что я пропустил? — озадачился Джим.

Маккой уже приготовился объяснить, что он имел в виду, как Джима опять накрыло схваткой. Он застонал и согнулся пополам, ну, на сколько позволял выпирающий живот.

— Боунс, как же это больно! — всхлипнул он. — Скорей бы уже!

* * *

— Пейте, черти, у нас сын! — объявил Маккой по громкой связи час спустя. Он ещё успел услышать нестройное, но громкое и воодушевлённое "Ура!", прежде чем отключил связь и сел наконец в пододвинутое к кровати Джима кресло.

"Энтерпрайз" тихонько кружил по орбите Тартуина вот уже третий день. На планете тоже ждали, когда капитан Кирк разрешится от бремени. Ведь это благодаря традиции и особенностям тартуинцев Джим оказался в таком положении. Ну, если не брать во внимание его собственную феноменальную способность попадать в самые разные передряги и идти на поводу у своего же любопытства.

Тартуинцы чувствовали свою ответственность, даже предложили на время родов спуститься на планету в их лучший госпиталь. Джим отказался, заявив, что в этом вопросе полностью доверяет своему мужу.

Ещё тартуинцы клялись, что в период кормления грудью Джим постепенно вернётся в свой прежний облик. Организм перестроится и вновь станет мужским, как это всегда бывает с жителями планеты.

Вот интересно: в девушку Джим превратился почти мгновенно, даже сам не помнит как. Вырубился на пять минут, а очнулся уже с сиськами. А обратный процесс будет постепенным. Почему?

Маккой собирался фиксировать на фото любые изменения. И он очень надеялся, что изменения эти будут. Джим Кирк ни разу не житель волшебной планеты Тартуин с её странно сложившейся традицией деторождения. А вдруг у него всё будет иначе?

Маккой любил Джемму, но Джим был для него всем. Конечно, он осознавал, что это один и тот же человек. Узнавал Джима в каждом жесте Джеммы, в каждом её слове, сказанном с особенной кирковской интонацией. Но всё равно отчаянно скучал по своему капитану, хотя они никогда не были настолько близки, как сейчас с Джеммой.

Маккой за почти год с тех пор, как Джим стал женщиной, так и не перестроился, по-прежнему обращаясь к нему в мужском роде. Может, потому, что обычно Джим и сам иначе о себе не говорил. И матерился так же, как прежде, что тоже не способствовало восприятию его как нежной, трепетной девушки.

В общем, Джим оставался Джимом. И этот диссонанс между внешностью и восприятием заставлял Маккоя нервничать и чувствовать себя странно. Скорее бы уже у Джима начала расти щетина, ну и другое всё тоже на место встало.

Маккой с нежностью смотрел на свою половину, спящую сейчас на больничной кровати. Намаялся, бедняга. Удивительно, но в кои-то веки всё прошло спокойно и по плану. Никаких форс-мажоров и эксцессов. Тем не менее у доктора ноги подкашивались. И он не знал, от чего больше: то ли от того, как он тут столько времени плясал вокруг Джима, то ли от осознания, что он женат и у него сын.

Сын, дорогая вселенная, у него есть сын! Глупая счастливая улыбка никак не хотела покидать его обычно хмурое, недовольное лицо. Словно, однажды будучи допущенной, боялась снова спрятаться, а то не пустят обратно. Пусть все видят, что и доктор Маккой умеет счастливо улыбаться.

Малыш, у которого пока ещё не было имени, мирно посапывал в специальном боксе, который отслеживал малейшие изменения в его состоянии. Но пока всё было просто идеально. Крепкий, здоровый, доношенный мальчик.

Маккой с не объяснимой веками отцовской гордостью смотрел на сына, на это безусловное чудо. И весь мир сейчас сузился до этой больничной палаты, где сосредоточилось всё самое важное в его жизни.

В очередной раз поправив сползающее с плеча Джима одеяло, Маккой снова тихонько присел рядом и продолжил с нежностью и удивлением рассматривать спокойное, умиротворённое лицо, рассыпавшиеся по подушке светлые волосы, пушистые ресницы, бросающие лёгкую тень на бархатистые щеки.

Отчаянно захотелось обнять Джима, прижать к себе, зарыться носом в волосы, надышаться родным, любимым запахом.

Он только немножечко полежит рядом. Совсем чуть-чуть, с краешка, чтобы, не дайте боги, не разбудить.

* * *

Проснулся Леонард от ощущения щекотки на лице. Ещё не открыв глаза, он почувствовал лёгкие прикосновения нежных пальцев, кружающих по его щеке, брови, скуле, носу. Вот нос он уже не выдержал и фыркнул, открывая глаза.

— Привет, — улыбнулся Джим. — Выспался?

— А ты? Как себя чувствуешь? — немедленно переспросил Маккой. — Ничего не болит?

— Болит немного. А разве не должно? — удивился Джим.

— Ты когда уснул, я тут чуть-чуть регенератором поработал. Где болит? Давай ещё разок. Зачем мучиться?

— Подожди. Боунс, я соскучился. Поцелуй меня, — потянулся Джим нежными губами Джеммы.

Маккой ласково прикоснулся к ним своими, обнял Джима за талию, прижимая к себе.

— Надо сегодня же спросить у тартуинцев, можно ли теперь заниматься сексом, — озабоченно прошептал Джим прямо в целующие его губы. — Я реально соскучился. Хочу тебя.

— Меня? А может, второго ребёнка? — фыркнул Маккой. — Давай-ка потерпим до тех пор, пока ты не станешь собой. Или тебе в девочках понравилось?

— Да уж привык как-то, — хохотнул Джим. — Но всё же я мужчина. Так что сам понимаешь. Для тебя есть разница?

— Ты это ты. Я люблю тебя любого, — тихо шепнул Маккой Джиму куда-то в висок, пустив попутно по телу толпу мурашек. — Но да, я каждую минуту помню, что ты мужчина. Даже со своими офигенными сиськами, от которых ты сам без ума.

— Ну так классные же, — снова хохотнул Джим, укладывая руку Маккоя на свою грудь. — А теперь вообще отпадные стали. Чувствуешь, налились? И ты готов с этим расстаться?

— Джим, ещё одно слово, и мы с тобой точно пойдём на второй круг. Выдержишь ещё годик? — выгнул бровь Маккой.

— А ты? Я очень капризная беременная дама, как выяснилось, — захихикал Джим, отодвигаясь.

— Это да. Не отнять, — подтвердил Маккой и попытался встать.

— Боунс, — снова удержал его Джим. — А что ты говорил про нашу свадьбу! Я как-то недопонял.

— Да ну, глупости, — смутился Маккой. — Не бери в голову.

— Боунс?

— Ладно. Я подумал, что женился на Джемме Тиберии Кирк. Так и в документах записано. И я очень этому рад и ни секунды не пожалел.

— Но?

— Но если ты снова станешь Джимом, то, получается, наш брак станет недействительным. Или нет?

— Нет, конечно. Официально признано, что Джемма и Джим являются одним и тем же человеком. Но если ты хочешь ещё одну свадьбу, то я за. Мне идёт белый.

— Джим, я просто...

— Не объясняй, Боунс. Я понял. И на всё согласен, лишь бы мой любимый человек был спокоен и уверен, что я никуда не денусь, — улыбнулся Джим. — А теперь вопрос дня: как мы назовём сына?

— А вот это надо обсудить.