Не Люциус (джен)

Драко Малфой отчетливо помнил, когда мерзкое, скользкое ощущение того, что он идет по стопам своего отца, настигло его впервые. Это случилось накануне рождения Скорпиуса: санитары забрали Асторию в палату рожениц, а Драко остался сидеть в гостиной Малфой-мэнора. Вскоре спустилась Нарцисса и спросила, не хочет ли он отправиться в Мунго вместе с ней — она собиралась дожидаться конца родов на месте.

— Зачем? — искренне удивился Драко. — За Асторией наблюдают лучшие целители, с ней все будет в порядке.

— Ты похож на своего отца больше, чем я предполагала, — отстраненно заметила Нарцисса и исчезла в зеленоватом пламени, оставив Драко наедине с этой неприятной истиной. В тот вечер Драко так и не понял, почему его присутствие в Мунго было необходимо, но из принципа просидел всю ночь под дверью палаты Астории вместе с Нарциссой. Когда на вопрос целителя «Хотите подержать ребенка?» Драко неуверенно вытянул руки и позволил объяснить себе, как правильно держать головку младенца, в глазах Нарциссы коротко сверкнул огонек одобрения, и Драко понял, что он на верном пути.

Как складывались отношения Драко и Люциуса, можно было догадаться хотя бы по тому, что слово «папа» ни разу не было произнесено ни вслух, ни в мыслях. Люциус предпочитал отчужденные «отец» или «Люциус», и Драко его слушался, как, впрочем, и во всем остальном. Однако после войны Люциус загремел в Азкабан, и Драко впервые получил возможность строить свою жизнь так, как пожелает. Ему казалось, что он вполне преуспел в своем желании не стать копией Люциуса: он держался подальше от политики и всего, что имело хоть малейшее отношение к борьбе за власть; с недавних пор он успешно вел дела с магглами, не нарушая закон, а ведь от скольких заманчивых предложений Люциус в свое время отказался только из-за предрассудков в отношении магглов — не счесть. Драко считал, что делает все возможное, чтобы не наступать на те же грабли, что и отец, но оказалось, что самое страшное сходство крылось не в политических взглядах и умении вести бизнес, а в безобидных на первый взгляд домашних привычках.

Во второй раз Драко поймал себя на сходстве с Люциусом, когда Скорпиус изрисовал фамильное древо Малфоев перламутровыми чернилами, не забыв пририсовать усики около всех мужских имен. Скорпиусу было четыре года; он был смышленым ребенком, и Драко полагал, что он мог бы догадаться, что фамильное древо — не игрушки. Очнулся он, когда замахнулся, чтобы ударить сына, но, к счастью, память вовремя подсунула неприятные воспоминания.

Драко было лет пять. На дворе стояла поздняя весна, и клумбы Малфой-мэнора были в это время года особенно красивыми. Драко нарвал лучших цветов и понес их Нарциссе, прижимая к груди бутоны, чтобы не растерять по дороге. На пороге имения его встретил отец.

— Я надеюсь, ты не изуродовал наши клумбы? — грозно спросил он. Драко испугался и отступил на шаг. — Дай взглянуть.

Люциус коснулся набалдашником трости помятых лепестков тюльпанов, а затем резко ударил Драко по руке.

— Цветы существуют для украшения. Чтобы я больше не видел, что ты их рвешь!

Ушибленная рука саднила. Драко послушно кивнул.

Драко в ужасе отдернул руку и, казалось, вновь почувствовал удар набалдашником, а также многочисленные пинки и подзатыльники, которые перепали ему за годы взросления. Он вспомнил не столько боль от ссадин, сколько страх, который вселяло в него умение отца наказывать за нарушение дисциплины, и осознал: он не хочет, чтобы Скорпиус его боялся. Конечно, дать подзатыльник было бы значительно проще, но вместо этого Драко сел рядом с маленьким Скорпиусом и принялся рассказывать ему, что за имена написаны на странном гобелене. Вскоре глаза сына расширились от любопытства, и он звонко смеялся над тем, что у некоего Ирвина Малфоя усы так никогда и не выросли, а, значит, пририсовывать их нет никакого смысла. Уходя из малой гостиной со Скорпиусом на руках, чтобы показать ему портрет того самого Ирвина, Драко заклинанием очистил фамильное древо от чернил и окончательно убедился, что поступает правильно.

Следующее испытание выпало на долю Драко, когда восьмилетний Скорпиус уперся и отказался учиться фехтованию и верховой езде, а вместо этого решил заниматься рисованием.

— Скорпиус не из какой попало семьи! — спорил Драко с Асторией, которая полностью поддержала желание сына. — Малфои всегда умели ездить верхом и фехтовать!

— Скажи, Драко, тебе самому в жизни хоть раз пригодилась верховая езда? — парировала Астория.

— Нет, но…

— Вот именно, дорогой.

Драко собирался было возмутиться, что его мнением в этом вопросе нагло пренебрегли, как в голове раздался голос Люциуса:

- Пока ты живешь в моем доме, ты будешь делать то, что я скажу. Вопросы есть?

Драко вздрогнул и поспешил согласиться с женой:

— Наверное, ты права. Пусть занимается тем, что ему нравится.

Лучезарная улыбка Астории быстро примирила его с собственным мягкосердечием.

Несколько лет пролетели спокойно, и, наконец, наступило время отдавать Скорпиуса в Хогвартс. Проводив сына на поезд, Драко впервые за много лет оказался наедине с Асторией и был вынужден признаться себе, что после помолвки, организованной еще Люциусом, он так и не сделал попыток сблизиться с супругой. К этому времени Драко уже успел свыкнуться с мыслью, что лучше сделать что-либо поздно, чем не решиться никогда, и предложил Астории выбрать место для прогулки, раз уж они были в Лондоне. Так, через двенадцать лет после свадьбы, Драко узнал, что Астория увлекается естествознанием и не раз была в маггловских музеях. Туда они, конечно, не пошли, но беседа вышла занятная, и это заставило Драко по-новому взглянуть на Асторию.

Конечно, на родительском пути Драко возникало еще много случаев, когда ему приходилось сдерживать свои порывы: например, удержаться от того, чтобы спросить у Скорпиуса, есть ли кто-нибудь на их курсе, кто учится лучше него, было сложно; однако Драко напоминал себе, что в его случае такие сравнения не привели ни к чему, кроме бессмысленной вражды за оценки и пойманные снитчи. Скорпиус же рос смешливым, добрым ребенком, и Драко не хотелось на него давить.

Верхом своего родительского такта Драко считал разговор, который состоялся между ним и Скорпиусом на тринадцатилетие последнего. Сын выдал долгую и очень абстрактную речь об экспериментах со внешностью, которые были на тот момент в моде, и в конце невинно поинтересовался, что об этом думает Драко. Естественно, Драко понял, что ничего абстрактного в этом вопросе нет, но принял условия игры и выдал точно такой же пространный монолог о том, что все мы свободные личности и можем каждый для себя решать, к примеру, в какой цвет красить волосы. Тем более, что им в любой момент можно вернуть первозданный вид заклинанием.

К счастью, празднование сорокалетия Драко Малфоя выпало на уикенд: ему удалось договориться с директором Хогвартса и забрать сына на выходные. Четырнадцатилетний Скорпиус прибыл в имение по каминной сети, радостно обнял сначала Асторию, затем Драко и выпалил:

— С днем рождения, пап! Я соскучился!

Драко скупо улыбнулся и проводил взглядом сына, который уже умчался по лестнице в сторону своей комнаты.

— Пойдем в сад, там уже накрыли чайный стол, — предложила Астория.

Приобняв жену за плечи, Драко отстраненно подумал, что ему еще предстоит научиться выражать свои эмоции так, как это делает Скорпиус: легко и искренне. Пока получалось плохо, но это было не первой чертой характера, над которой Драко работал, и он был уверен, что однажды у него получится. С таким-то окружением — уж точно получится.