Дыхание леденеющих маков (джен)

По замершему в вечной тишине городу разносится тихий хруст костей, одновременно с тем такой громкий, что кажется, будто его слышно на другом конце света. Лютый мертвец не проявляет ни малейшей эмоции: он и при жизни скрывал всё глубоко в себе, а теперь — когда не он хозяин своего тела — тем более. Он лишь выполняет приказ своего повелителя, человека, который распоряжается его жизнью, его способностями, им самим.

Какой-то путник был слишком неосторожен, чтобы зайти сюда, где власть — в руках мёртвых, в руках неживых, в руках обречённых. И теперь его тело лежит на земле, а Сун Лань ступает по его костям, бросает безразличный взгляд на живую кровь, которая устремляется прочь из плоти, сердце которой больше не гоняет живительную полугустую жидкость по тёплому организму.

Сун Цзычэнь легко справился с приказанием хозяина: он опередил «чёртову слепышку», как называет местного призрака девушки Сюэ Ян. Она не успела увести из проклятого города их новую жертву. А Сун Лань успевает. Успевает убить. Убить с особой жестокостью. Потому что так велит его хозяин. Ведь ни одна человеческая жизнь не стоит даже его отрезанного мизинца.

Лютый мертвец патрулирует город, заглядывает в каждый угол, лишь бы не упустить ни одного человека, потому что знает только то, что ему надо мстить. Мстить за обиду, которую нанёс человек его повелителю.

В один из вечеров мужчина заходит в город, в котором так тихо и темно, будто в нём нет ни одной живой души. Сун Лань видит — его глаза уже давно привыкли различать всё во мраке — как на его лице отражается удивление, и он осторожно отступает назад, чтобы навсегда покинуть это пугающее заброшенное место.

Но чёрная тень быстро выскальзывает из тьмы, и путник ощущает на своём горле стальную, холодную хватку неживого существа.

— Папа! — откуда-то со стороны смело бросается маленький мальчик в их сторону. И даже очень высокий человек в чёрном, который почти что сливается с тёмным воздухом и убивает его отца, его не пугает. За сыном — рыдающая женщина, а она понимает лучше ребёнка, что сейчас должно произойти.

Не отпуская горло мужчины, Сун Цзычэнь всматривается во внешность матери и её отпрыска. Потому что ребёнок — в ханьфу белого цвета — чистого и невинного, не запятнанного ни малейшим грехом. И синие узоры на рукавах, которые смутно…

— Уходите отсюда, сейчас же! — мучительно хрипит мужчина, сбивая мысль лютого мертвеца, которая — с этими гвоздями, вбитыми в голову — и так даётся ему слишком тяжело, и изо всех сил вцепляясь в руку Сун Ланя в отчаянной надежде защитить свою семью от молчащего демона, хотя знает, что бессилен против этого существа.

— Пожалуйста, господин, прошу вас… Мы уйдём, только отпустите моего мужа, помилуйте его… Зачем вам нужна его смерть? — женщина, судорожно всхлипывая, приближается к Сун Цзычэню, который продолжает душить мужчину. И тогда тот делает резкую попытку вырваться из его хватки.

Сун Лань внезапно чувствует странное отвращение к прикосновению и с силой отшвыривает странника от себя. Женщина падает рядом с обмякшим телом, умоляя его. О чём — Сун Цзычэнь так и не разбирает. Всё его внимание поглощено ребёнком, который бежит к родителям, но в темноте спотыкается и падает. Лютый мертвец медленно приближается к нему, а женщина, словно в исступлении, кидается на Сун Ланя, который лёгким движением руки останавливает её и медленно достаёт Фусюэ. Но она снова упрямо приближается к нему, падает на колени, крепко цепляясь за подол его одеяний и, захлёбываясь рыданиями, продолжает умолять:

— Господин, сжальтесь, пощадите хотя бы его… Он слишком маленький, он не заслужил…

А для Сун Ланя в мире есть только один господин, и воля господина — его собственная. Поэтому пёстро-багровая полоса расчерчивает красивую белую женскую шею. Она замирает, и тело заваливается на ноги Сун Цзычэня. И он только молча отходит в сторону: его повелителю не нравится, когда его одежда запачкана кровью. Она всегда должна быть идеально чистой. А с рук и меча эта же кровь должна стекать и падать на землю — потому что так, говорит Сюэ Ян, он пропитает весь мир своей ненавистью. Ненавистью и местью, которую творит руками Сун Ланя.

— Папа, мама, где вы? Мама, почему ты молчишь? — мертвенно-холодная рука обхватывает хрупкое тельце ещё совсем маленького человека. Сун Цзычэнь чувствует, как ребёнок дрожит. И дрожь от вечного холода города И, скрытого густым облаком тумана, сливается воедино с липкой дрожью от страха.

Лютый мертвец вспоминает, что только что чуть не нарушил приказ своего хозяина — при встрече с семьёй убивать сначала детей: лишь потому, что взрослые страдают в тысячи раз сильнее. Ведь они всегда знают, что произойдёт с их отпрысками. В отличие от их чад, в глазах которых до последнего теплится ещё по-детски наивная надежда, что смерти — не бывает, что они, смеясь, скоро отправятся вместе с родителями — которые обязательно победят любую опасность — домой. А дома — усыпляющее мягкое сияние свечи, ласковые объятия братьев и сестёр и заботливый поцелуй в лоб перед сном от мамы, которая потом мелодично-тихим голосом рассказывает истории о подвигах великих заклинателей, приходящих на помочь любому нуждающемуся, а в конце напевает колыбельную. И ребёнок, убаюканный, засыпает.

Сюэ Ян говорит об этом так проникновенно, что Сун Лань, безвольно исполняющий каждый его приказ, отмечает для себя главное правило: в таком случае надо причинить больше страданий. Потому что его хозяин мечтает о мести. Потому что у других не должно быть того, чего не было у его повелителя.

Мужчина хрипло шепчет имена жены и сына, словно в безумии, и пытается взглядом найти свою семью. Сун Цзычэнь замечает, что его глаза устремлены на них — на него самого и его сына. И Сун Лань усиливает хватку вокруг детского тела, чтобы ребёнок не мог пошевелиться, а потом осторожно, словно боится повредить это невинное тело, проводит клинком по руке мальчика: медленная мучительная смерть безгрешного существа на глазах у прогнивших до самых костей взрослых, за душой у которых точно ничего нет, удовлетворит его хозяина. Доставит ему счастье торжествующей упоительно-пьянящей мести.

Ребёнок кричит от боли, пока лезвие скользит по его коже, прежде не знавшей раны страшнее, чем синяк или разодранная коленка во время детских забав.

— Нет, — у мужчины почти не осталось сил, а голос ещё не восстановился после мёртвой хватки. И каждое слово даётся ему с трудом. — Будь же ты… проклят навеки!

Темноту рассекает секундный блеск Фусюэ, и мужчина замолкает. Сейчас он больше не может говорить. И не заговорит теперь никогда.

В городе И давно вечер. Сумерки бережно обволакивают очертания уже давно не жилых домов упокоенных жителей, и объятия плотного тумана оставляют в лёгких влажные порезы. Мальчик теперь только всхлипывает, не обращая внимания на возвышающуюся перед ним фигуру, сильно сжимает здоровой ладонью порез на предплечье другой руки и беспокойно всматривается во тьму, где слышно сбивчиво-хриплое дыхание его отца. И оглушающая тишина от голоса матери.

Сун Лань наклоняется к ребёнку — всё-таки мальчик слишком маленький — и внезапно встречается с ним взглядом, в котором читает будто неясно знакомую ему неиссякающую надежду, как у…

Ребёнок в страхе отшатывается от него.

— Папа… Папа, мне страшно, я ничего не вижу, я не вижу тебя… — мальчик, до этого сидевший на земле, так и не поднявшись после падения, теперь неуклюже случайно заваливается на спину и пытается отползти от так пугающего его человека, боясь снова посмотреть на него. Но ещё одной секунды, когда он смотрит прямо на Сун Ланя, хватает лютому мертвецу, чтобы…

«… как у Сяо Синчэня», — проносится в голове Сун Цзычэня, когда слова мальчика упрямо вторгаются в его разум и пробуждают давно забытые — стараниями Сюэ Яна — воспоминания.

Сун Лань медленно отступает назад, он хочет крикнуть, чтобы отец и сын спасались, убирались из этого чёртового города как можно быстрее, он страстно желает помочь мужчине вынести отсюда мёртвое тело его жены, убитой… им, лютым мертвецом. Но Сун Цзычэнь не может. Он не произносит ни слова уже несколько лет, ведь у него нет языка. И он не поможет отнести тело к людям, чтобы его достойно похоронили, потому что не знает, когда звериная сущность дикого оголодавшего пса снова возьмёт над ним верх и заставит инстинктивно подчиняться дьявольской воле Сюэ Яна.

Сун Лань резко бросается обратно в похоронный дом, туда, где теперь живёт убийца десятков людей. И где жил Сяо Синчэнь.

Он стремительно заходит внутрь, надеясь застать там Сюэ Яна, потому что тот не должен узнать, что в городе — живые люди. Потому что они должны остаться живыми. Потому что Сун Лань ещё лелеет надежду, что они успеют выбраться отсюда. Из этого проклятого места, которое уничтожило многих достойных людей. Их тела — теперь безымянные, растерзанные, холодеющими костями лежат, беспорядочно разбросанные по всему городу И. А Сун Цзычэнь безмерно сожалеет, что близкие этих мучеников — по-другому назвать их он и не может — никогда не узнáют правду о судьбе погибших и никогда не смогут похоронить их как полагается, соблюдая каждый обряд, чтобы души мертвецов наконец обрели долгожданный покой.

Сун Лань знает, что обычно Сюэ Ян редко выбирается наружу: слишком уж боится, что Сун Цзычэнь что-то сделает с гробом Сяо Синчэня, слишком… ревнует к охладевшему телу. И запрещает даже смотреть на него.

Но сегодня дом впервые за долгое время пустует.

И последние слова, брошенные Сун Ланю отцом того ребёнка в порыве ненависти, обращаются в проклятие и для него самого.