Зачеркнуто (джен)

Хлоя курит, выставив локоть в окно пикапа.

За чертой — город: дома с сорванными крышами и дороги с упавшими указателями. За чертой — тишина океана и дыхание леса. За чертой — жизнь. Чья-то жизнь и чей-то выбор.

За чертой — зачеркнуто, впереди дорога — две сплошные линии и один пикап посреди всего. Закусочная с серым фасадом, телефон-автомат и две монетки на звонок на другой конец света.

Хлоя курит, выставив локоть в окно, стряхивает пепел и не смотрит по сторонам. Впереди — дорога, ровное асфальтовое полотно, бескрайнее и бесконечное, теряется где-то за поворотом. За чертой.

Хлоя курит — торопливо, несдержанно, время, кажется, играет с ней в игру — когда? Хлоя никогда не боялась умереть. Слишком это просто. Как будто она — знает. Как будто помнит. Но нет.

Макс забирается в машину, опустив голову. Дверцу прикрывает неплотно, просунув в щель кед, точно собирается отступать.

— Ну как, дозвонилась? — спрашивает Хлоя.

Макс коротко кивает и остается наедине с мыслями — никого туда не пускает. Трет руки о колени в каком-то совершенно чудовищном нервном припадке и что-то еще собирается говорить.

Хлоя бросает окурок в окно и касается ее плеча.

— Послушай...

— Мама ни о чем не знает, — перебивает Макс. — Я… я не смогла всего ей рассказать… только о том, что возвращаюсь домой.

Хлоя соглашается. Молча. Она не может просто сказать, что понимает ее. Не может сказать, что все в порядке. Ничего она не понимает. Ничего не в порядке.

На груди у Хлои кулон из трех пуль. За спиной — три собственные смерти, которые она пережила, перескочив как обрыв, едва не сорвавшись.

Ей не повезло. Это могло стать ее смертью, но не стало.

Хлоя не боится умереть, хоть и не помнит, каково это, хоть и не знает, что было бы, если...

Макс мучается выбором, пропущенным шансом, обманутыми ожиданиями. Выбирая из двух зол, приходится от чего-то отказаться, что-то потерять и что-то приобрести. Выбор Макс не мог быть неправильным. Выбор Макс — чертовски верный. Хотя бы для нее самой.

Хлоя не скажет, что благодарна, потому что нельзя сказать: «Спасибо, что позволила им погибнуть. Им всем. Ради меня». Хлоя не мучается с совестью — хочет так думать.

Страдать или не страдать — это тоже выбор. Хлоя хочет хотя бы раз в жизни не ошибиться. Она не знает, что было бы там, где ее нет, как сложились бы чужие судьбы. И знать этого ей не надо. Хлоя не верит в сказки, ей уже не двенадцать лет, к сожалению, не двенадцать. Но она верит в Макс, пусть сама Макс в себя не верит, забравшись под защитную скорлупу задумчивости. В мечтах спрятаться куда-нибудь под сиденье.

— Куплю нам кофе, — говорит Хлоя бодрым тоном и зевает ему в противовес. — Спать хочется ужасно.

Макс кивает.

Хлоя выпрыгивает из пикапа и оборачивается.

— Американо? — спрашивает она, опираясь на дверцу.

Макс пожимает плечами. С заторможенным видом пытается улыбнуться.

— Со сливками или с молоком, — говорит за нее Хлоя.

— Хорошо.

Макс улыбается. Совсем легонько — уголками губ.

В закусочной рассеянный полумрак и пустые столики. Над стойкой тихо гудит телевизор с выпуклым экраном. В телевизоре новости — мелькают картинки: здания и дороги, обломки того и другого, знаки, жесты и лица, лица, лица. Перепуганные и удивленные, жалкие и гордые — лица живых людей.

Хлоя смотрит на них, ожидая увидеть что-то знакомое. Набережную после урагана или скомканный, как бумажный стаканчик, дом. Или академию «Блэквелл» с расколотыми окнами и проломленной крышей. Хоть что-нибудь.

Но там говорят не о них.

— Вам помочь?

Хлоя отрывает взгляд, экран продолжает мелькать оттенками голубого и серого. Из динамиков монотонно шипят — словами и брызгами моря.

— Два кофе, пожалуйста. Без сахара, с двойными сливками.

Хлое, конечно, хочется думать, что ей просто нечего было терять, но нельзя же так себя обманывать. И это жужжит где-то в подсознании, что там — за чертой — будущее светлее Трава зелена, океан спокоен, и киты не выбрасываются на берег... Что там — так, без нее — было бы лучше всем.

Расплатившись мелочью, она выходит на свежий воздух. Дверь пихает плечом, в руках по стаканчику кофе — обжигает пальцы. Кофе с молочной пенкой, стаканчик из плотного картона, кулон из трех пуль на груди. За спиной — сотни погибших и пострадавших. От торнадо. От вмешательства Макс во временную петлю. От перемотки времени, как старой пленки в кассете — против часовой. От всего — разломанные крыши, стены и чьи-то жизни. Вывернутые наружу автомобили, щепки от городских домиков. Свалка. Аркадия Бэй — свалка из всего, что встало на пути у торнадо под именем Макс.

Хлоя никогда не любила этот город, не любила сильно, не любила в ответ за его нелюбовь. «Эта чертова дыра забрала всех, кого я когда-либо любила… хотела бы я сбросить бомбу на Аркадия Бэй, чтобы ничего не осталось». Порой желания исполняются слишком буквально. Порой не исполняются совсем. И как уж тут упомнить, где и чего в сердцах пожелал.

Хлоя так крепко сжимает стаканчики, что еще немного — и через край.

— Держи, — говорит она, протягивая кофе через окно пикапа.

Макс вздрагивает — крепко задумалась. Понятно о чем.

— Спасибо, — кивает Макс и не пьет. Просто молчит, вертит стаканчик в руках и не поднимает голову.

Хлоя ждет снаружи. Ветер приятно обдувает лицо, пахнет морем и свежестью дождя. Дорога из влажного асфальта уносится в неизвестность — поворот за поворотом — через лес и череду препятствий. Хлоя никогда не задумывалась об этом всерьез. Она хотела уйти — сбежать! — но не знала как. Страх и ожидание пеленали, но теперь отступать было просто некуда.

— Мама сказала, они с папой встретят нас в аэропорту, — говорит Макс и заглядывает Хлое в глаза. — Ты же со мной?

Краем стаканчика Хлоя бьет по стаканчику Макс. Чокается.

— Конечно.

За городской чертой у Хлои — ничего. В Аркадии Бэй похоронен дом, семья и воспоминания — хорошие и не очень — все, какие были. Она не может их перечеркнуть, оставляя шрамами в сознании. Возможно, когда-нибудь они перейдут на кожу в виде новых татуировок, но сперва будут оседать — пылью на ветровых стеклах и комками бумажных самолетиков. Вдоль дорог.

Хлоя хлопает свободной рукой по капоту.

— Осталось только всучить какому-нибудь идиоту этот ржавый якорь, и можно плыть навстречу новым приключениям.

— Звучит неплохо, — оживленно откликается Макс, хотя по лицу и не скажешь, что это так уж неплохо.

Макс знает, что было бы, если…

Но Макс не знает, что будет здесь, сейчас, за гранью и после всего.

Хлоя тем более об этом не знает, но хочет знать, посмотреть и потрогать — самой. Из первых рук. Своими глазами.

Она швыряет пустой стаканчик в урну и запрыгивает в пикап. Поворачивает ключ зажигания и бросает последний взгляд на захолустную забегаловку. Зачеркнуто. Мотор недовольно рычит, будто злится из-за скорого расставания. Он тоже почти зачеркнут.

За городской чертой тишина леса и безмолвие океана. Никаких теней. Там — мечты о жизни за гранью. В Сиэтле... или даже в Лос-Анджелесе.