Тьма. Она обволакивала его, как живое существо, мягкими, но неумолимыми объятиями. Габриэль пытался пошевелиться...

– Черт побери... – вырвалось у него, но звук собственного голоса заставил замереть. Высокий, мелодичный тембр казался чужеродным.

– Ты уже проснулся, – голос Евы разорвал тишину.

[.рассказывает, как она его затащила в космический корабль. И что его нельзя было спасти по-другому..]

– Я поместила твой мозг в женское тело, – произнесла она одним выдохом.

Мир вокруг Габриэля закачался. Он уставился на свое отражение – длинные ресницы, изящная шея, пышная грудь.

– Что? – хрипло прошептал он. – Как это возможно?

Ева торопливо объясняла про клон Кианто, про некроз тканей, про отсутствие альтернатив...

Но Габриэль едва слышал. Его новое тело начинало оживать, подбрасывая непривычные ощущения. Холод воздуха заставил напрячься соски, и это было... приятно? Он вздрогнул, случайно задев ткань кокона одним из них, и волна незнакомого возбуждения прокатилась по телу.

"Нет-нет-нет," – мысленно повторял он, лихорадочно натягивая одежду, которую протягивала Ева. Лифчик – какого черта он знает про эти штуки? – показался издевательством судьбы. Пальцы дрожали, застегивая незнакомые крючки.

Большая грудь чувствовалась совершенно непривычно, ее вес и форма сбивали с толку. Каждое движение отзывалось новыми ощущениями – то нежной щекоткой, то странной тяжестью. Особенно пугало отсутствие привычного возбуждения в мужских местах при этом странном внутреннем трепете.

– С тобой все в порядке? – тревожно спросила Ева.

Габриэль лишь кивнул, борясь с противоречивыми чувствами. Натягивая комбинезон, он заметил, что между ног пусто – и это вызвало облегчение, смешанное со странным чувством потери.

– Как долго я уже в отрубоне? – спросил он, цепляясь за технические детали как за спасательный круг.

– Прошли сутки, – ответила Ева. – Нова не запускает двигатель...

[Далее следует диалог про блокировку двигателя]

Пока Ева помогала ему одеваться, каждое касание ткани отзывалось волнами непривычных ощущений. Особенно пугало, что некоторые из них были... приятными. Это осознание вызывало почти физическую боль – предательство собственного тела, которое реагировало совсем не так, как он привык за девяносто лет жизни.

Он торопливо застегивал комбинезон, словно пытаясь спрятать от самого себя это чужое тело. Но даже скрытые под тканью формы продолжали напоминать о своей новой реальности – слишком мягкие, слишком округлые.