Из письма, коего я удостоился, мне удалось извлечь немало сведений, кои проливали свет на моё нынешнее положение. Оказалось, что семья моя пала жертвой некоего безумного мага, именуемого Волан-де-Мортом, чьё имя, как я заметил, произносилось с трепетом и ужасом. Я же, по воле судьбы, должен был пребывать в этом доме, дабы приспешники сего злодея не отыскали меня и не довершили начатое их господином.

Однако, судя по всему, сии «опасные тёмные маги, именуемые Пожирателями смерти», вовсе не утруждали себя поисками моей персоны. В той же больнице, где я провёл три недели, меня можно было устранить десятком различных способов, и никто бы даже не заметил. Но никто не явился, никто не попытался. Из сего я заключил, что если угроза и существовала, то миновала она уже давно, оставив после себя лишь тень былого страха.

Кроме того, сей таинственный Альбус Дамблдор настаивал на том, чтобы я воспитывался в строгости, дабы не превратиться в изнеженное дитя, развращённое собственной славой. Дойдя до сего места, я не смог сдержать возмущённого восклицания, ибо сия мысль показалась мне не только абсурдной, но и откровенно жестокой. Далее следовали обещания финансовых компенсаций и туманные угрозы, кои я, скрепя сердце, принял к сведению. Аккуратно сложив письмо, я убрал его обратно в коробку, меж тем как дядя и тётя, словно два испуганных птенца, напряжённо наблюдали за моей реакцией. А на меня напала глубокая задумчивость.

Выходило, что Гарри Поттер — едва ли не новый Мерлин в глазах магического общества. И при этом сей «Первый Чародей», Альбус Дамблдор, помещает его в условия, кои иначе как неблагоприятными не назовёшь, да ещё и настаивает на жестоком обращении. Зачем? Сие оставалось для меня загадкой, ибо логики в подобных действиях я не видел.

Повинуясь внезапному порыву, я поднялся и подошёл к зеркалу, задумчиво всматриваясь в свой «уникальный» шрам на лбу, оставленный в подарок тем самым Волан-де-Мортом. Ну и имена, честное слово! Местные маги, видимо, совсем лишились разума. Никакой особой энергии или боли я от сего шрама не ощущал. По моему скромному мнению, это была всего лишь отметина на коже, оставленная неким мощным магическим ритуалом. В том, что это был именно ритуал, я не сомневался. Никакие заклинания не оставляют подобных следов, даже магия крови, столь тёмная и запретная, не отражается на физическом теле мага.

Решив отложить разгадку сего вопроса на потом, я вздохнул и обернулся к своим «родственникам». Те следили за мной с испуганной настороженностью, словно ожидая, что вот-вот из меня вырвется поток магии или я впаду в неистовство. И то, и другое, как я понимал, сопровождалось мощными выбросами магической энергии, кою они боялись, как огня пещерный человек.

— Мне нужна комната, дядя, — произнёс я твёрдо. — И деньги на одежду и прочие необходимые вещи.

— Поднимайся во вторую спальню Дадли, — брезгливо бросила тётя, указывая пальцем на коробку. — И это… забери с собой. Вернон, дай ему денег.

Дядя, не проронив ни слова, направился наверх, а я, подхватив коробку, последовал за ним. Вернон свернул в супружескую спальню, а я толкнул дверь во вторую комнату Дадли. Внутри царил хаос: несколько книг, множество сломанных игрушек и даже телевизор с разбитым экраном. Всюду лежала пыль, словно это место давно никто не убирал. Коробку я поставил под кровать, решив, что с остальным хламом разберусь позже.

Стоя посреди сего беспорядка, я почувствовал, как в душе моей закипает негодование. Но вместе с ним пришло и твёрдое решение: я не позволю этому миру сломать меня. Каким бы ни было моё прошлое, каким бы ни было моё настоящее, я буду идти вперёд, ибо судьба, как бы она ни издевалась надо мной, всё же дала мне шанс. И я намерен им воспользоваться.